Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год
Шрифт:
Но даже при ускоренном темпе нужно снять мешки и тюки, распутать и смотать веревки, снести груз в одну кучу и сложить из него ветрозащитную стенку. Каждый погонщик прекрасно отличал своих лам, вьюки и веревки. Лишь закончив со своими делами, помогали новичкам.
Один помощник немедленно отправлялся за водой, другой сооружал из камней очаг. Наскоро заморив червячка болтушкой из муки и подсахаренной холодной воды, все рьяно бросались собирать хворост и кизяк для костра.
Едва заходило солнце, караванщики, теснясь вокруг огня, ждали, когда сварится горячая, вторая за день, еда. Серхио и Грегорио готовили по очереди. И голод заставлял всех вычищать миски до блеска, хотя меню было незатейливо и скудно. И утром и вечером погонщиков ждало «лахуа» — тушенка из муки, сала, картошки,
Поначалу путь каравана пролегал мимо деревушек и полей. Но по мере того как углублялись в горы, идти пришлось через продуваемые высотными ветрами плато и ущелья. Тогда холод поднимал всех среди ночи. Приплясывая, позевывая, проводили они время, прижимаясь к тощему огоньку костра, накутав на себя куртки, свитеры, пончо.
И все же даже в самых глухих и холодных местах можно было заметить следы давнего пребывания человека. Круглые пастушьи хижины из камней и соломы, клочки картофельных полей, одинокие пастухи, женщины с привязанными на спинах младенцами... Тропы, пробитые в незапамятные времена охотниками.
Шли дни и ночи, похожие друг на друга. Только ночи становились все холоднее. И чаще замечали погонщики на щебенке и на стенке ущелий, когда приходилось буквально протискиваться в скалах с грузом, капли крови.
На каждой ночевке и так забот хватало: осматривали и чинили мешковину, подправляли растрепавшуюся соломенную упаковку, заменяли и перевивали веревки. А теперь, значит, вечером надо разыскать в табуне поранившихся животных, подлечить наиболее опасные раны. Грегорио осматривал копыта, выковыривал ножом осколки щебня. Очистив рану, смазывал ее жиром ламы. Если копыто было сильно повреждено, накладывали шину — оборачивали ногу куском ламьей кожи и стягивали сыромятными шкурками. Иногда животное щеголяло в такой «сандалии» несколько дней, пока не выздоравливало. Ослабевших животных освобождали от части груза, переложив его на других. Чем ближе подходили к долинам, тем тщательнее следили за здоровьем животных. Обидно ведь потерять транспорт перед самым финишем.
В пути были две недели, но ничто вокруг не указывало на приближение цели. Все те же каньоны, кручи. Утром, в начале перехода, теплая прогретая долина распахивалась перед глазами, персиковые деревья карабкались по стенам ущелья. А к полудню снова вздымались плоскогорья, открытые ветрам и скудные травкой, с редкими стадами лам и овец.
Только пятого июня почувствовали перемену: ночь была теплой, можно выспаться.
Вниз по долине реки Москари шли еще два дня. От брода через бурный приток тропа полезла вверх. Караван цепочкой карабкался с уступа на уступ. Ламы, теснясь, обгоняли друг друга, плевались и норовили укусить соперника за шею и уши. Пока двое помощников пытались ликвидировать «дорожное происшествие», погонщики сдерживали напирающих снизу животных.
Серхио ворчал: «Нужно быть терпеливым, как боженька, когда идешь с этими тварями».
Тропа все же вырвалась на холм, где и решено было заночевать. Первым, еще затемно, проснулся искусанный Серхио: его угораздило устроиться со своим одеялом на муравейнике. Но главное — вышли на место. Здесь кончался путь длиной в 22 дня и 180 миль.
Этот холм и стал основной базой для каравана. Теперь предстояло доставить груз на осликах мелкими партиями к жилищам постоянных клиентов.
Хижины и навесы лепились к склонам долины. Терн и кактусы венчиками обрамляли пятнышки пастбищ, росчисти, вырубки, клочки обработанной земли на относительно плоских склонах. Крестьяне обрывали початки, вырубали голые стебли и складывали их для просушки в огромные кучи — на топливо. На нижних сучьях деревьев развешивали стебли недоспелой кукурузы — подкормить скот. Грядки бобов, гороха, бахчи с тыквами тоже ждали уборки.
