Журнал «Вокруг Света» №3 за 2004 год
Шрифт:
В итоге его отставка была принята, и 21 июля 1952 года премьером был назначен Кавамэс-Салтане, симпатизировавший англичанам. Это сразу же вызвало бурю протеста. Народный фронт выступил в защиту Мосаддека, по городам прокатилась волна забастовок и митингов под лозунгами «Смерть шаху!», «Смерть англичанам!». Уже 23 июля новый премьер ушел в отставку и правительство было вновь сформировано Мосаддеком, который получил право не только контролировать министерство обороны, но и применять в случае необходимости чрезвычайные меры. В тот же день из Гааги пришло сообщение о том, что Международный суд отказался рассматривать иск английского правительства. Таким образом, Иран выиграл дело. Сложившаяся ситуация не могла устроить ни Великобританию, ни США, и они начали подготовку к смещению иранского премьера. В июле 1952 года Вашингтон решил перейти к более действенным мерам. В Иран был направлен генерал Шварцкопф, который в свое время руководил
На следующий день в Тегеран прилетел посол Гендерсон и, явившись к премьеру Мосаддеку, заявил, что США не намерены более мириться с его политикой и будут противиться ей всеми силами. В городе же творилось нечто невообразимое. Народ ликовал, на улицах не было видно ни военных, ни даже полицейских. На городском митинге министр иностранных дел Фатеми объявил шаха предателем и заявил, что им дано распоряжение всем посольствам не оказывать ему никакой помощи.
Так прошло 2 дня, на 3-й руководство нашего торгпредства приняло решение выехать всем составом в летнюю резиденцию в Зарганде. Мы ехали колонной, впереди шел автобус с работниками торгпредства, затем наша банковская машина, за нами – «ЗИС-101» с послом. На подъезде к Тегеранской радиостанции дорога была запружена народом, вооруженным палками, обрезками железных труб, цепями. Нам кричали, чтобы мы приклеили портрет шаха на ветровое стекло и включили радио. Портрета у нас не было, поэтому пришлось достать небольшую купюру, плюнуть на нее и приклеить к стеклу. Так мы медленно проезжали сквозь возбужденную толпу, и вдруг заметили, что машина посла исчезла. Оказывается, ему тоже велели приклеить портрет шаха, но посол отказался, и тогда толпа отсекла его автомобиль от остальной колонны и стала угрожать, размахивая палками. Шоферу удалось сдать назад и развернуться, после чего он через город круговой дорогой привез его в Зарганд. Добравшись до места, мы включили радио, и через несколько минут началась передача. Создавалось впечатление, что в студии человек 20 разговаривают, кричат, перебивают друг друга и никто никого не слушает. Вдруг раздались звуки гимна. Нужно сказать, что шахский гимн в течение трех дней нигде не исполнялся, даже в кино, где его играли перед каждым сеансом и публика должна была вставать. Затем какая-то женщина звонким голосом стала кричать «Да здравствует шах!», «Смерть Мосаддеку!» и добавлять к этому слова, которые именуются «ненормативной лексикой». Все это опять и опять прерывалось звуками гимна и новыми криками. Сообщалось, что Мосаддек и все правительство арестованы, что шах возвращается в страну и так далее.
Как потом выяснилось, Гендерсон не терял времени даром. Мобилизовав всех американцев, а их в Иране было от 3 до 4 тысяч, он с помощью Захеди открыл тюрьмы, и всем выпущенным уголовникам платили деньги за то, что они ездили по городу на нанятых под угрозами такси с портретами шаха и кричали «Да здравствует шах!». Один из американских офицеров подъехал на танке к дому Мосаддека и выстрелил из пушки по его спальне. Премьеру удалось спрятаться в доме у соседей, где его арестовали через неделю, министра иностранных дел Фатеми нашли в какой-то деревне через два месяца, остальных членов кабинета также постепенно арестовали.
…Расстреливали людей прямо на улицах. Мне надолго запомнилась высокая белая стена в переулке около меджлиса, на которой виднелся след кровавой ладони и кровью же было написано: «йа марг, йа мосаддек» (смерть или Мосаддек). Кстати, плакат с изображением этой ладони использовало духовенство во время подготовки революции 1979 года.
Начались суды, расстрелы и казни без всяких судов. Сотни погибших и тысячи заключенных – таковы были итоги противостояния Ирана и западных держав в нефтяном вопросе, а демократическое движение в стране было надолго подавлено и загнано в подполье. Через некоторое время шах подписал соглашение с международным консорциумом о передаче ему прав разведки и добычи нефти на территории страны.
