Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год
Шрифт:
Сколько в Бразилии «абандонадо» — уличных мальчишек, не знает никто. Одни авторитетные лица насчитывают их два миллиона, другие — десять или даже пятнадцать. У меня создалось впечатление, что внушительная часть этой армии дислоцируется как раз на пересечениях улиц. Причину этого нагляднее, чем любые социологические исследования, раскрыл мне Жоан Луис. Сначала он пробовал искать «серьезную» работу, но быстро убедился, что всюду, где можно заработать на пропитание, тесно даже взрослым. Только под светофорами, остается, выражаясь научным языком, экологическая ниша, которую спешат занять бразильские гавроши.
Поток легковых автомобилей в Рио, если отбросить второстепенные
Вот вам простой пример. Отправляясь утром привычным маршрутом по Рио-де-Жанейро, я уверенно планировал, где купить по дороге лимоны, газеты или фланельку для протирания стекол. Бывало, правда, что мои привычные поставщики вдруг исчезали: полиция сурово преследует несовершеннолетних коммерсантов, и число задержанных во время облав иногда исчисляется сотнями. Кстати, взаимоотношения с законом тоже входят в круг «обязательных дисциплин» для тех, кто берет уроки на улице. Неуспевающим же приходится бросать частное предпринимательство и волей-неволей собираться в банды. Таких в Рио-де-Жанейро зовут «пиветес» — это тоже профессия, рожденная нуждой. Они орудуют в открытую на тех же перекрестках, полагаясь на резвость своих молодых ног. Стоя на углу, пиветес не спеша выбирает подходящий объект: женщину, старика, иностранца, — потом бросаются всей кучей, и ошарашенная внезапным нападением жертва через мгновенье, не столько испуганно, сколько непонимающе озираясь по сторонам, обнаруживает, что понесла куда более серьезные потери, чем испачканные цветной ваксой ботинки.
Когда мы ближе познакомились с Жоаном Луисом, я осторожно поинтересовался, не случалось ли ему «работать» с пиветес.
— Ни разу, — твердо сказал он. — Начнешь, потом не отвяжешься.
— Не нравится это дело?
— Нравится не нравится, — с отнюдь не детской мудростью ответил Жоан, — знаю, чем кончится. Сначала попадешь на Илья-Гранде (Илья-Гранде — остров неподалеку от Рио-де-Жанейро, где находится тюрьма для уголовных преступников.) , а рано или поздно найдут тебя на пустыре: руки-ноги связаны, весь в ожогах от сигарет и в дырках от сорок четвертого калибра.
Эту мечту он вынашивал издавна и лет с пяти целенаправленно вел мирный осмотрительный образ жизни. Когда нужда вытолкнула его на перекресток, Жоан после недолгих размышлений избрал не столь уж трудную уличную профессию — торговлю жевательной резинкой и мятными пастилками. Удобно — весь ассортимент умещается в крышке от коробки из-под ботинок. Вскоре мальчуган убедился, что занятие это не слишком-то перспективное. Ведь копеечный этот товар не дефицитен и не пользуется повышенным спросом, особенно у водителей. И только вид худеньких пальцев, сжимающих картонку, заставляет то одного, то другого нашарить в кармане два-три крузейро.
— Поэтому, — рассказывал мне Жоан, — как наберешься опыта, бросаешь резинку и переходишь на газеты.
На первый взгляд пресса гарантирует более верный заработок: спрос на газеты всегда есть. Но, чтобы таскать увесистые пачки, требуется сила и глубокое знание рынка: в какое время дня и где лучше продавать те или иные газеты. К тому же новости — товар скоропортящийся, он не лежит даже до вечера. А малейший просчет причиняет невосполнимый ущерб.
На авениде Рио-Бранко, одной из центральных улиц Рио-де-Жанейро, прямо посреди тротуара стоит небольшой, но, пожалуй, самый трогательный памятник города — памятник мальчишке-газетчику. В бесформенной шляпе и одежде с чужого плеча, бронзовый мальчишка вздымает над головой прохожих газетные листы, напоминая им, какую неоценимую услугу оказывали и оказывают маленькие оборвыши развитию «свободного слова». Но фигурка эта так же мало привлекает внимание толпы, как и судьбы ее живых собратьев...
