Журнал «Вокруг Света» №10 за 1993 год

— Думаю, да, профессор. У Аликс, правда, был серьезный сбой. Но вроде обошлось.

— Аликс? Сбой? — недоуменно произнес я.— Но почему вы все время говорите какими-то загадками?

— Слышал удары — стены так и ходили ходуном? Это все Аликс. К сожалению, у нее действительно бывают сбои — приходится бороться. У этой девочки просто феноменальные способности. Но она доставляет нам массу хлопот. Однако скоро все войдет в норму.

— Умоляю, пощади мое невежество. Говори яснее.

— Тогда за стол! — скомандовал профессор, захватив шампанское и бокалы.— Сегодня я голоден как волк.

Доктор Марта была совершенно права, назвав здешний рацион аскетическим,— холодный цыпленок, ветчина сомнительного цвета и салат явно не первой свежести. Если уж хозяева больницы так питаются, подумал я, что же достается несчастным пациентам? Единственным утешением была надежда, что шампанское и рассказ профессора восполнят скудность нашего ужина.

Профессор осушил залпом свой бокал, проглотил половину доброго ломтя ветчины и начал так:

— Прежде всего ответь, приходилось ли тебе раньше слышать о полтергейсте?

IV

Полтергейст? Это чудное слово смутно напомнило мне одну книжицу, я листал ее недели две-три назад, в ней речь шла о непонятных явлениях: таинственных шумах, перемещении предметов, домах с привидениями — и доказывалось существование бесплотных духов. Потом это слово попалось мне опять — здесь, в одной из библиотечных книг.

— Когда ты сам увидишь мою установку,— сказал профессор,— тогда ты поймешь — это далеко не вздор и не бабушкины сказки... Марта, у вас, впрочем, это выйдет лучше, так что давайте-ка просветите нашего невежду. Растолкуйте ему, что к чему.

— Полтергейст,— покорно начала Марта,— это немецкое слово, состоящее из двух частей: «полтер», что означает «шум», и «гейст» — «дух». Таким образом, перевести его можно как «шумный дух»; этим словом обозначается сам феномен полтергейста, а носители его, люди, называются полтергейстерами, что очень важно, потому как при этом непременно присутствует посредник, связанный с проявлением данного феномена. Полтергейст наблюдали издревле, однако ж если в давние времена его существование зачастую подвергалось сомнению, то в наши дни многие ученые изучили его с помощью приборов, исключающих любой подлог или надувательство, и оно признано бесспорным. После двадцати пяти лет наблюдений и измерений великий Ж.Б. Райн заключил: «Дух действительно наделен силой, способной воздействовать на материю».

— Не стоит пока копать слишком глубоко,— перебил ее Трувер.— Нашему другу Венсену подавай только факты.

— Вот именно, только факты,— согласился я.— Не пойму, какая связь между полтергейстом, если он действительно существует, и психиатрической больницей?

— Скоро поймешь, дружище. Что ты скажешь насчет заявления, которое сделал один выдающийся физик? Смею полагать, ты не станешь оспаривать его заслуги в науке, поскольку в 1973 году он получил Нобелевскую премию. Я говорю о Брайане Джозефсоне, которому пришлось заниматься несколькими случаями полтергейста, как раз тем, от чего, по-твоему, тянет средневековым колдовством. Так вот, этот всемирно известный физик заявил в интервью «Дейли мейл», ты только послушай. — И он зачитал:

— «Мы стоим на пороге величайших открытий в области физики. Мы имеем дело с новым видом энергии... И сила эта действует по своим законам. Они загадочны, но не более, чем явления физические, о которых нам тоже пока ничего не известно. Еще недавно досточтимые деятели науки и знать не хотели об изысканиях в области психиатрии... И теперь, я боюсь, эти уважаемые ученые упустили великую возможность».

— Так-то вот! — торжествующе заключил он.— Зато я не упустил, да-да! Я ее не упустил. Теперь понимаешь?

— Ни единого слова.

— Экий ты непонятливый! Но ты же слышал! «На пороге, — сказал Брайан Джозефсон,— на пороге величайших открытий». Так вот, эти важнейшие открытия, точнее говоря, открытие уже сделано. И сделал его профессор Трувер. «И сила эта действует по своим законам». И эту силу укротил я. Для меня ее законы больше не секрет.

— Еще раз прошу тебя,— взмолился я,— соберись наконец с мыслями, рассказывай спокойно, толком и все по порядку.

— Да-да, разумеется.

Он довольно долго молчал, потом отправил в рот кусок жесткой цыплятины, тщательно, с задумчивым видом его прожевал и уже более спокойно продолжил:

— После Политеха я некоторое время работал на промышленном предприятии. Какая ж там была скучища! В этой дыре ни о каком полете мысли не могло быть и речи. Но нежданно-негаданно на меня свалилось наследство — деньги помогли мне бежать с этой ужасной каторги. Я тут же сел за докторскую. Потом защитился, однако моя диссертация не произвела впечатления. А называлась она «В поисках энергии». Болваны, входившие в состав диссертационной комиссии, не оценили новизну моих идей, не понравилось им и само название. А один осел даже сказал — она, мол, больше напоминает роман, нежели научный труд.

Затем я преподавал в провинциальном коллеже. Не позавидуешь! Правда, было одно преимущество — уйма свободного времени, вот я и занялся тем, о чем давно мечтал: теоретическими и прикладными исследованиями, благо в моем полном распоряжении была крохотная, хоть и плохонькая лаборатория. Там я провел несколько лет — в тиши и безвестности.

Следом за диссертацией я опубликовал — за свой счет — несколько работ по теме «Поиск новых видов энергии». До академических кругов они не дошли, зато на них обратили внимание другие. Обо мне, тогда еще мало кому известном исследователе, прознали в ЭДФ. В то время энергия считалась проблемой века. Миру нужны были новые источники, потому что все вдруг поняли — однажды ее может просто не хватить. ЭДФ выразила готовность рассмотреть любую интересную идею. Руководители ЭДФ предложили мне сотрудничество и обещали средства, какие не смог бы дать ни один университет. И я согласился — при условии полной свободы действий. Нелегкое решение, но, пораскинув мозгами, люди из ЭДФ его приняли.

Он опять ненадолго умолк и за это время успел опорожнить и тарелку, и бокал. Я же едва прикоснулся к еде. Мне казалось, что мало-помалу я начинаю различать слабые проблески света во тьме.

Трувер меж тем продолжал:

— За работу я взялся не мешкая и за это время получил массу прелюбопытнейших результатов. Я предложил, к примеру, использовать солнечную энергию и энергию приливных волн так, как до меня никому и в голову не приходило. Дело оказалось на редкость прибыльным, и ЭДФ во мне души не чаяла. После этого ни о каком контроле не могло быть и речи. Мне дали зеленый свет. Сказать по правде, я тогда был недоволен собой и чувствовал себя несчастным. Понимаешь? Я все чаще с горечью думал, что иду дорогами, по которым уже ходили. Мне же нужен был свой путь.

— Как всякому великому художнику,— чуть слышно съязвил я.

— Вот именно. Мне хотелось открыть нечто такое, чего до меня еще никогда не было. Это могло быть лишь открытие неизвестного источника энергии, о котором никто не дерзнул даже помыслить. Я воззвал к силе моего разума, творческого,— понимаешь? — только став творцом, я смог бы опередить своих собратьев по науке с их жалкими потугами дать миру что-то новое. Я знал — этот подвиг мне по плечу, но я долго не мог представить, в каком направлении идти. Я походил на слепца! Это было ужасно. Бессонными ночами, наверно, многим гениям приходилось испытывать такие муки.