Журнал «Вокруг Света» №08 за 1973 год

Древнегреческие философы за четыре века до начала нашей эры создали учение о мимезисе, утверждавшее, что животные были первыми учителями человека в ряде ремесел, в сельском хозяйстве. «От животных, — писал Демокрит (ок. 460—370 годов до н. э.), — мы путем подражания научились важнейшим делам [а именно: мы — ученики паука] [подражая ему] в ткацком и портняжном ремеслах, мы ученики ласточек — в построении жилищ и певчих птиц — в пении... Природа сама научает нас сельскому хозяйству...» Точно так же, по мнению древних римлян, люди научились у животных и некоторым лечебным приемам.

Окружая животных ореолом почитания, люди наделяли их всеми присущими человеку свойствами и особенностями, приписывали им свои побуждения, мысли, желания, чувства. Поведение и повадки животных объяснялись так же, как объяснялись поступки людей.

Так в глубокой древности зародился антропоморфизм (очеловечивание), запечатленный во множестве сказок и легенд всех народов нашей планеты и нашел позже свое отражение даже в научной литературе.

Такой взгляд и сейчас не редкость в обыденности, но в науке он давно стал символом ненаучного подхода к объяснению поведения животных. Однако, как это не раз бывало, маятник познания качнулся в другую крайность. Животных стали считать биоавтоматами.

Основы так называемой теории «автоматизма» были заложены еще в первой половине XVII века французским философом, математиком и естествоиспытателем Рене Декартом. Ученый высказал предположение, что животные — это всего лишь весьма сложные машины и их действия в любом случае можно свести к законам физики, химии и механики. Так, например, когда паук ткет свою сеть, в его организме действуют сложные механизмы, точно отрегулированные для весьма определенной, стереотипной деятельности. Здесь все запрограммировано, все рассчитано наперед, а посему нет никаких психических моментов, и нет основания утверждать, будто паук что-либо переживает.

У Декарта, «отца новой философии», как его часто называют, и при жизни и после смерти нашлось немало последователей. Гипотезу Декарта подхватили и приняли на вооружение в начале нашего столетия ученые, считавшие, что поведение любого животного можно разложить на ряд сравнительно простых рефлекторных реакций и их понимание вовсе не требует психологического толкования.

Тем не менее со временем накапливались строго поставленные наблюдения и эксперименты в лабораториях, в вольерах и, что особенно важно, в естественных условиях. По опыту, поставленному в искусственных условиях, судить о возможностях животных без ошибки довольно трудно. Высокоорганизованное существо, волнуясь, может хуже, решить задачу, чем примитивное. И стало очевидным, что животные, особенно высшие, любознательны, умеют ориентироваться и проявлять гибкость в незнакомой или в изменяющейся обстановке, что наряду с полученной в наследство четкой жизненной программой поведения им приходится еще многое приобретать самостоятельно, проявлять сметку.

Молодой англичанке, доктору зоологии Джейн ван Ловик-Гудолл, долгое время наблюдавшей за жизнью кенийских шимпанзе в саваннах, довелось не раз видеть, как они проявляют незаурядную изобретательность. Шимпанзе, например, используют тонкие прутья для того, чтобы выуживать термитов и муравьев из гнезд. Сначала ветка очищается от листьев. Если прут слишком толст, шимпанзе расщепляет его. Затем обезьяна засовывает прут в муравейник и вытаскивает вместе с муравьями — это помогает ей также избежать болезненных укусов. Прутья используются еще и для добычи личинок. Тот же инструмент служит и для исследования незнакомого предмета. Шимпанзе пользуются и листьями; они ими вытираются, прикрывают раны. Они разжевывают листья и делают из них нечто вроде губки. Если они не могут достать воду губами, то опускают эту губку в углубление с водой и выжимают ее себе в рот. Обезьяны умеют метать палки, целиться. Они употребляют палку как оружие.

