Журнал «Вокруг Света» №11 за 1975 год
Шрифт:
3 часа 40 минут. Виден город Вршац, в нем что-то горит. Видны два шпиля большой церкви, трубы трех фабрик. «Halt!» — «Стой!» — немецкие надписи. Несколько надолб против пустого завода. Трофейные разбитые грузовики. Яркий красный советский флаг при въезде и трехцветный югославский.
Так я оказался во Вршаце, освобожденном частями 10-го гвардейского корпуса генерал-лейтенанта И. А. Рубанюка. Стрелковая дивизия генерал-майора Соколовского, не задерживаясь после полудневных боев на подступах к Вршацу, прошла дальше, через Алибунар, Владимировац, Ланчево на Белград. Югославские партизаны действуют вместе с Красной Армией. От Вршацкого партизанского отряда к великому празднику освобождения осталась малая горстка самоотверженных, храбрых людей, остальные погибли в боях. Три года бойцы воеводинских бригад и отрядов
5 октября. Все радиостанции Советского Союза и Народно-освободительной армии передали сообщение Совинформбюро об освобождении Панчева, Старчева, Честерека, Войловиц и о том, что на аэродромах Петровграда и Вршаца взято 76 самолетов противника... 40 из них были взяты возле очищенного от врага Алибунара.
В боевой обстановке я познакомился с партизанами: командиром отряда — коренастым веселым Корачем, комиссаром — черноволосым и темноглазым красавцем Иованом Граховацем, комиссаром роты — широколицым Иоцей Форгичем, в прошлом добродушным портным, а ныне грозою фашистов; с русским парнишкой — шестнадцатилетним автоматчиком Колей Зинченко (в 1942 году немцы угнали его вместе со всеми жителями из станицы Крымской в Румынию, а он сумел через Болгарию бежать к партизанам). У партизан дел выше головы — надо переходить от немыслимо тяжкой, но ставшей привычной вооруженной борьбы к не менее напряженной мирной работе. Надо добивать укрывшиеся — уже не части, а банды — гитлеровцев, жестоко сопротивляющиеся только потому, что им страшнее смерти сдаться в плен партизанам в тех самых местах, где они зверствовали. Надо создавать гражданскую власть. Надо налаживать снабжение, питание голодающего населения, надо восстанавливать пути сообщения, связь, собирать оружие, хоронить погибших...
17 октября. Переправившись с батальоном 109-й стрелковой дивизии полковника Балдынова через Дунай, я оказался в городе Велико Село.
Мне в руки попала газета «Истина» — «орган единого народно-освободительного фронта Срема» (Срем — район Воеводины). Газета напечатана на ротаторе. Номер совсем недавний — от 6 октября 1944 года.
«...В Красную Армию мы верили непоколебимо. Верили, когда она обороняла и отстояла Ленинград и Москву; верили, когда она отступала к Сталинграду и Кавказу, верили, когда ей было трудно и когда улицы Нови-Сада были окровавлены сербской кровью, а в Дунае плавало больше трупов сербов, чем рыбы, когда весь
Срем был превращен в огромный концентрационный лагерь и кладбище тысяч и тысяч людей нашего народа.
Верили — она придет и будет судить одичалые фашистские орды. В Красной Армии мы видели единую твердую решимость многомиллионного народа Советского Союза: выдержать и победить!
Знали мы: дойдет, день ее пришествия все ближе, и все-таки в первый момент казалось невероятным, что она уже тут, рядом, у нас в Югославии, в Воеводине!
Сталинград — Петровград — Врщац! Где находится Сталинград! Далеко, далеко, так, что трудно себе и представить! А Вршац, Бела Црква, Петровград! Да ведь это тут, люди сербские, у нас! Срем слышит грохот советских пушек. Еще несколько дней, еще несколько часов...»
18 октября. На попутной машине добрался до 36-й гвардейской танковой бригады полковника П. С. Жукова, которая ведет жестокие уличные бои в Белграде.
7 ноября 1944 года. Исхудалый, в заштопанном ветхом костюме белградец по имени Миладин Зарич, старый пятидесятивосьмилетний учитель, многоречивый, экспансивный, быстрой жестикуляцией стремившийся усилить значение своих слов, рассказывал мне эту историю. Когда он обращал свое лицо ко мне, я смотрел на его густые брови, на редкие, отведенные к седеющим вискам волосы и видел его коричневые, обведенные серым кругом зрачки... Он волновался, потому что все еще переживал то, что ему удалось сделать.
