Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год

– Команда?.. – усмехнулся Мидхат. – Команда струсила и сбежала в шлюпке.

– Ну а вы решили навеки остаться с «Эрджияс»? – пошутил я.

– Нет. Просто меня бросили. Эти трусы очень торопились и забыли о своем капитане, – вновь усмехнулся Мидхат.

– Вот сволочи! – старпом даже ударил кулаком по столу.

Мидхат, поняв, очевидно, его возмущение, с улыбкой ответил:

– Очень жаль, что ко мне в команду попали такие. Но море не прощает трусам. Об этом поется в одной нашей старой песне…

– А что у вас в трюме? – перебил его Вдовин.

– Рыба.

– Рыба? Эх, пропадет ваш товар, пока довезете до места – протухнет. Сами-то откуда?

– Из Пазара. Там каждый житель знает капитана Мидхата. Четыре дня назад я вышел на «Эрджияс» рыбачить. Погода подвела, вот и оказался в ваших водах. Мои храбрецы тоже, наверное, далеко не ушли…

Когда входили в порт, я спустился в каюту к Пальчугину. Он лежал с открытыми глазами, натянув до подбородка одеяло.

– Ну как?

– Плохо. Фельдшер сделал два укола, кажется, морфия, и ни черта не помогает.

– Резать будут?

– Фельдшер темнит, говорит, ногу не отрежут, но в плаванье больше не возьмут. Спишут. Не думал я, что последний раз в плаванье. Если бы ты знал, как неохота на берег, на вечный прикол… Теперь мне амба.

– Брось хандрить, Вася. Нормально все будет. Мы еще походим с тобой вокруг шарика.

– Иди ты. Нечего меня успокаивать. Я не слабонервный какой-нибудь, плакать или пускать себе пулю не буду. Обидно просто. Столько лет плавал, и ничего, а тут на тебе. Обидно. – Пальчугин немного помолчал. – А как турок? Все нормально?

– С турком порядок. Жив, здоров. Его команда бросила… Струсили.

Раздался гудок. Судно застопорило ход.

– Ну, бывай, Вась. Я скоро заскочу к тебе в больницу. Навещу.

– Бывай!

За Пальчугиным с берега пришел катер. Когда его выносили из каюты, Мидхат спросил у капитана:

– Что с ним?

– Ногу повредило во время шторма, – хмуро ответил Вдовин.

– Это когда спасали меня?

– Да.

Мидхат молча поклонился Пальчугину.

Спустя несколько дней я прочитал в газете, что буря выбросила на берег, в нескольких километрах от Кобулети, двух мертвых матросов с «Эрджияс». Рядом с ними на побережье валялись обломки спасательной шлюпки. Наверное, погибли и остальные.

И я вспомнил слова Мидхата: «Море не прощает трусам».

В. Бурлак

Бродячие камни

Сообщение о том, что в Минске создается музей валунов, меня заинтересовало. Показалась любопытной идея собрать под открытым небом камни, обросшие легендами, камни, благодаря которым ученые многое узнали о ледниках и оледенении, о природных катаклизмах далекого прошлого.

Но прежде чем отправиться в Минск, поехал я в Гродненскую область, где, как слышал, есть необычный камень по имени «Богатырь». Говорили, будто через прорубленные в нем ворота проезжали когда-то на тройке…

В селе Горка решил найти проводника-старожила. Хотя каким бы древним старец ни был, он, конечно, не мог мне рассказать всю историю камня от начала: тот все равно был старше. И все же старожил – это старожил.

– Есть такой долгожитель, – обрадовали меня сельчане. – Дедуся Вася. Любит он этот камень как брата. Лучшего проводника не найти…

Проводили меня к хате. Большая и потемневшая, она одиноко стояла в глубине двора. Хозяин колол дрова. Это был человек небольшого роста, в солдатских галифе, подпоясанных узким потертым ремешком, в теплой байковой рубашке; на ногах – старые галоши.

Увидев нас, дровокол всадил топор в чурбан и выпрямился.

– Дедушка Вася, – представился хозяин. – А ежели уважительно, то Василий Степанович.

Сжимая протянутую руку, я почувствовал, что указательный палец поврежден.

– Это еще с тех времен, когда в гражданскую на белых ходил, – сказал дед.

– Сколько же вам, Василий Степанович?

– А я и не знаю, – признался он. – До девяноста годков считал, а потом махнул…

Дедушка Вася согласился быть моим проводником. Он, кажется, даже обрадовался этому.

– По коням! – скомандовал он, повеселев.

Ехали мы недолго. Камень оказался почти рядом с селением. Лежал на склоне лесистой горки. Она-то, наверное, и дала название селу. Старик хотел проехать на машине до самого камня. Но путь к нему преграждали деревья.

– Давай, давай газуй! – подстрекал проводник. – Проскочит как миленькая.

Вывший кавалерист никак не хотел спешиться. Но мы с водителем все же его уговорили. Он нехотя оставил машину и напрямик зашагал к камню. Я чувствовал себя виноватым, что заставил старика подниматься на горку. И всячески старался облегчить ему путь: отгибал перед ним ветки, в трудных местах брал под локоть. Но всякий раз дедушка отдергивал руку и ускорял шаг. И тогда я едва поспевал за ним. Помня его возраст, я разговаривал с ним громче обычного.

– Ты чего так орешь? – спросил он вдруг. – В лесу, может, рос? Или чтобы медведей пужать?

Легендарный камень с первого взгляда впечатления не произвел. Наверное, потому, что в горах я видывал и не такие. Там камни подпирали небо. Но те были свои, местного происхождения. А этот был пришелец из дальних стран, бродяга, нашедший приют у чужой горки… Теперь он врос боком в склон и состоял из нескольких кусков.

– Постарел уж, – с грустью сказал старик и нежно погладил мшистый бок камня. – А когда я был маленький, он был гораздо больше. Теперь, как и я, растет в землю…

– Правда ли, что в нем были прорублены ворота? – спросил я.

– Были, были ворота, – подтвердил старик. – Местный барин-лихач скакал через него на тройке. Но после этого камень опустился.

– Почему?

– Видать, оскорбился, – сказал Василий Степанович. – Камень-то ведь понимающий.

Я улыбнулся, а старик доказывал:

– Он и плакать может. Раз плачет, значит, чувствует. Коли чувствует, стало быть, и соображает. Бабы, которые боговерные, собирают эти каменные слезы и лечатся.

– Наверное, плачет из-за дождя? – предположил я.