Журнал «Вокруг Света» №12 за 1973 год

...Дом, где княгиня Тенишева провела последние годы своей жизни, находится под Парижем, в местечке Селль-Сен-Клу близ Буживаля. Тенишева поселилась здесь после того, как в России совершилась Октябрьская революция, которую Тенишева не приняла. Даже десять лет спустя она не смогла понять, что только освобожденный народ может заниматься изучением своего наследия.

Поселившись в Селль-Сен-Клу, М. К. Тенишева продолжала истово заниматься тем, чему отдала всю свою жизнь. Но — и это закономерно — ничего нового, интересного создано так и не было. Изделия «подпарижского Талашкина выглядели манерными, лишь в деталях сохраняя связь с подлинно народными мотивами.

«Сейчас здесь, под Парижем, — писал один из французских еженедельников, — всего лишь слабая тень того, что было там тогда, да и тень ли даже? Только воспоминание, всего лишь слабое материальное напоминание». А вскоре оторванное от родной почвы и переставшее создавать оригинальные произведения «малое Талашкино» совсем захирело.

...14 апреля 1928 года Мария Клавдиевна Тенишева скончалась. Ее могила находится на местном кладбище. Над ней воздвигнут надгробный камень, украшенный стилизованным под древнерусский орнаментом...

К. Константинов

На фарватере Читтагонга

В марте прошлого года, во время пребывания в Советском Союзе, премьер-министр Республики Бангладеш Муджибур Рахман обратился к правительству СССР с просьбой направить в устье Карнапхули экспедицию, которая разминировала бы подступы к порту Читтагонг, очистила фарватер реки от потопленных во время воины 1971 года судов.

Недавно в Москве в объединении «Совсудоподъем» Минморфлота СССР наш корреспондент встретился с капитаном одного из судов экспедиции.

В Бенгальский залив «Атлас» вошел двадцать шестого апреля 1972 года. По выходе из Владивостока на судне имелись данные фарватера, по которому «Атлас» мог пройти в порт Читтагонг, но за четверо суток до подхода к заливу были получены координаты нового фарватера. Поправка объяснялась тем, что перед приходом «Атласа» по пути в порт подорвался на мине пароход какой-то иностранной компании.

...Летом 67-го года в проливе Лаперуза, севернее мыса Анива, рыболовный траулер КНДР в тумане сел на рифы. На помощь потерпевшему из порта Корсаков вышел спасатель «Атлас». Из-за штормовой погоды снятие корейского «рыбака» могло задержаться, и я решил, что, если срочно вылечу, увижу спасательную операцию. Через сутки я был на Сахалине, но «рыбака» уже сняли с рифов и отбуксировали в Холмск. Спасенное судно я увидел в Холмске, поднятое на слип, с несколькими пробоинами в корпусе. «Атлас», выкрашенный в черный цвет, с большими буквами во всю высоту борта: «СПАСАТЕЛЬ», стоял у причала. Прошло шесть лет, и теперь состоялась моя вторая встреча, правда, на этот раз с капитаном «Атласа» Знотиным Альбертом Андреевичем. В 65-м году Знотин ушел со спасателя старшим помощником, в 71-м году вернулся на «Атлас» капитаном, а через год вошел в Бенгальский залив.

...— К границе минного района мы подошли в пять утра, — рассказывает Альберт Андреевич. — Нас обогнал индийский пароход и вдруг в начале шестого дал радиограмму: «Всем судам в Бенгальском заливе: координаты... обнаружен плавающий предмет диаметром около 18 дюймов, похожий на мину. Прошу соблюдать осторожность. Капитан». Чуть брезжил рассвет. Я усилил вахту, поставил впередсмотрящих на баке, на верхнем мостике. Произвели герметизацию всех отсеков. Сняли электропитание в носовых отсеках, чтобы в случае взрыва не произошло замыкания и не возник пожар. В Бенгальском заливе я впервые. Атмосфера чужая плюс постоянное ощущение тревоги... Низкая облачность, тихо полыхают молнии. Свет видишь, а звука нет. Мы находились в районе образования циклонов, но барограф не показывал отклонения от нормального давления ни на один миллибар. Наверное, не успевал реагировать — настолько молниеносно происходили изменения в атмосфере. Начали прочесывать фарватер галсами и вдруг наткнулись на буй, сорванный, очевидно, приливно-отливным течением. Когда убедились, что других плавающих предметов нет, сообщили капитану порта Читтагонг, что буй оказался не на штатном месте, и встали на якорь в тридцати милях от порта в ожидании лоцмана. Бросив якорь, почувствовали такую усталость, будто несколько суток шли по минным полям. Я прилег на диван. Через двадцать минут вахтенный доложил, что резко усилился ветер. Потравили якорную цепь и привели машины в постоянную готовность. Через десять минут ветер — он дул в сторону берега — достиг ураганной силы. Сплошной стеной полил дождь. Чтобы не быть выброшенными на берег, как-то удержать дрейф и снять напряжение с якоря, мы постоянно подрабатывали машинами. Отдавать второй якорь было рискованно: при такой пляске они могли запутаться.

— Почему же вы не снялись с якоря и не ушли штормовать в открытое море?