8 разбитом, еще не залечившем свежие раны Белграде стоит мост через Саву, целый и невредимый. Он был первым на протяжении тысяч километров наступления Красной Армии крупным мостом, который немцы не сумели взорвать. Как удалось его спасти?
Сейчас я передам подробный рассказ об этом, но сперва позволю себе привести точную копию одного официального документа. Вот она:
«Управление Воинской части, полевая почта 44775, 25 окт. 1944 г. № 025/10.
СПРАВКА
Дана настоящая другу (гражданину) Зарич Миладину Захаровичу, народному учителю города Белграда, в том, что он командиром воинской части пол. почта № 44775 представлен к правительственной награде — ордену Отечественной войны 1-й степени — за то, что он совместно с советскими войсками, рискуя жизнью, проявил мужество и героизм в период захвата переправы через реку Сава (мост в Белграде).
Командир воинской части
п/п № 44775,
Герой Советского Союза,
гвардии генерал-майор
С. Козак».
Вот как об этом рассказал мне учитель Миладин Зарич, жилец дома № 69 по улице Карагеоргиевича:
— За десять дней до отступления немцев я видел, как они подносят взрывчатку, — по нескольку раз в день ходил смотреть! На меня, старичка, они не обращали внимания! Кроме того, я наблюдал за немцами с чердака, проделав в стене дырку. И сердце сжималось, и думал: как спасти этот мост?.. Двенадцатого или тринадцатого немцы взорвали другие мосты — прежде всего дунайский, на следующий день железнодорожный через Саву. А мост принца Эугена (Евгения) временно оставили.
Шестнадцатого октября обер-лейтенант, угрожая пистолетом, приказал всем жильцам нашего дома убраться в подвал. В запертых, пустых квартирах немцы выломали двери, опасаясь, что там партизаны. Поставили у выхода из подвала стражу. Без воды, без хлеба, никуда не выходя, мы просидели в подвале все дни боев до утра двадцатого октября. Нас, жильцов тридцати семи квартир, было около восьмидесяти человек. Дети, женщины спали на полу, делясь последним, почти ничего не ели. Немцы держали нас как заложников, объявив, что если русские будут бомбить Белград с воздуха, то всех нас расстреляют. Сами немцы сидели на третьем и четвертом этажах, а с пятого били по наступающим освободителям из автоматов и пулеметов. На балконе был устроен наблюдательный пункт, немецкий офицер смотрел в стереотрубу. В доме все было разграблено немцами, взломаны шкафы, перебита посуда... Сидели мы, ничего не зная, только слышали взрывы, на железной дороге дрались семь дней — немцы говорили об этом. И еще говорили, что большевикам не прорваться в город, а если прорвутся, то всех перережут и все разграбят.
В подвале с нами были два немца, с собой они держали русского пленного, связанного. Он нам ухитрился шепнуть, что немцы требуют, чтобы он за них заступился, если они попадут в плен. В шесть часов утра двадцатого немцы из дома побежали и пленного с собой увели, а оставили одного пожилого часового. Я услышал «ура» русских на Босанской улице. У немца задрожали колени, он стал просить гражданскую одежду. Дали ему пиджак и штаны драные. Он вышел и сдался русским.
И тогда я пошел на мост. Немецкие пушки били из города, сдерживая наступление русских. Кругом был бой. Я видел, что по мосту уходят немногочисленные немцы. Я шел один сквозь парк, что простирается перед мостом. И, поднявшись по подъезду к мосту, увидел у железнодорожных вагонов примерно сотню красноармейцев, направляющихся к Калемегдану. Я кинулся к ним, закричал им: «Братушки, братушки, здраво!» — и первый из них, офицер, калмык наверное, поцеловался со мной.
Это был 3-й батальон 211-го полка сталинградской гвардейской дивизии. Я звал их поглядеть мост, сказал, что внизу там мины. Вижу, плохо меня понимают. Я разобрал: у них боевой приказ — немедленно идти на крепость Калемегдан, где засели отборные немецкие части. Я говорю: «Мины, мины!» Командир машет рукой — человек сорок бегут за мной. Осмотрели два быка, ничего нет. Немцы с другой стороны не стреляют, тишина полная. Тут у Калемегдана грохнуло, и русские бросились догонять своих. Махнули мне рукой только: уходи, мол, отец, отсюда! Но я все же решил перерезать шнур: как бывший офицер — в первой войне еще воевал подпоручиком — я мог в этом разобраться.