Точно так же, впрочем, и дятловые вьюрки, жители Галапагосских островов, пользуются для извлечения из-под коры деревьев личинок жуков-точильщиков шипом кактуса или тонкой прямой палочкой. Не менее любопытно и другое. Вьюрки обрабатывают свои «орудия производства», укорачивая слишком длинные палочки, и обламывают мешающие ответвления. Наиболее удачно и удобно сделанные орудия «вьюрки подолгу носят с собой в клюве, а во время поиска добычи вставляют их в какую-нибудь трещину коры дерева.

Не так давно в одном из зарубежных зоологических журналов был описан такой любопытный факт. В зоопарке американского города Сент-Луис, как и во всех зоопарках мира, утро начинается с Сборки клеток и вольер. Служители подметают, выносят мусор, моют их. Звери по-разному относятся к этим процедурам. Волку-самцу, которого содержали вместе с маленькими волчатами, явно не нравился холодный душ. И, завидев служителя со шлангом, волк предпринимал меры предосторожности. Он загонял щенят в будку и, дергая за веревку, закрывал ее. Когда мытье клетки заканчивалось, зверь выпускал малышей.

Чем все это можно объяснить? Если говорить о волке, то можно не сомневаться, что на воле ему не приходилось сталкиваться с описанной ситуацией. Чтобы выработался условный рефлекс, требуется предварительное обучение, но волк не учился закрывать клетку. Остается сделать единственно возможный вывод: действия волка — это проявление рассудочной деятельности. Что касается шимпанзе, любопытно отметить, что их поведение, тоже в какой-то мере рассудочное, вызвано суровой необходимостью: в саваннах значительно труднее добыть пищу, чем в лесу; чтобы прокормиться и выжить, хочешь не хочешь, приходится быть изобретательным!

Подобные факты выглядят очень убедительно.

Академик И. П. Павлов долгое время, борясь против рецидивов антропоморфизма, штрафовавший своих сотрудников за выражения «собака подумала», «собака захотела», «собака почувствовала», в конце жизни не случайно отмечал зачатки конкретного мышления у человекообразных обезьян.

Одним из бесспорных признаков проявления разума считается способность мозга вырабатывать и хранить обобщенные образы, служащие эталонами при опознавании конкретных объектов. Пример безошибочного узнавания человеком любой собаки, хотя бы данная порода была ему ранее неизвестна, причем в любой позе и в любом ракурсе, стал классическим. Но ведь то же самое и с таким же успехом проделывает и любая собака (и даже кошка). Можно, правда, возразить, что она пользуется скорее всего не зрением, а обонянием. Но, во-первых, кажется, никто не ставил таких опытов опознавания в условиях, исключающих участие обоняния. А во-вторых, чем обобщенный обонятельный образ хуже зрительного?

Ну, а что показывает изучение поведения насекомых, стоящих на значительно более низкой ступеньке эволюционной лестницы?

Долго считалось: обучаться способны лишь высокоорганизованные животные — дельфины, слоны, обезьяны, собаки. А поведение насекомых сугубо инстинктивно. Оно раз и навсегда жестко предопределено их генами, оно передается по наследству. Однако многочисленные эксперименты, проведенные учеными, и, в частности, опыты Г. А. Мазохина-Поршнякова с пчелами, в какой-то мере опровергают эти утверждения. Несмотря на то что уровень организации мыслительного аппарата пчелы крайне примитивен, а ассоциативные центры мозга бедны нервными клетками, ее можно отнести к разряду животных-«интеллектуалов».

Удачное сравнение немецкого натуралиста Карла Фриша, который уподоблял жизнь пчел волшебному колодцу (чем больше из него черпаешь, тем глубже он становится), применимо ко всем насекомым. Они порой, как показали опыты, справляются с такими задачами, которые могут решить обезьяны и собаки, но которые не под силу курам и золотым рыбкам.

Мир животных еще во многом остается загадочным для человека. Однако те знания, которые добыли для нас за последние десятилетия новые науки — этология, зоопсихология, бионика и другие — о поведении, способностях и повадках «братьев наших меньших», требует сегодня нового отношения к ним, как к существам с зачатками разума.