Журнал «Вокруг Света» №09 за 1992 год

До самого полудня несколько необычное состояние реки вызывало во мне смутные подозрения, но это еще не было ощущением тревоги. Потом я заметил облако пыли в небе выше по течению реки, но, когда мы достигли того места, там ничего не оказалось. «Наверное, оптический обман», — подумал я.

Не доходя двадцати пяти километров до Холи Кросса, мы вошли в узкую долину, густо поросшую лесом по обоим берегам реки, и пыльное облако предстало перед нами снова. На краю долины, на берегу реки, гнездилась эскимосская рыбачья деревушка, и все лодки там были вытащены далеко на галечный берег. Двое мужчин наблюдали за нами, когда мы проходили мимо. Я помахал им рукой, они не ответили, старший из них все же чуть шевельнулся.

В воде началось какое-то возмущение, миниатюрные буруны стали биться о гранитные стены русла реки. Однако я все еще не чувствовал угрозы и принимал все происходящее за обычную игру великих сил водной стихии. Когда я направил нос лодки на выход из этой уходящей на север долины, словно невидимая волна прошлась вдоль правого борта, и меня чуть было не вышвырнуло из лодки.

И вот, без всякого предупреждения, неожиданно выросли из воды волны, совсем непохожие на что-либо виденное мной ранее (если не считать большие пороги),— река словно вскипела до самого дна. Я облился холодным потом, вообще всегда испытываю страх перед бурлящей водой, и изо всех сил стал править к ближайшему берегу. К несчастью, это был крутой, подмываемый берег, указывающий на ту сторону реки, где проходит быстрое течение. Противоположный берег, наоборот, обычно низкий и окаймлен плавными песчаными бичевниками, потому что там всегда спокойно. Там же, где река течет прямо, крутые — подмываемые и низкие берега могут чередоваться по обе стороны, в зависимости от конфигурации русла.

Облака пыли пришли с берега, и я не смог избежать вихря на самой середине реки. Было такое ощущение, словно в лицо мне пыхнул жаром дракон. Когда я сблизился с берегом, рядом рухнула в реку сосна. Затем другая, а вместе с ними обвалился значительный участок берега. Рев мотора заглушал все остальные звуки, и разрушительные силы, которые вгрызались в берега, работали словно молча. Это лишь усиливало зловещую, разворачивающуюся словно в замедленной съемке картину разгула стихии — именно так представлялось мне происходящее. Тогда я так и не смог понять, что же все-таки делается. Я исходил на лодках тысячи километров вверх и вниз по течению самых необузданных рек в Северной Америке, но никогда не видел ничего подобного. Кроме того, мое изначальное впечатление о Юконе, долго вынашиваемое в мозгу, было как о реке медлительной, такой же «ручной», как Темза.

Затем я увидел, что лес, от поросли внизу до самых макушек гигантских сосен, согнулся в три погибели, и там происходило какое-то дикое движение. Ветер дул со страшной силой, хотя в своем костюме с капюшоном я не чувствовал практически ничего.

Какое-то мгновение я медлил, не принимая решения. Волны на середине реки — ширина ее была метров 500 — 600 в этом месте — выглядели достаточно дружелюбно, к тому же, если бы я стал прижиматься к берегу, в любую минуту моя лодка могла угодить под крону упавшей сосны. О высадке на берег не могло быть и речи. Развернуться, а затем пуститься вниз по течению тоже было нельзя. Лодка вздымалась и падала, словно живое существо, она была словно игрушкой в пасти гигантского мастифа, иногда ее старалось затащить под высокий берег мощное, невидимое мне течение.

Впереди река сужалась, превращаясь в бутылочное горлышко, берега стали круче, и хаотичные волны, которые раньше вздымались только на середине реки, теперь почти перегородили нам путь. Однако между жесткими, как бы стоячими волнами и рушащимися берегами было что-то вроде ямы. Мне удалось заметить мельком, что уровень воды в реке тем выше, чем дальше от берега. Я не раз слышал, что при значительной скорости течения и мощности потока разница может достигать метра и более, но никогда прежде мне не доводилось наблюдать такое явление. Это и в самом деле выглядит устрашающе.

