Журнал «Вокруг Света» №11 за 1987 год

— Конечно,— раздалось в трубке.— До сих пор не укладывается в голове, что мы, индейцы, можем потерять не только политического лидера, но и художника, подлинного народного художника...

— Джон, ты сказал — художника?

— А ты не знаешь? Пелтиер прекрасно рисует. Если у нас в комитете остались репродукции его работ, я тебе вышлю.

Джон сдержал слово.

Футляр бандероли был сделан из твердого непромокаемого картона и оклеен на стыках липкой лентой. Вскрываю посылку с предельной осторожностью, надрезая бритвой клейкую ленту, разворачиваю свернутые в трубочку листы. Портреты, пейзажи, орнаменты — целая гамма образов и красок.

Столько лет писал о человеке, а до сих пор, оказывается, не знал, что он рисует.

Еще в прошлом веке, нападая на индейские стоянки, войска федерального правительства США вместе с жилищами уничтожали и произведения индейского искусства. Уничтожая культуру, колонизаторы пытались вытравить у коренных американцев национальное самосознание.

Но национальный дух жил, поднявшись из пепла.

...Портрет индейского певца Канги Дута. Умный, проникновенный и слегка лукавый взгляд мудреца и воспитателя. Какой индейский праздник или ритуал обходился без него, философа, знатока людей и жизни! Возможно, когда-то песни и сказания в исполнении певца и зажгли в душе молодого Леонарда первые искорки протеста.

Индейский воин на вздыбившемся коне. Более ста лет назад предки Леонарда на таких вот скакунах шли в бой с правительственными войсками, защищая земли индейцев.

Вашингтон проявил себя как агрессор цивилизованный: соплеменникам Пелтиера индейцам сиу и оглала предложили поначалу продать свои земли, на которых было найдено золото.

— Земля, носящая на себе людей, не может быть продана,— ответил на это вождь Тасанке Уитке по прозвищу Бешеная лошадь.

Тогда словесные уговоры сменились грохотом пушек. 7 февраля 1876 года военное министерство США отдало распоряжение генералу Шеридану начать боевые действия против «враждебно настроенных сиу».

Индейские воины на лихих скакунах гибли под пулями и картечью сотнями. Но снова шли и шли в бой, пытаясь отстоять свои земли. Он, этот бронзовокожий всадник с обнаженным торсом, устремленный вперед в порыве к свободе, остался в памяти народа. И вот воскрес в огненном ореоле на полотне индейского художника...

Картин было много.

Еще одно полотно: над каменистой прерией, распластав могучие крылья, медленно кружит орел — символ силы, благородства, несгибаемой воли индейцев. Его перья украшали головные уборы индейских вождей и воинов. Изображение величественной птицы — символа свободы — передает из тюремных застенков индейский художник-борец. Передает как свой манифест, призывающий товарищей расправить крылья.

Молодая индеанка, задумавшаяся над письмом... Мягкие желтые, коричневые и голубые тона. Спокойная грусть в глазах.

Лирический мотив в произведениях Пелтиера искренен и чист, как чиста мелодия старинной индейской песни.

Ноты и слова ее хранятся в архиве бюро американской этнографии.

Глянь, как рад

Этот парень,

Как строен и горд!

То любимая

Бросила нежный свой взор...

Кто знает, может быть, песня и образ индеанки помогали Леонарду пережить долгую и томительную разлуку со Стефани. Жена осталась в далеком заснеженном Миннеаполисе. И вот — конечно же, автопортрет. Леонард в ритуальном головном уборе, сделанном из чучела совы. По древнему индейскому поверью, сова учит человека быть мудрым, терпеливым, выдержанным.

...Я долго рассматривал репродукции, вглядывался то в одну, то в другую. Потом набрал номер Канзас-Сити. Джон Стар был на месте — дежурил в комитете поддержки Л. Пелтиера.

— Знаешь, Джон, у меня просто нет слов...— начал было я.

— А-а-а. Получил? — перебил он.— Не ты один — работы Леонарда полюбились многим.

— Вы не пытались выставлять их?

— В крупные галереи, сам понимаешь, нам путь закрыт. А в индейских организациях выставляли. И ты не можешь себе представить, какой интерес эти работы вызывают у людей!

— Знаешь,— добавил Джон после паузы,— Леонард говорил, что его подтолкнуло к серьезной работе побоище при Вундед-Ни, где в 1890 году правительственные войска устроили настоящую кровавую баню.

— Разве это может вдохновить? — невольно вырвалось у меня.

— Не знаю. Но это родные места Пелтиера...

Каждое утро, будь то мороз или жара, она спешит через весь город в маленькую комнатку, где разместилась одна из групп поддержки Пелтиера. Весь день — встречи, беседы, телефонные звонки, подготовка листовок и пресс-бюллетеней. Только вечером, добравшись до своей квартиры, она садится на диван и позволяет себе чуть-чуть расслабиться. Глядя на картины мужа, Стефани Отм Пелтиер словно говорит с Леонардом: «Веселый танцор в индейском костюме... Легок, забавен. Постой, уж не хочешь ли ты сказать, что он и есть то священное древо, центр единения всех индейцев? А может, ты и прав. Вот он — живой, неподдельный росток на грубом, кажется, мертвеющем стволе. Наследник нашего прошлого, залог будущего. Да, ты прав. Пока приплясывает этот танцор, существуют сиу, оглала, чиппева. Остановится — тогда конец. Иссякнет индейский дух, погибнет священное древо».

Я позвонил Стефани Пелтиер в один из вечеров, когда над Миннеаполисом, как передало радио, выла пурга.

— Я не отрываю тебя от дел, Стефани? — начал я.

— Нет, какие дела! Рассматриваю его автопортрет. Да, тот самый, с совой. Все-таки его следовало бы написать иначе.

— Почему?

— Усталость. На лице слишком большая усталость. Он должен выглядеть бодрее, веселее...— И добавила после паузы:— По крайней мере, на картине. Так нужно, понимаешь?

В трубке послышался глубокий вдох безмерно уставшей женщины, которой нужны огромные силы, чтобы жить, надеяться, ждать...

— Я давно хотел спросить, Стефани,— прервал я тяжелую паузу.— Когда Леонард начал рисовать?

— Очень давно. Пожалуй, намного раньше, чем мы познакомились. С юных лет. Но тогда это не было осознанным творчеством. Так, развлечение. Он рисовал карандашом, авторучкой. Рисовал где придется. Дарил рисунки друзьям, рвал, забывал о них: не считал себя художником. Все время отдавал работе в Движении американских индейцев.

По-серьезному он взялся за кисть, пожалуй, уже в тюрьме.

— А как относятся к этому тюремные власти?

— Терпят. Раньше, когда Леонард сидел в тюрьме Мэрион, в штате Иллинойс, ни о каком рисовании не могло быть и речи. Это тюрьма строгого режима. Но Леонард стал известен не только индейцам, и мы добились его перевода в Ливенуорт. Там условия получше.

— А сам Леонард — он как отзывается о своем творчестве?

— Он больше рисует, чем говорит. Рисование для него теперь — самое сильное средство самовыражения, средство общения с людьми. Его последнее оружие, если хочешь.