На берегах автомобильной реки, в ее заливах и заводях есть и иные способы заработать крузейро-другой: вовремя открыть дверцу машины, покараулить ее, протереть стекла. Однако зрелость уличного труженика наступает лишь тогда, когда он уходит с перекрестков и стоянок и на скопленные гроши приобретает собственные орудия труда. Жоан обзавелся целым арсеналом таких орудий. Главным из них был «сапожный агрегат» — сколоченный из тонких дощечек ящичек, неказистый на вид, но зато очень легкий, что весьма существенно, так как в поисках клиентов Жоану каждый день приходилось отмерять с добрый десяток километров, обходя рестораны на открытом воздухе и скверы перед отелями. Имелся у него еще большой тяжелый ящик на шарикоподшипниках, этакая трехколесная тележка. Жоан Луис использовал его в качестве грузового такси, чтобы доставлять сумки с покупками тех «дона деказа» — домохозяек, которые сами ходят на рынок.
С рассветом, будоража спящий город шарикоподшипниковым громом, мальчуганы съезжаются туда, где предвидится бойкая торговля. Дело в том, что рынкам разрешается работать только до полудня, чтобы мусорщики успели в тот же день убрать с улицы торговые отходы. Поэтому с утра Жоан разъезжает на драндулете, а после обеда выходит на промысел с сапожным ящиком. Все деньги вечером приносит домой, лишь раз за весь день позволяя себе купить сосиску — «горячую собаку» и бутылочку кока-колы. У него шесть младших братьев и сестер, но они пока еще плохие добытчики. Отца Жоан не знает.
Благословенная лачуга
Нас с Жоаном вряд ли можно было назвать друзьями — этому мешали слишком многие вполне объективные обстоятельства, — просто хорошими знакомыми. Но в гостях у него я бывал.
Он живет по соседству с миллионерами, и бразильскими и иностранными. Из его окна открывается не менее великолепный вид на величественный океан, чем с балконов фешенебельных отелей «Насьонал» и «Интерконтинентал». С их постояльцами Жоан может встречаться на одном из лучших пляжей Рио-де-Жанейро. А главное, все это ему не стоит ни гроша.
Дело в том, что шкалу стоимости земли, квартирной платы и, следовательно, социальную географию Рио определяет близость к морю. Примерно в центре города находится высокая гора — Корковадо, что значит «Горбун». На ее вершине установлена статуя Христа с распростертыми в благословении руками. Ночью, подсвеченная прожекторами, фигура словно бы парит в небе, невольно вызывая волнение даже у закоренелых безбожников. Каменный Христос смотрит в сторону моря, а точнее, южной зоны, расположенной между Корковадо и берегом. Здесь самая дорогая земля, очень дорогие квартиры, а значит, живут лишь богатые люди. Им-то и предназначается благословение всевышнего. А за спиной статуи находится северная зона — промышленный район, рабочие кварталы, где индустриальные запахи вытесняют аромат моря и архитектура не слишком-то радует глаз.
Впрочем, Рио-де-Жанейро с социальной точки зрения делится не только в горизонтальном плане на север и юг, но и, так сказать, на два этажа. Строительные компании считали невыгодным осваивать крутые горные склоны даже в южной зоне, и на них лепила себе лачуги беднота. Скопления таких лачуг бразильцы называют фавелами, причем их население сейчас приблизилось к миллиону человек.
Благодаря бразильскому солнцу жители фавел при сооружении крова могут обходиться кусками фанеры, толя и жести, ограждая ими несколько кубометров жизненного пространства. Главный недостаток поселков в том, что воду приходится носить издалека, снизу, по крутым тропам, скользким от текущих сверху по склонам помоев. Фавелы давно вымерли бы от эпидемий, если бы мощные ливни не уносили в море отбросы. Однако работа небесной, с позволения сказать, канализации катастрофически загрязняет пляжи. Поэтому за последние годы часть фавел была снесена, а их жителей переселили на далекую окраину. Более того, земельная спекуляция достигла сейчас такой остроты, что строительные компании обратили наконец взоры и на неудобные кручи, занятые фавелами. Так, например, уже начали выселять бедняков со склонов Морро Видигал, совсем рядом с той горой, где живет Жоан Луис.