Я налег обеими руками на румпель, и лодка, словно нехотя, отошла от крутого берега и пошла наискось поперек реки. Может быть, дела обстояли лучше на другой стороне? Но для того, чтобы попасть туда, предстояло преодолеть середину реки, где возмущение воды было наибольшим и волны почти смыкались. Не успевала моя лодка перевалить через стену воды, как надо мной уже нависал другой гребень. Достаточно малейшей ошибки, неверного движения румпеля, и мне пришлось бы добавить очередную порцию к тем двадцати-тридцати сантиметрам воды, которые уже плескались вокруг моих ног в лодке. Я утонул бы через пару секунд.

Уголком глаза я заметил: Брин понял, что я нахожусь в критическом положении, и направил свою надувную лодку ко мне, насколько позволяла бурлящая вода. Если моя лодка затонет, подумал я, то Брин будет моим единственным шансом на спасение. «Большие, как дома», — припомнилось мне предупреждение одного приятеля. Я понял, почему воображение подсказало ему именно такое преувеличение. На самом деле волны были не выше полутора метров, однако их конфигурация, неистовство и частота сулили гибель любой местной лодке и ее пассажирам.

Я развернулся на очередном гребне, дал полный газ и направился прямо на середину реки. Помогла ли шальная удача либо меня спасло что-то другое, не знаю, но я не зачерпнул воды. Все это напоминало серфинг; затем лодка резко накренилась — словно боковое течение прошло под ней и ударило в ее небольшой корпус.

Искорки надежды и воодушевления прорвались сквозь пелену страха, который цепко держал в объятиях мое сознание. Впервые после того, как я попал в эту заварушку, я понял, что у меня есть шанс прорваться, и вновь ощутил волнение тех далеких дней на порогах, когда мы запросто справлялись с куда более крупными волнами, находясь в относительной безопасности на непотопляемых надувных лодках.

Было трудно определить, за какое время мне удалось пересечь реку, однако постепенно волны словно присмирели, между ними увеличилось расстояние, и я очутился на спокойной воде, хотя и там бежали мелкие гребешки, словно отголоски крупного волнения на середине реки. Впереди, между волнами и подветренным берегом, я увидел дорожку гладкой воды, примыкающую к прибрежному песку. Брин и Чарли то пропадали, то появлялись среди волн. Они словно оседлали бронко (Бронко — необъезженная лошадь. — Прим. перев.). Оба лишь улыбались при виде моего бегства; оно не прошло незамеченным.

Нас ждало еще много сюрпризов на этой реке, но мы больше не встретили ничего подобного тому, что было с нами в той продуваемой ветром долине. В тот вечер мы остановились в Холи Кроссе, и управляющий гостиницей Лука Дементьев сказал, что нам сильно «повезло». Мы угодили в первый большой «продув» года, когда скорость ветра превышает семьдесят узлов (около 130 километров в час).

— В стародавние времена даже колесные пароходы не высовывались в такие дни, — добавил он.

Мы преодолели самый опасный участок реки в самых что ни на есть тяжелых условиях, а по поводу поведения приречных жителей, не предупредивших нас об опасности, мы были вне себя от возмущения.

Когда же я спросил Луку, как все узнали о том, что мы прошли, и как относятся к этому, он сказал: «Достаточно пары глаз на берегу — и все радиотелефоны вдоль реки начинают звонить. Когда вы миновали ветхие домишки в Раймьюте и вошли в болота у Большого острова Паймьют, распространилось известие о том, что вы пропали». Он сделал паузу, а затем добавил, прищелкнув языком: «Все же мы рады, что в конце концов добрались до охотничьей сторожки. В последнее время вообще дела ваши шли из рук вон плохо».