Журнал «Вокруг Света» № 12 за 2003 год

Пятна крови на ее разодранной во многих местах шкуре свидетельствовали о жестокой схватке, в которой ей пришлось участвовать. Сестры Медвежонка с ней не было. Так они остались вдвоем…

С тех пор как Медвежонок появился на свет, полярная ночь еще дважды раскрывала над Арктикой свои черные крылья. Медвежонок вырос, его тело покрылось густым длинным мехом, все чаще он охотился на тюленей сам. Однажды, забравшись на оплывшую под летним солнцем льдину, он увидел вдалеке обширные разводья и без раздумий направился туда. Медведица не звала его, она пошла в другую сторону. Началась его самостоятельная жизнь, он стал Медведем.

Солнечные лучи, обрушившись на поверхность снега, высекли из него тысячи искр. В Арктику снова пришла весна, тридцатая весна в жизни Медведя. В это время года Север оживал, выходил из зимнего оцепенения. Вскрывались льды, с грохотом ломались ледяные поля, освобождая море. Начинался сезон хорошей охоты. А еще это было время медвежьих свадеб. Каждую весну Медведь находил себе подругу. Порой ему доводилось драться за свои права с другими медведями. И хотя вся его шкура была покрыта рубцами и шрамами, он не помнил, чтобы кто-то смог одолеть его в поединке.

Но нынешняя весна уже не радовала Медведя – он стал слишком стар. В его движениях не было прежней легкости, он почти совсем лишился слуха, нередко его подводили и ослабевшие глаза. Все чаще он просто лежал на льду, глядя куда-то вдаль. Уже давно не ладилась охота – Медведь не поспевал за быстрыми нерпами. Голод сводил болезненной судорогой желудок. Медведь покинул родные льды и медленно побрел в тундру – здесь можно было поймать лемминга или разжиться чем-нибудь съестным у подножий птичьих базаров. Он не любил тундру – все тут было слишком непривычно. Кроме того, здесь жили какие-то странные существа, которых Медведь боялся. Он встречал их несколько раз, и всегда они пугали его какими-то жуткими пронзительными звуками или страшным грохотом. Вот и сейчас, выбравшись на сушу и потянув ноздрями воздух, Медведь почувствовал этот знакомый пугающий запах. Но сегодня к нему примешивался запах пищи и голод пересилил страх.

Вскоре Медведь оказался на окраине поселка и, заметив кучу отбросов, с жадностью принялся есть. Тотчас откуда-то появилась свора собак.

Псы, давясь лаем, окружили Медведя, а тот, не переставая есть, лишь отмахивался от них лапой. Собачья стая, все прибывая, осмелела, стала наседать на Медведя, псы заходили сзади, норовя ухватить его за «штаны». Медведь крутился на одном месте, пятился назад и, наконец, не выдержав, кинулся бежать под аккомпанемент собачьего лая. Псы гнали его по узкой улочке поселка, из приземистых бревенчатых домиков выбегали наспех одетые люди, послышались выстрелы. Медведь, оглушенный всей этой кутерьмой, метался по поселку, не зная, как ему выбраться.

Наконец где-то вдали он увидел белую полоску льда и бросился было к ней. Но тут поодаль раздался короткий сухой щелчок, что-то тупо ткнулось в шею Медведя и обожгло ему горло. Он сделал еще несколько шагов и упал в снег. Его глаза окутала тьма, на какое-то короткое мгновение ему показалось, что он снова стал Медвежонком и очутился в материнской берлоге, а потом все исчезло, и Медведь впервые почувствовал невыносимый, проникающий в самое сердце холод…

Дмитрий Иванов

Люди и судьбы: Предтеча золотого века

По одной из версий, отдаленный потомок Карла Анжуйского барон Роберто Орос ди Бартини в 1923 году по решению ЦК Итальянской компартии тайно эмигрировал в Советскую Россию. По другой – он бежал туда из Италии, ставшей фашистской. По третьей – вместе с тремя сообщниками захватил в Германии самолет и улетел на нем в красный Петроград. По четвертой – его выкрали в Италии советские агенты. Так или иначе, но в России он стал засекреченным главным авиаконструктором. Генеральных конструкторов тогда еще не придумали.

Начало лабиринта

Биография этого человека запутана с момента его рождения. И чтобы сделать ее достоверной, надо найти документы, возможно, еще хранящиеся в Италии, Австрии, Венгрии, в бывшей Югославии, Германии, Китае, Сирии, на Цейлоне… В тех же, что существуют, далеко не всегда совпадают отдельные факты их толкования. Даже фамилия его в одних документах пишется как Орос ди Бартини, в других как Орожди. В одних архивных извлечениях он значится уроженцем австрийской, в других – венгерской части тогдашней двуединой монархии, в третьих – говорится, что в 1920 году он был репатриирован из лагеря военнопленных под Владивостоком как подданный короля Италии.

Поэтому, чтобы биографию Бартини выстроить, опираться придется прежде всего на его собственные рассказы.

На свет он появился «незаконно». Его мать, сирота семнадцати лет, не выдержав насмешек, положила ночью спящего младенца на крыльцо дома своих опекунов и утопилась. После чего заботу о нем взяла на себя семья крестьянина, который вскоре стал садовником в резиденции вице-губернатора австрийской провинции Фиуме, барона Лодовико Орос ди Бартини.

Супругов ди Бартини связывало многое. Но они не любили друг друга, и за это – верила донна Паола – небо покарало их бездетностью. Искупить свою вину они могли, только дав счастье чужому ребенку. И тут появился малыш Роберто, днями напролет тихо игравший в саду резиденции.

Словом, донна предложила садовнику отдать ей Роберто с тем, чтобы они с мужем его усыновили. Садовник на ее предложение ответил отказом. Тогда это дело было поручено детективу. Тот поручение выполнил, но, докладывая о результатах, вдруг запнулся. В итоге оказалось, что отец мальчика… барон Лодовико.

Эти события, скорее всего, недалеки от истины. Недаром Роберт Людовигович и в автобиографической киноповести «Цепь», и в частных разговорах, казалось бы, ничем не связанных с теми давними эпизодами, постоянно обращался к этой теме. А в письме, которое он назвал «Моя воля», найденном наскоро спрятанным между рамами окна при разборе его домашнего архива, просил «собрать сведения обо всей моей жизни. Извлеките из нее урок…»

Такой, как есть

Познакомиться с ним и побывать у него в доме мне довелось в начале 1960-х. До этого момента я никогда его не видел, только кое-что о нем слышал. И надеялся услышать еще что-либо, причем уже от него самого, без привнесений, неизбежных в устном творчестве.

Жил Бартини тогда, как, впрочем, и почти всегда, один, отдельно от жены, сына и внука, которых очень любил. Эта загадка, среди многих вскоре последовавших, для меня разрешилась в тот же день и наглядно: Бартини был явно неприемлем в совместном быту.

В частности, желал иметь свои бумаги, вещи, книги, по крайней мере, те, которыми пользовался на тот момент, постоянно под рукой, разложенными на столах, стульях и просто на полу в невообразимом, но хорошо ему самому известном порядке. В солнечный летний день в его квартиру с наглухо зашторенными окнами еле пробивался шум с Кутузовского проспекта.

В большой проходной комнате слабо и рассеянно светила люстра, укутанная марлей, в дальней, служившей ему кабинетом, над исчерканной рукописью с многоэтажными формулами, завалившей изящную модель летательного аппарата, горела настольная лампа с самодельным абажуром из плотной зеленой бумаги.