Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год
Шрифт:
— Владимир, отчего эта благодать в погоде?
— Все от приливов, от течений,— не задумываясь, будто заученно отвечает он.
— Ну, а если туманы, морось и лед у берегов?
— Да все от них — бурных океанских рек, перемешивающих воду в пределах Шантарского моря.
Да, в самом деле лишь два моря в нашей стране могут похвастать высокими приливами — Охотское и Белое. Картина семиметрового вала, в считанные часы заполняющего отмели, лагуны и в корне меняющего пейзаж — незабываема...
Подкатив бочки к близкому в прилив коренному берегу, мы спешим к крыльцу главного дома метеостанции. Нас встречают две прелестные девушки, родные сестры Куряшкины — Михайлина и Валя.
— Вот и все наши сотрудники. Не густо для полного цикла метеонаблюдений. Вот и бьемся, требуем, просим, но, думаю, полного комплекта никогда не будет.
— Ну еще бы, — соглашаюсь, — тут впору бастовать.
— Что-то
Я остро сожалею, что не встретил здесь этого бывалого человека. Уже вернувшись домой, немедленно написал Юрию Королеву в поселок Чумикан и вскоре получил ответ. С его разрешения я буду время от времени цитировать строки из его очень интересного письма.
Вечер долго не наступает, я хлопочу с баней, а Владимир запускает уже в темноте маломощный движок. В доме становится светло. В комнате за большим как в кают-компании столом пьем чай с домашним хлебом и рыбой. Я сижу напротив Михайлины и Вали. Мне страшно хочется взглянуть на все это окружающее их глазами, смутно ощущая собственный груз прожитого. Хочу добиться от них главного для меня ответа: насколько реально они себе представляют дальнейшую жизнь здесь? Когда тебе только 20 лет, острое ощущение быстро текущего счастья должно захлестывать, возбуждать; легкое парение в предчувствии радостных перемен и открытий, счастливое засыпание с ожиданием чуда утром наступающего дня. Здесь же после суточного дежурства неизвестны понятия выходных и все, что связано с ними. Но, может, унылые вахты и не помеха? Они как аккумулятор будущей обеспеченной, независимой жизни? Если бы!
Из письма Ю. Королева: «Главной проблемой Гидрометслужбы, и особенно труднодоступных станций — ТДС, являются люди. Здесь какой-то порочный круг... Я приехал на ТДС «Б. Шантар», когда оклады были 75 рублей и пайковые 21 рубль. За двадцать прошедших лет зарплата поднялась на 35 рублей, а пайковые на 9 рублей... Так вот о порочном круге. Хорошие специалисты, ну и, конечно, энтузиасты-романтики, за такую плату вряд ли будут работать...»
Михайлина — старшая в сестринском дуэте. Она слушает мои рассуждения, и в ее глазах отражается понимание и прожитых 22 лет, и их с сестрой нового положения. Видно, она вполне освоилась с новой работой. Ее внимательный взгляд, изучающий и глубокий, мне понятен: так, видимо, она смотрит на окружающий мир, когда пишет свои лирические и чуточку наивные акварели.
— Это что же следы какого-то образования, — киваю я в сторону пейзажей окрестностей станции.
— Да, это след посещения 6—7-го классов художественной школы. Сначала я хотела стать зооинженером, год училась в институте. Братья наши меньшие, вернее, то, как с ними обращались, разочаровали меня. Ушла на швейную фабрику в нашем Ачинске. Два года изо дня в день строчила «листочки» — это деталь нагрудного кармана для пиджака. По 400 штук в день, представляете? И тут Валя окончила 10 классов. Поехали с ней в Иркутск, где учились в гидрометтехникуме два с половиной года. Потом добровольно сюда.— И после паузы:— Володя — хороший начальник...
Из письма Ю. Королева: «В общем, если там сложится хороший коллектив, а работают они вместе очень мало, а впереди долгая и нудная зима при керосиновом свете, без телевизора и с талой водой для чая, постоянные ветры, старые кинофильмы, неудобоваримое питание... Если все это они выдержат, будет для них хорошо, т. е. настоящая зимовка...»
Выхожу в коридор. По обе стороны — двери в жилые комнаты. Их пять. В каждой печь, в углу дюралевый рукомойник над раковиной. Под ней ведро. На стене у окна керосиновая лампа. Над головой шнур с лампочкой. Когда работает движок — она горит. Но...
Из письма Ю. Королева: «Нынешнее здание ремонтировалось в 1974 году. Тогда же впервые была построена баня и моторная. Дизель я сам правдой и неправдой завез из Николаевска (его хотели сдать на металлолом). Он прослужил нам до 82 года... Вот буквально сегодня получил приказ— улучшить условия труда и быта на ТДС «Б. Шантар». Но! Рассмотреть в IV квартале, выделить дизель-генератор и телевизор при поступлении на базу, а в наше время это большое НО...»
Вот, значит, и живут с 82-го без света. Правда, для зарядки аккумуляторов для рации есть киловаттные бензиновые генераторы. Они-то и дают свет по вечерам, да на утюг для девушек, да на стиральную машину в бане. Чтоб качать воду из реки — это пока недоступная мечта. Нет насоса, труб, емкостей из нержавейки..: Носят ведрами. Да и то, этот свет надо экономить. На год, независимо от числа работающих, положено 1000 килограммов бензина...
