Журнал "Вокруг Света" №3 за 1996 год

И надо же, клюнули: на собрание, посвященное организации и проведению перехода, народ буквально валом повалил — и умудренные опытом моряки, и безусые курсанты с юнгами. Строгой судейской комиссии предстояло решить нелегкую задачу: отобрать из немалого числа желающих самых достойных. И таковые живо определились — те, кто сумел на одной-двух страницах «мотивировать» свое желание и успешно прошел физический тест — отжимание на руках и приседание до упаду.

До самого последнего мгновения эти пятьдесят, что участвовали в конкурсе, стояли рядком на шкафуте и ждали приговора. А приговор был суров: все до единого — и победители, и проигравшие — так или иначе пойдут с остальными штурмовать «крутой» мыс Горн, со шквалами и штормами споря...

Когда все наконец разъяснилось, главного зачинщика турнира — штурмана Туликова призвали к ответу. Озорник держал его тут же, на шкафуте, в окружении обманутых. Думал, будут бить. Однако обошлось: Сергей сказал, что учинил розыгрыш не коварства окаянного ради, а лишь из чувства бескорыстной любви к хохме. И ему поверили. Наверное, потому, что такие глаза, полные чистосердечного раскаяния и уважения к ближнему, просто не могли лгать. Победителям же конкурса, получившим немудреное, но весьма точное название — «Наивняк», вручили шутейные почетные грамоты и хвосты от кобылы Киомамоту — обрезки тонкого пенькового каната. Ни больше ни меньше...

9 декабря, на сорок первый день плавания, «Крузенштерн» был в 170 милях от Рио-де-Жанейро. Завтра заходим в порт...

Игорь Алчеев, Юрий Масляев (фото)

Борт «Крузенштерна», Рио-де-Жанейро

Via est vita: Чумацким шляхом

Велоэкспедиция «Украинский кордон», о которой журнал писал в номерах 4-м за 1994 год и 3-м за 1995 год, — продолжается. Прошлым летом ее участники проехали многие сотни километров по дорогам степной Украины и Крыма, знакомясь с бытом и культурой живущих здесь людей, исследуя прошлые и настоящие связи этих мест и пути, по которым двигались когда-то чумацкие обозы. Экспедиция называлась «Чумацкий шлях».

…Был день. Мы лежали на пляже, который тянулся на север слепящей белой полосой, — отходили от тряской езды по волнистой, как стиральная доска, дороге. С юго-запада дул ровный азовский ветер-«полуденка». Волны лениво, будто спросонья, тыкались в берег, с шипеньем впитываясь в ракушечник. Едва слышно потрескивал на ветру песчаный колосняк. Ежом катился по пляжу клок сухой морской травы-камки. Выброшенная на берег медуза блестела, как бутылочное стекло, и исчезала, таяла на глазах. Так, наверное, когда-то жизнь на планете пробивала свою первую робкую тропку.

И был вечер длинного знойного дня. Отполыхал закат над Сивашом. Словно каменной плитой, его придавило сумерками и тишиной. Моря — близкого и смирного — тоже не слышно. Две светящиеся точки, ощупывая дорогу усиками лучей, запрыгали вдалеке — грузовик ушел на Геническ. Это чуть больше пятидесяти километров, а кажется — противоположное полушарие. Мы сидели у костра. Мой спутник, киевский скульптор, увлеченный Скифией, пытался воплотить на бумаге какое-то свое видение. Мы подхлестнули воображение и вдруг увидели дикого кочевника, который круто осадил коня и стал вглядываться в воспаленный закат. Где конец этой полынной земли? Куда исчезает солнце? Он не знал. И никто из его племени и из всех народов, населяющих степь у большой соленой воды, не мог ведать этого. Кочевник выхватил из колчана стрелу и пустил ее в малиновое солнце. Стрелу уносило все дальше и дальше и наконец, обессилевшая, она тихо легла на гребни волн и стала Арабатской стрелкой — дорогой, которая соединила берега и столетия.

И наконец настала ночь. Внезапно, будто от толчка волны, прервался сон, и распахнулось над сушей и морем запорошенное звездами небо. Как бы отражаясь от нашей арабатской дороги, через черный небосвод тянулась широкая белая полоса — Млечный Путь. Где он начинался? Куда вел? Вопросы, над которыми не мог не задумываться землянин. Звездная дорога была продолжением земных путей человека, и поэтому он давал ей названия, которые имели отношение к его делам и заботам. В языках разных народов путь этот именовался дорогой, покрытой инеем, соломой, пылью, солью, пеплом, мукой. Степняки называли звездное протяженье Чумацким Шляхом, а созвездие Большой Медведицы было известно им как Чумацкий Воз. В какие бы дали ни забирался чумак, где бы ни скитался он, всегда знал: есть его звезда, которая ведет в пути.

Под этой звездой отправились в дорогу и мы. Под ней на пыльных обочинах искали следы своих непоседливых предков-странников. По каким большакам и проселкам двигались чумаки? Куда и какой товар везли? Чем были заняты в долгом и трудном пути? Не осталось ныне в селах волов, редко услышишь скрип тяжелых возов, однако не пропадает интерес к распространенному в старину торговому промыслу на волах, к деталям чумацкого быта, к восстановлению живописных картинок их дорожной жизни.