— Уходить было опасно, кругом мины, а нас дрейфовало... Штормило недолго, минут тридцать, а затем погода резко изменилась к штилю. Это прошел первый фронт циклона, и прошел, очевидно, через нас. Мы стали готовиться ко второму. Но второй пришел через двадцать минут и оказался слабее первого, всего десять баллов, а затем ослаб до четырех-пяти. Но мы поняли, что спать в этих водах нам не придется.

— Первым бенгальцем, которого вы встретили, конечно же, был лоцман?

— Нет, пришли наши парни, которые уже проходили фарватер до порта. С лоцманом мы познакомились позже. Было странно входить в иностранный порт без оформления судовых документов, без осмотра судна таможенными и карантинными властями...

Подобное отношение со стороны бенгальцев можно было расценивать как знак большого доверия к советским морякам. Обстоятельства складывались так, что помощь в Бангладеш могла поступать только по большой океанской воде в порт Читтагонг, расположенный в устье реки Карнапхули. Но порт был наглухо закрыт минными полями и затонувшими судами. Не желая рисковать, иностранные судовые компании отказывались от рейсов в Читтагонг. К приходу «Атласа» тральщики, спасательные буксиры, водолазные боты, суда вспомогательного флота — советская экспедиция Военно-Морского Флота и объединения «Совсудоподъем» — были уже в сборе и сразу принялись за дело. Залечивали раны кораблей, разбитых снарядами, но оставшихся на плаву. Заделывали пробоины, откачивали трюмы и отбуксировывали эти суда за пределы порта. Тральщики очистили подступы к Читтагонгу от мин и проложили фарватер шириной три мили. Для страны с населением в семьдесят пять миллионов вновь открылись морские ворота. Ожил порт, куда снова прокладывают курс корабли многих стран. В республику идет хлеб, медикаменты, одежда, промышленные грузы.

«Атласу» предстояло начать с подъема судна «Сонартари», затонувшего в излучине реки и закрывавшего доступ в порт крупным кораблям. Это был объект номер один. Водолазов ожидала совершенно незнакомая подводная среда: на глубине температура 30—32 градуса, нулевая видимость — многочисленные рукава реки ежедневно выносят в акваторию порта тысячи тонн ила. Плюс сильные приливно-отливные течения. На поверхности жара, туман. И словно в подтверждение этого капитан высыпал на стол горсть потемневших монет.

— Воздух был плотный, липкий, хоть ножом разрезай, — сказал капитан. — А эти монеты лежали у меня в кармане форменного парадного костюма в каюте.

Я решил, что Альберт Андреевич, отвлекаясь от темы, хочет рассказать мне о древних монетах, найденных кем-то при раскопках. Но он спокойно заметил:

— Наши медяки. Климат сделал их похожими на древность.

Сразу, при первом же погружении водолазов, на «Атласе» поняли, что ребята смогут работать под водой только во время смены приливно-отливного течения, при так называемой «стоп-воде». Но в устье реки Карнапхули «стоп-вода» — понятие относительное. За какие-нибудь три-четыре часа вода в реке падает на несколько метров и еще с большей скоростью возвращается из Бенгальского залива обратно. Практически здесь стоячей воды не бывает. И если уж водолазам трудно на глубине — все время сносит течением, — каково же судну, стоящему на якоре? Ведь ему угрожает постоянный дрейф, а рядом потопленные объекты...

— Были происшествия?

— Однажды. Это случилось в первые дни. Мы только открывали для себя особенности реки... К вечеру, при отливе, мы наконец встали на якорь в стороне от затопленного «Сонартари». Вообще-то стоянка не внушала доверия: сильное течение, справа стена берега, слева потопленное судно, грунт — ил... Я пошел в душ и вдруг увидел, что стекающая с меня вода не уходит в сток. Значит, крен на правый борт. Я подумал: нужно предупредить механиков, чтобы выровняли крен. Делается это просто: перекачивается балласт с одного борта на другой. Слышу, по судну объявлена тревога: «Человек за бортом». Мокрый, выскакиваю на палубу и вижу, что под скулой правого борта стоит накренившаяся джонка, а на кормовом правом конце висит человек. Второй бегает у нас по палубе и что-то лопочет. С помощью выброски и круга вытащили бенгальца из воды, и тут я заметил, что крен увеличился. Понимаю, что сели кормовой скулой на борт лежащего под водой «Сонартари». Что делать? Готовить машину, чтобы при работе двигателей сойти? Рискованно. Можно поломать и винт и руль. Но в чем же причина, почему «Атлас» оказался над «Сонартари»? Когда мы встали рядом с потопленным судном, я лично вместе с третьим штурманом замерил лотом расстояние между судами. Было три-четыре метра. Видимо, при сильном отливном течении пополз левый якорь, и нас снесло... Крен увеличился до четырнадцати градусов. Корабельный инженер Анатолий Груздьев доложил, что при потере осадки в три метра, то есть когда вода при отливе уйдет до трех метров, «Атлас» будет иметь крен в шестьдесят градусов. Отливное течение усиливается, оставаться и ждать — дело рискованное. До полного отлива оставалось два часа, и я принял решение: лучше стягиваться на якоре и поломать винт и руль, чем опрокинуться и затонуть. Подтянулись на якоре, соскользнули с лежащего на дне судна, провернули работой машины винт, проверили руль — все цело и невредимо.