Журнал «Вокруг Света» №09 за 1974 год
Шрифт:
— Но... он был здесь! — Джимми чуть не плакал. — Я видел его собственными глазами! Дважды! Сначала на углу 149-й стрит, когда я вышел из кафе и вдруг увидел его... Я перешел улицу, чтобы не столкнуться с ним. А когда пришел домой и выглянул из окна, он стоял на бульваре... Видит бог, это чистая правда, мистер Хансон!
— Самое неприятное для вас заключается в том, что он в это время находился в другом месте. И это подтвердили надежные свидетели. — В голосе Хансона звучало теперь сочувствие. — Он находился в это время в полицейском участке, и алиби у него тысячепроцентное.
— Значит, тысяча процентов... — пробормотал
— Не стоит благодарности, — ответил адвокат.
Медленно, словно боясь разбить ее, положил Джимми трубку на рычажок...
Продолжение следует
Перевел с английского Е. Факторович
На кордоне Киша
Сергей Гаврилович Калугин, старший научный сотрудник Кавказского государственного заповедника, двадцать три года жизни посвятил восстановлению зубра на Кавказе. Он был одним из первых, кто всерьез занялся этой трудной проблемой.
Вдумываясь в смысл проделанной сотрудниками заповедника работы, хочется невольно сделать отвлечение в область химии. Если великий Менделеев предсказал свойства реально существующих, но еще не обнаруженных элементов, то работникам заповедника пришлось проделать нечто обратное — создавать заново уже известный, но — увы! — исчезнувший «элемент». Не белое — темное, стертое пятно было в «периодической таблице» животного мира.
На Американском континенте в бизонов, ближайших родственников зубров, перестали стрелять, когда их оставалось несколько сот. Йеллоустонский, а потом и другие национальные парки приняли бизонов под свою защиту. Перенаселенная Европа располагала если не большим числом ружейных стволов, то несравненно дольшим временем, чтобы зубр перестал встречаться даже в самых глухих местах. Чистокровный кавказский зубр исчез совершенно. В Европе сохранилось всего около 75 голов беловежских зубров и их гибридов с кавказскими.
Восстановительные работы в Кавказском заповеднике были начаты в начале 50-х годов с зубробизонами из Аскании-Нова.
Стояла осень. Заходящее солнце калило домики поселка, крытые пихтовой дранкой, голубой дымкой затягивало ущелье, длинно и косо повесив над ним столбы света. Недалеко внизу шумела Белая, и в воздухе уже ощутимо тянуло стылым холодком — предвестником первых морозов.
Встречавший Калугина егерь снял с дверей домика замок, внес вещи, засветил лампу-семилинейку.
— Вот... Тут будете жить...
Потом на крыльце коротко бухнули сапоги, и все стихло.
В неостывшей печи перебегали голубоватые огоньки. От окна в одну раму стекала прохладная воздушная струйка... Не спалось.
Дорога все еще жила, беспокойно ворочалась в Калугине, и стоило зажмуриться, как тело мягкими разворотами начинало уходить куда-то в пространство. И потом эти мысли... Новое место, новое дело. Судьба человеческая складывается подчас неожиданно, внешне чуждая какой бы то ни было закономерности. И тот, кто решился на перемену в своей судьбе, похож в какой-то мере на человека, вдруг взявшего билет на поезд и махнувшего
в незнакомую местность. Так было и с ним. Заканчивал аспирантуру, работал в институте и вдруг уехал в затерянный среди гор поселок... Вспомнились слова институтского профессора, с убежденностью брошенные им в притихшую аудиторию: «Зубра, как и европейского тура, практически можно считать исчезнувшим видом. Исчезнувшим!»Калугин обулся, взял фонарь и вышел на улицу. Луны не было, но дорога словно светилась изнутри, и каменистый, выбеленный недавними дождями спуск казался молочно-серой рекой. Спуск вел к броду, а сразу за ним начиналась дорога на Кишинский кордон.
Там находился зубропарк. Там жили зубры. Вернее, пока зубробизоны. Звери, привыкшие к равнинным лесам и унаследовавшие от бизонов тоску по бесконечным степным горизонтам. Надо было научить их карабкаться по крутизне, переплывать ревущие горные речки, самостоятельно добывать корм и забыть про то нехитрое убежище, что строил теперь для них человек. Научить жить так, как жили их предки, настоящие горные зубры. Многое еще надо было сделать. И прежде всего добраться на кордон Киша и все увидеть своими глазами.
На кордон он выехал через три дня. Сопровождающий Калугина егерь курил, щурился на раннее солнце и незаметно изучал свое новое начальство. Невысокий, подбористый, Калугин в отличие от большинства некрупных людей двигался неторопливо, почти расчетливо. Умело подогнал стремя, сел, и егерь тут же отметил, что вес и посадка у Калугина почти кавалерийские и, значит, лошади под таким седоком будет легко.
А Калугин вдруг вскинул на егеря голубые глаза и спросил:
— Ну как?
— Что «ну как»? — не понял егерь.
— В начальники гожусь?
И смутившийся егерь понял, что Калугин тоже присматривался к нему, только делал это куда незаметнее, чем он, егерь.
Ехали долго. В бронзовой чеканке стояли рослые дубы, и седые паутинные пряди стеклянно вспыхивали на солнце. Потом лес расступился, распался на отдельные цветные «острова», и возле одного из них Калугин увидел массивные ворота зубропарка. Двухметровой высоты изгородь, прогоны в четыре метра длиной, навешенные на плотные, словно литые, столбы. Чувствовалось, что сила, которой они должны были противостоять, — немалая.
Подъехал Василий Васильевич Никифоров, зубровод-егерь, наблюдающий за стадом, поздоровался.
— Зубров уже подогнали... Лежат сейчас...
Он спешился, открыл ворота, потом взял пустое ведро и застучал по нему палкой.
Через несколько минут стадо медленно потянулось через поляну. Впереди, то и дело останавливаясь и шумно выдыхая воздух, отчего стебли травы разваливались прядями, шел крупный зубр.
Калугин, волнуясь, смотрел на животное, предки которого были ровесниками мамонта...
И начались дни, полные забот, разъездов, наблюдений, иногда происшествий, часть которых забылась, оставшись только дневниковой записью, другая же врезалась в память Калугина навсегда... Особенно запомнился один из трудных дней его первой весны здесь, на кордоне Киша.
Калугин и егерь стояли недалеко от нагретой полуденным солнцем поляны, и на душе у обоих было тягостно. Калугин опустил бинокль, передал его Никифорову. Там, на поляне, в густой траве, лежал родившийся неделю назад зубренок, а возле него, тревожно хрюкая и толкая его мордой, металась зубрица. Зубренок был мертв.