Журнал «Вокруг Света» №11 за 1970 год
Шрифт:
С тех пор, как, подняв тучу снежной пыли, к нам опустился первый «борт» с первой партией груза — бочками солярки для дизелей электростанции, я потерял счет дням. Иногда мне казалось, что самолеты летают давно, что всего уже выполнено посадок двадцать и тонн тридцать груза перевезено, а Матвеев доставал свой блокнот, и оказывалось, что всего прилетело лишь десять или двенадцать самолетов и груз надо таскать да таскать. Работали тогда с Пугачевым мы круглые сутки, спали когда придется, и время от этого путалось, тем более что и днем и ночью сияло на небе солнце.
Берегу нужна была ежечасная погода нашего аэродрома и постоянная связь. Самолеты ИЛ-14 находились в пути по четырнадцать часов. Иногда случалось так, что аэропорты, выпустившие самолеты, к моменту их возвращения закрывались по метеоусловиям.
Столовались мы у полярников. Свою кают-компанию они называли «Миллибар». Она была не очень просторная, не очень светлая. В тамбуре, где надо было раздеваться, снежные кристаллы свешивались с потолка как сталактиты, и, открывая дверь, каждый пропускал впереди себя облако холодного пара, поэтому, войдя, надо было немножечко постоять, чтобы всех разглядеть. Стены и потолок здесь были деревянные, цвета мореного дуба, как на корабле. Небольшая библиотека, портрет Ленина, карта с дрейфом, маленькие квадратные окошечки под потолком, со шнурковыми выключателями вентиляторы, газовый инфракрасный камин. У повара — курчавого балагура Яши — были всегда вкуснейшие обеды. Одни супы — то со снетками, то с грибами — чего стоили! А жареные куры, а лангеты! А огурцы, патиссоны и прочие разносолы! А клюква, которая всегда стояла в туесках на столе!
Каждый вечер, после ужина, здесь сходился весь лагерь: в кожаных сверкающих коричневых костюмах на «молниях», с трубками во рту, бородатые полярники. 8 их рассказах были штормы, сверкание айсбергов и страшный вой ветра, заставляющего летать на месте пришвартованные к стоянке самолеты... Но чаще всего рассказывали так, чтобы было посмешнее.
Рассказывали, например, про доктора, который, не надеясь на слух, разработал целую систему оповещения из веревочек и колец, которые должны были звенеть, если трещина прошла рядом с домом. Но собаки очень полюбили дергать за эти веревочки, и доктор не раз выбегал на мороз в одном нижнем белье. А Юра Иванов, когда его ионосферная станция наполовину свесилась над трещиной, вышел, услышав характерный щелчок, посмотрел под ноги и ушел вести наблюдения...
Обычно рассказы прерывал звонок телефона. И дежурный, взяв трубку, четко объявлял: «Все на аэродром, самолет на подходе».
Я хорошо помнил, что до сизигии, того состояния, когда наша планета оказывается под максимальным влиянием притяжения Солнца и Луны, еще оставалось время. Во время сизигии в океане возникают волны, и в это время чаще всего и происходит подвижка ледяных массивов. Уже большая часть грузов была доставлена с материка в лагерь: горючее, уголь, газовые баллоны, продукты, не боящиеся мороза. Пятеро членов нового коллектива уже были здесь, несколько человек из старого состава улетело на материк. Оставалось перевезти последнюю незначительную часть груза, при таком темпе — дня на два работы. Мы уже вслух радовались, что, может быть, все обойдется без осложнений. Но все-таки нас разломало...
Случилось это за день до сизигии. Гидролог сказал, что это все оттого, что не берегли льдину, сорили, бросали всякое барахло где попало — такая уж старая полярная примета! Оказалось, что льдина в этот день, как показали записи эхолота, прошла над подводным хребтом, и скорее всего поэтому она и треснула.
Я спал после ночного дежурства. Сквозь сон слышал, как с грохотом проносились мимо нашего балка стартовавшие самолеты, а треска разламывающегося льда не услышал. Проснулся внезапно от тишины и услышал, как ввалившийся с холода Матвеев сказал негромко: «Все, отлетались! 580 метров осталось от полосы», — и сел сочинять срочную телеграмму в штаб экспедиции «Север-22» (1 Счет ведется от первой высокоширотной воздушной экспедиции, которая в 1937 году высадила первую научно-исследовательскую станцию СП-1 под руководством И. Д. Папанина на дрейфующую льдину.). Хорошо, что случилось это после того, как самолеты, разгрузившись, вереницей летели в сторону берега. Произойди это несколькими часами раньше, до их прилета, пришлось бы им с грузом возвращаться обратно.