Уборка урожая в долине была в разгаре. И караванщики с согласия местных земледельцев включились в очистку и отбор маиса. Во внутренних двориках горками, грудами высилась неочищенная кукуруза. Рассыпав на одеяле порцию отобранных початков, погонщик разувался и босыми ногами топтал их, отделяя зерно от кочерыжки. С недоспевших
початков зерно обдирали руками, и ладони вскоре покрывались ссадинами и царапинами. Значит, зерно еще сыровато и имело смысл подождать, пока оно подсохнет. Ведь грузить сырое и более тяжелое зерно не имело смысла. Хотя очистка — дополнительная нагрузка для караванщиков, они шли на это охотно: можно было самим отобрать початки поспелее.В глуши, доступной лишь караванам, до сих пор в ходу не весовые, а объемные меры. Если урожай удался, земледельцы довольно щедры при обмене и расплачиваются за прошлые долги. Соль ведь очень нужна — в пищу людям, в пойло и на лизунец для коз и прочего скота.
Перевозчики надеялись, что крестьяне постараются избавиться от излишков урожая. Ведь за зиму насекомые-зерноеды могут превратить зерно в труху, пригодную лишь на подкорм кур и индюшек.
Но и к земледельцам долины этот год был немилостив. Словом, Серхио, Грегорио и Хиларио наменяли зерна меньше, чем рассчитывали. У Серхио было четырнадцать мер — около 700 фунтов, у Грегорио — десять мер, у Хиларио — еще меньше, и он зарекся ходить с караваном, считая, что, подработав зимой в Санта-Крусе, он на заработанные наличные купит маис на рынке.
Двенадцатого июля последний караван собрался в обратный путь...
М. Кондратьева По материалам иностранной печати
«Чертово колесо». Рей Брэдбери
Как ветер октября, прилетели в городок аттракционы; будто из-за холодного озера, стуча костями в ночи, причитая, вздыхая, шепча над крышами балаганов в темном дожде, черные летучие мыши. Аттракционы поселились на месяц возле серого, неспокойного октябрьского озера под свинцовым небом, в черной непогоде гроз, бушующих все сильней.
Уже шла третья неделя месяца, был четверг, надвигались сумерки, когда на берегу озера появились в холодном ветре двое мальчишек.
— Ну-у, я не верю! — сказал Питер.
— Пошли, увидишь сам,— отозвался Хэнк.
Их путь по сырому коричневому песку грохочущего берега отмечали густые плевки. Мальчики бежали на безлюдную сейчас площадку, где разместились аттракционы. По-прежнему лил дождь. Никто сейчас на этой площадке возле шумящего озера не покупал билеты в черных облупившихся будках, никто не пытался выиграть соленый окорок у взвизгивающей рулетки, и никаких уродов, ни худых, ни толстых, не видно было на помостах. В проходе, рассекавшем площадку пополам, царило молчание, только брезент балаганов хлопал на ветру, похожий на огромные крылья доисторических чудовищ. В восемь вечера, может быть, вспыхнут мертвенно-белые огни, громко зазвучат голоса, над озером разнесется музыка. Но пока лишь слепой горбун сидел в одной из будок, чем-то напоминающей треснувшую фарфоровую чашку, из которой он не спеша отхлебывал какое-то ароматное питье.
— Вот,— прошептал Хэнк и показал рукой.
Перед ними безмолвно высилось темное «чертово колесо», огромное созвездие электрических лампочек на фоне затянутого облаками неба.
— Все равно не верю,— сказал Питер.
— Я своими глазами видел. Не знаю, как они это делают, но так все и произошло. Сам знаешь, какие они бывают, эти приезжие с аттракционами,— все чудные. Ну а эти еще чудней других.
Схватив Питера за руку, Хэнк потащил его к дереву неподалеку, и через минуту они сидели уже на толстых ветках, надежно укрытые от посторонних взглядов густой зеленой листвой.
Хэнк вдруг замер.
— Тсс! Мистер Куджер, директор — вон, смотри!
Невидимые, они впились в него глазами.
Мистер Куджер, человек лет тридцати пяти, прошел прямо под их деревом. На нем был светлый наглаженный костюм, в петлице розовела гвоздика, из-под коричневого котелка блестели напомаженные волосы. Три недели тому назад, когда аттракционы прибыли в городок, он, приветствуя жителей, почти беспрерывно размахивал этим котелком и нажимал на клаксон своего блестящего красного «форда».