Сопоставив сведения из различных архивных источников, полистав «путешественные» записки этнографов прошлого, я положил начало своей «чумацкой одиссее» у днепровских порогов, южнее которых простиралось когда-то Дикое Поле. Маршрут велоэкспедиции пролег по степной Украине к солепромыслам на Арабатской Стрелке, которая, отделяя Сиваш от Азовского моря, соединяет материк с Крымом. Далее путь лежал вдоль крымского побережья до мест добычи соли в западном Крыму. Возвращение домой — через Симферополь и Крымский перешеек, где до недавнего времени тоже добывали соль.

Где торно, там и просторно

Где бы мы ни колесили, куда бы ни забирались, первый и главный вопрос, как и у наших предков, — о дороге. О ее выборе на перекрестках-«ростоках», где ответвления-«видногы» главного пути растекались по степи, как вишневый сок из вареника по волосатой груди хуторянина-гречкосея. О расстояниях, которые чудесным и часто непостижимым образом могли то удлиняться, то сокращаться. О пополнении дорожного припаса. От первого несмелого шажка за яичком-белокоркой (так в старину детей учили ходить) судьба вела человека по разным шляхам и тропкам. Где торный большак, где узенькая стежка, так и жизненный путь человека. Там и его будничные хлопоты, там и опыт старших, и мудрость предков. Разнообразие дорожных протяжений не могло не отразиться в народном языке. И в этой экспедиции, и в прошлых поездках по Украине, и во время книжных путешествий по словарям я не мог не обратить внимание на диалектные названия больших и малых дорог.

«Возовой шлях», «большак», «гостинец», «чиненник» — все это широкие столбовые дороги, которые красны и ездоками, и «заездами» — заезжими дворами. Между большаками, связывая села, хутора, полевые станы, разбегаются проселки — «путивцы», «путимцы», «грунтовки». «Орсак», «профилировка», «бурок», «бруковка» — в разных местностях так называли вымощенные камнем дороги и покрытые асфальтом шоссе. Про такие дороги когда-то говорили: «Затем дорогу золотом устлали, чтоб она железо ела». Имелись в виду дорогой камень, щебенка, которые «грызли» копыта лошадей и железные ободья телег. «Накатом» на Волыни именовали протяженье, выстланное жердями-«лагунами», на которые сверху клали толстые доски-«мостницы». «Шарварком» называлась повинная поголовная работа по ремонту дорог и мостов. Каждая дорога в зависимости от времени года меняла свое качество (а нередко и предназначение) и могла быть зимней («зимняком») и летней («летняком»). Характер и летняков, и зимняков отразился в народных определениях дорожных препятствий: «высмык» — неожиданное возвышение, «вертьог» — яма в песке, выбитая ветром, «перекалка» — ручьи поперек дороги, «вырвыхвист» — дорожное болото, «набой» — утоптанная снежная дорога, «перемет», «перевий» — снеговой сугроб поперек дороги, «дерешуватый шлях» — дорога, покрытая шероховатым, с дырами льдом. Шинам наших велосипедов с лихвой досталось и от выбоин, и от высмыков, и перекалок, и вертьогов. На раскаленном шоссе к ним липла смешанная с осколками щебня смола, после дождя на грунтовках — жирный чернозем. «Храпой» когда-то называли замерзшую дорожную грязь. Не меньшей неприятностью для наших велосипедов была дорога, покрытая «колотью» — высохшей грязью, потрескавшейся глиной.

Болотца-вырвыхвисты, поиски удобного места для привала, криничной воды, гостеприимные дымки вдалеке часто заставляли нас прибегать к услугам узких неторенных дорог и тропок. У них свои колоритные названия. «Бегун», «перелет» — степная стежка, «проследок» — лесная тропа, «промижок» — тропка между полями, «ризка» — узкая дорога в поле для проезда конным транспортом, «пихурка», «хиднык» — пешеходная тропа. Случалось, мы сворачивали с пути, заметив в степи отару овец. Тут мы имели дело уже с овечьими стежками. Их часто тоже использовали люди. «Трапаш», «вагаш», «урма», «перть», «прогон» — все это наименования (преимущественно в горах на Западе Украины) овечьих стежек-дорожек.

Если в горах любая овечья тропка — уже путь, уже верстовая дорога, доступная при нужде и для вьючной лошади, и для путника с тяжелым грузом, и даже для велосипеда (Крымские горы нас в этом убеждали не раз), то в степи — дорога, как скатерть, — хоч кубарем ступай, хоч садись та катись. Степная дорога то несется наперегонки с одиноким облачком, отбрасывая назад тени телеграфных столбов, то убегает от тяжелых, набрякших дождем туч, то утихомиривает свою прыть у придорожных криниц. Где торно, там и просторно. Вольно в степи ветрам и людям, беспредельно распахнута она, а вот некуда в ней деться дороге. Кто, когда ее проложил — неизвестно. Но название сохранилось. Древняя степная дорога, по которой перевозили соль из крымских озер, называлась Солоным путем.