Трещина отделила лагерь от аэродрома и, свернув в сторону, попутно расколола и аэродром. Я спокойно перешагнул через нее, отправляясь на ужин, но Чернуха не захотела через трещину прыгать
и, заскулив, осталась, не пошла за мной. Возвращаясь с ужина, я был поражен. Наш КП вместе с аэродромом очутился за рекой шириной метров в двести. Пробродив несколько часов по берегу, я так и не нашел обхода. Лишь на следующие сутки я перебрался на лодке к Матвееву, на КП.Мне показалось, что меньше всего происшедшее взволновало самих полярников. Или они за год дрейфа научились стоически относиться к подобным передрягам? Режим работы станции не нарушился. По-прежнему велись наблюдения за течениями, рельефом дна океана, за состоянием погоды, магнитным полем Земли и прохождениями радиоволн в ионосфере. В кают-компании полярники подшучивали друг над другом, что вот придется задержаться еще на годик, но Павел Морозов, разговаривая по радиотелефону с соседями — комсомольско-молодежной станцией СП-19, заверил их, что через неделю они выберутся на материк и обязательно встретятся.
Больше всех переживали летчики — экипаж, который остался здесь передохнуть на ночь до прилета своего самолета. Правда, их товарищи не теряли времени. После нашего сообщения о непригодности полосы работы не остановились, самолеты продолжали подтаскивать оставшиеся грузы с берега на запасной ледовый аэродром, поближе к СП-16.
Командир летчиков, застрявших на льдине, Владимир Александрович Мальков с радистом и штурманом пробились на лодке через смерзающееся разводье, чтобы осмотреть оставшуюся полосу. Им все казалось, что вылетевший с ледовой разведкой в район лагеря самолет, если там будет командир подразделения, обязательно сядет на обломок льдины и заберет их отсюда. Командир слыл отличным летчиком и мог на свое усмотрение принимать решение.
Мальков еще раз промерил шагами полосу из конца в конец. Да, осталось пятьсот восемьдесят метров. «Сесть, конечно, можно. Воздух сейчас тугой». Но командир пролетел несколько раз над полосой и радировал, что подходящая площадка для посадки самолета на лыжах есть в одиннадцати километрах от лагеря. Наверное, туда и придется переносить аэродром.
Самолет-разведчик улетел, разочарованные летчики перебрались на лодке в лагерь; мы видели, с каким трудом им удалось это — трещина смерзлась, лед, затягивающий ее, рос, казалось, каждую секунду прямо на глазах. Мы остались одни у своего обломка полосы, как у разбитого корыта. В штабе экспедиции «Север-22» принимали решение, как завершить операцию по переброске грузов. Можно было бы на ту полоску, которую отыскал разведчик-самолет, перебрасывать грузы на ЛИ-2, неприхотливом самолете на лыжах, который может садиться прямо на нерасчищенный снег. А для того чтобы перетаскивать груз к лагерю, в таком случае понадобился бы еще один АН-2. Но и АН-2 не мог сесть близко от лагеря — на льдине высокие покатые холмы. Он мог садиться лишь на обломок прежнего аэродрома. Но тогда как перевозить груз через трещину? «Вот если бы вертолетом, то можно бы сразу — все одной машиной выполнить, — обсуждали мы у себя на КП, — но вертолет — это недешево, да и какой сможет пролететь такое расстояние?» Тогда мы еще не знали, что в штабе уже принято решение: на промежуточный ледовый аэродром грузовые самолеты везут горючее для вертолета, и дело лишь за тем, когда это горючее доставят в необходимом количестве. Но мы пока этого не знали, и нам казалось, что время течет слишком медленно. В звонкой тишине мы слушали шорохи — трещина «дышала», льдины то сближались, то снова расходились. Во время ночного дежурства не раз я выбегал из домика, услышав подозрительные звуки, но пока это было лишь небольшое торошение молодого льда. Выжатые из трещины куски его, падая, издавали слабые, как хлопки, выстрелы. У самой кромки все время скрипело, мычало, пищало — молниями по молодому ледку пробегали зигзаги.
Радист с запасного ледового аэродрома спросил меня однажды:
— Как настроение?
— Тоскливо без работы, — признался я. — Кругом вода, скучно. Скорее бы самолеты прилетали...
— Теперь уж скоро. Вертолет к вам посылают.
И тут же Олег Брок, радист с шестнадцатой, вылез на мою волну. Он вечно прослушивал эфир и был всегда в курсе событий.
— Значит, вертолет придет, а какой не знаешь? — спросил я.
— Ставьте чай, елки-палки, сейчас в гости придем, наверно, вы там соскучились.
Мы не поверили ему. Лед в полынье был серый, вязкий, ненадежный, как мокрый снег, а обойти трещину было невозможно. И тем не менее они пришли. Просто так. Принесли нам еды — мяса, сгущенки, печенья. Посидели, попили чайку и собрались обратно. Картина эта до сих пор стоит у меня перед глазами. Нельзя сказать, чтобы вид у них был безмятежный. Только Брок в своих огромных валенках шел впереди лодки, почти не держась за нее. А двое — начальник и механик — толкали ее впереди себя, уцепившись в борта. Дюралевая лодка скользила по льду, как санки, оставляя мокрый след.