После обеда поднимаемся на залитую солнцем метеоплощадку. Девушки показывают мне хозяйство, состоящее из побеленных известкой столбиков, будок с приборами и надежной изгороди от косолапых пришельцев.
Потом в зарослях иван-чая и прочего разноцветья извожу до самого конца цветную пленку, и девушки отправляются «выручать» сидящего на вахте начальника. Теперь с Владимиром мы отправляемся к самому старому месту на острове.— Поселок был здесь, в долине Якшиной. Лесопилка располагалась в долине Амуки. Там до сих пор ржавеет локомобиль из Манчестера. Вообще здесь всякой иноземной техники много в земле лежит: салотопные заводики китобоев были тут сто лет назад на каждом шагу. После войны китовый промысел закрыли окончательно. Люди перебивались охотой и звероводством. Потом пришла эпоха укрупнений, и в 1966 году поселок ликвидировали. А вот следов давних поселений я что-то не обнаруживал...
— Знакома мне картина таких поселений, — продолжаю я рассказ Владимира уже сам для себя, рассматривая попутно «экспонаты» здешнего «краеведческого» музея — кладбища. Приходит на память не слишком приятное чтение «Дальневосточного политработника» за 1932 год. Раньше я полагал, что поселок, основанный еще в 1829 году Российско-Американской компанией, дотянул до наших дней. Но потом убедился, что постоянного жилья тут не было, и после революции остров, по свидетельству той же Давыдовской лоции, был необитаем. Так вот, в партийном журнале приморской парторганизации, кстати, напичканном термином «перестройка», я прочитал о «возрождении» и даже индустриальном развитии острова. Началось это с экспедиции «Дальрыбы» в 1926 году. Завели пушное хозяйство, открыли леспромхоз, планировали экспорт леса. Двести переселенцев осваивали новые дома. Двадцать шесть партийцев открыли на острове помимо начальной еще... три партшколы. Впрочем, все закончилось крахом. На остров, как пишет журнал, проникли кулаки, разложили народ и вместе с «троцкистско-бухаринскими агентами японского шпионажа» сорвали выполнение промфинплана. «Шпионов», безграмотных гиляков и русских, повязали шустрые уполномоченные с маузерами и отправили их в краевой центр к напористым чекистам в теплые допросные кабинеты. Конечно же, полетели и головы начальства, а остров отдали другому ведомству — «Союзпушнине», которая и доводила до ручки поселок начиная с 1932 года. Теперь здесь все поросло быльем. Хозяев не докричишься, да и есть ли они?..
— А ты об американских могилах не слышал? — спрашиваю я Владимира. Юбилей Русской Америки, отмечаемый в этом году, не выходит у меня из головы, и я остро чувствую волнение, будто прочитанное давным-давно становится реальностью. В сотне метров за кустами тальника шумит Якшина, а мы идем вдоль кладбища по уютному песчаному взгорью, и кажется это собрание крестов и пирамидок обычным поселком, как если бы мы наблюдали его с большой высоты.
Я говорю Владимиру, что есть в этой истории особый нюанс. Я ведь из тех, кто наслышан о хищниках-китобоях из той самой Америки, что нынче владеет Аляской. В XVIII веке русские промышленники не раз терпели бедствия в нынешних американских водах. Их тогдашний промысел мы не называем хищническим. Как-то не принято. В другом веке и в своих водах наши китобои оказались неспособными тягаться на равных с американцами. Удобнее было теперь называть их хищниками. Вот как писал русский моряк В. Збышевский с корвета «Рында» в Морском сборнике за 1863 год: «В шантарских водах нынче американцы распоряжаются, если не так, как дома, то так, как в покоренной ими стране: жгут и рубят леса, бьют дичь и китов... и оставляют после себя следы, напоминающие если не древних варваров, то, по крайней мере, татарские и запорожские пожоги». Я ухожу от оценки этого оригинального суждения и считаю, что помимо того, что янки преуспели в китовом промысле, они не раз спасали от вымирания наших аборигенов на дальневосточных берегах, доставляя им многие необходимые для жизни вещи. Нередко они сами становились жертвой голода и цинги на этих с виду благодатных островах. Это неудивительно. Китобои в прилив вытаскивали суда и зимовали до весеннего промысла. Бывали периоды, когда Шантары были сплошь «американскими». Но я хочу сказать о другом. На слухи о золоте клюнули многие. Среди них экипаж из пяти человек с американской шхуны «Нелли». Зимой 1880 года они погибли там, где стоят дома метеостанции…
И еще одна история происходила в этих местах. В1910 году здесь побывал с необычной миссией генерал-губернатор Восточной Сибири инженер-генерал П.Ф. Унтербергер. В тот год он совершал, так сказать, прощальное плавание по вверенным ему владениям России. Сюда, в бухту Якшина, он пришел на военном транспорте «Шилка», чтобы... вырубить подходящее бревно для памятника Семену Дежневу на мысе его имени. Надо сказать, что идея воздать должное русским землепроходцам губернатору и его коллегам пришла на ум уже в море после выхода из Владивостока. Сыграли свою роль прочитанный в американских лоциях отзыв о качестве шантарской лиственницы да еще слух об очередной трагедии — гибели от цинги одиннадцати американцев.