Осенью 1977 года я в качестве эксперта аппарата экономического советника вновь оказался в Тегеране. А через несколько недель в стране начались первые серьезные беспорядки. Газеты сообщали о крупных забастовках в Табризе,
Исфахане, Мешхеде и других городах, о столкновениях с полицией, о первых жертвах. На стенах домов появлялись листовки различных левых организаций, часто можно было увидеть знак моджахедов с профилем автомата Калашникова. Брожение в стране усиливалось, все старания шахской администрации держать под контролем ситуацию оказывались тщетными. Свой вклад в разжигание сопротивления вносил опальный имам Хомейни, который был сначала в Ираке, а затем переехал в Париж и оттуда передавал свои гневные антишахские послания. Переданные по телефону, они моментально записывались на кассеты, тиражировались и через день-два становились всеобщим достоянием.Весь 1978 год борьба усиливалась. В самом Тегеране стали расстреливать демонстрантов. Люди гибли десятками, трупы ночью убирали, но утром на асфальте появлялись очерченные мелом контуры лежавших тел, на которых обязательно лежали красные гвоздики. На огромном кладбище «Бехеште Захра», в южном пригороде Тегерана, для захоронения погибших было специально выделено два участка. Духовные лидеры Тегерана созывали на митинги и демонстрации сотни тысяч жителей. Колонны мужчин и женщин в черном во главе с муллами, держащими микрофоны, часами шли мимо нашего посольства в сторону аэродрома, где митинговали на площади. Бросалось в глаза, как день ото дня совершенствуется сама «технология» шествий. Сначала все возвращались с митинга пешком, неся знамена и плакаты, вскоре все это увозилось на машинах, на больших грузовиках-платформах стали доставлять обратно женщин и детей. Богатые люди, желавшие как-то помочь демонстрантам, привозили в легковых машинах на перекрестки по ходу колонн ящики с минеральной водой, груды бутербродов.
Предприятия не работали (машиностроительный завод в Араке, где были заняты наши специалисты, бастовал 8 месяцев, причем зарплату все это время выплачивали). Осенью 1978-го создалась угроза остановки домны на Исфаханском металлургическом комбинате, построенном при содействии СССР. Из-за забастовок горняков и железнодорожников угля и железной руды там оставалось на несколько дней. Все наши обращения в министерство и старания властей были бесполезны, домна могла затухнуть. Тогда мы связались с городским комитетом имама, откуда пришел молодой высокий мулла в золотых очках и, выслушав нашу просьбу, пообещал немедленно связаться со своим руководством. А через день в газетах появилось короткое сообщение о том, что угольщики и рабочие железорудного месторождения начали добывать уголь и руду, а железнодорожники согласились перевозить ее на завод. Таким образом, наш завод не останавливался ни на один день, несмотря на то, что рабочие после смены шли на митинги и участвовали в общей борьбе против шахского режима.
Но ситуация в целом обострялась все больше. Правительство ввело военное положение с запретом появляться на улицах без пропусков с 21.00 до 5.00 утра. Верующие же выходили из мечети именно после 9 вечера. И часто большие группы людей, наэлектризованных и разгоряченных услышанным во время намаза, устраивали демонстрации, двигаясь обычно в сторону шахского дворца, где их встречали войска. Начиналась стрельба на поражение. Обычно вечером я забирался на крышу, откуда в тихом ночном воздухе были хорошо слышны крики «Аллах акбар» и автоматные очереди. А утром снова на асфальте лежали красные гвоздики…
Шах не выдержал напряжения и покинул страну. Я был в этот день в районе Тегеранского университета, где собирал листовки, как вдруг все стоявшие автомашины стали беспрерывно сигналить и мигать фарами. Проезжавший мимо водитель в ответ на мое удивление открыл дверь и жестом пригласил сесть, показывая пальцем на радиоприемник. Из приемника слышался голос диктора, заглушаемый гулом авиамоторов (кроме шахского «Боинга», который он вел сам, в воздух поднялись два звена «фантомов» и 100 вертолетов), который сообщал, что в 12 часов 23 минуты Его Величество на самолете покидает пределы Ирана.
Что началось вокруг, трудно описать словами! Люди обнимались, кричали, забегали в кондитерские магазины и выбегали с коробками конфет, которыми угощали прохожих. Когда я добрался до дома, у меня карманы были набиты сладостями. Так принято выражать радость на Востоке. А через два часа крупнейшая иранская газета «Этелаат» выпустила специальный номер; на газетном листе было напечатано всего два слова «Шах рафт», то есть «Шах ушел». К мальчишкам, которые продавали этот листок на улицах, было не подступиться.
1 февраля 1979 года в Тегеран из Парижа прилетел имам Хомейни, который прямо с аэродрома направился на кладбище «Бехеште Захра». Он ехал по трассе, на которой его встречали десятки тысяч иранцев. На крыше и на передних крыльях его черного джипа лежали автоматчики. Впереди следовал крытый фургон, наверху которого расположились кинооператоры, а вдоль дороги через 20—30 метров стояла охрана. На кладбище Хомейни произнес свою первую на родине после 20-летнего отсутствия речь, которую слушали полтора миллиона присутствовавших.