Журнал «Вокруг Света» №5 за 1999 год
Шрифт:
Но откуда же проведал столько Сергей?
В начале 80-х, когда калининградские отроки повально увлеклись нацизмом, Трифонову, контрпропагандисту из обкома партии, доверили познакомиться с документами не просто совершенно секретными, а «особой важности». То были письма немецких солдат с фронта, старинные карты Кенигсберга, полицейские донесения о состоянии умов.
– И там были документы про Кенигсберг – 13?
Другой бы соврал, а Сергей – честен. Он читал разработку КГБ по нацизму, где объяснялись эсэсовские ритуалы и руническая символика.
Но про Кенигсберг-13 и там не было.
Ну еще читал какую-то разработку.
– Давайте представим все это как гипотезу.
Руки жмем. И такое чувство – разбередил человеку душу.
...Ночь, канонада, залитые электрическим светом подземные этажи; крытые грузовики медленно съезжают по пандусам в самую глубь; под короткие команды людей в черном рабочие стаскивают с кузовов длинные ящики, заносят по узкому ходу в бетонный тайник и тут же его замуровывают...
– Не подтверждено и не опровергнуто, – сухо поясняет Авенир Петрович Овсянов. В прошлом – полковник фортификации, ныне – начальник от дела по поиску культурных ценностей в областном Центре охраны памятников.
...На главной улице – две кирпичные коробки в несколько этажей – бывшие универмаги Кеппе. Немец-заявитель писал, как он, чиновник Орденского замка, в марте 45-го перевез во двор этого магазина ящики, которые опускали в круглую шахту, а затем уносили куда-то по штольне, Сам на место приехать отказался – дорога, мол, жизнь...
– Мы бурили в подвалах, – деловито говорит Овсянов, – ручным буром углубились, сколько смогли. Ничего не нашли. Сотни версионных следов. Десятки версионных объектов...
Стоит ли напоминать, что в войну специальные команды вермахта выискивали в захваченных областях предметы искусства и лучшие вывозили. Восточная Пруссия была важнейшим хранилищем и перевалочной базой.
Сюда попали пять вагонов с гатчинскими и царскосельскими ценностями (и Янтарная комната), сюда же прибыли картины и иконы из Киева и Харькова. Да и у самих немцев здесь были драгоценные реликвии и собрания.
Почти все это после войны пропало. Почти ничего не найдено. Куда же все делось? Об этом спрашиваю у Авенира Петровича в его кабинете, в мансарде добротного немецкого особняка с густым ливнем листвы старых дерев за окнами.
– Часть, но только малая, ушла в Германию. Часть погибла при бомбежке, утонула в Балтике. Но подавляющее большинство культурных ценностей перекочевало в центральные районы бывшего СССР.
Овсянов нашел документы. Когда в Восточной Пруссии бушевали сражения и на счету был каждый солдат, каждый грузовик, в глубине России задерживали машины, забитые трофеями.
– Причастны самые высокие чины здешних фронтов. Следы культурных ценностей ведут на дачи высокопоставленных лиц.
А потому и молчали полвека наши архивы. Пылились и дела рейхсляйтера Розенберга, где прочерчены и маршруты немецкой добычи, и материалы советских специалистов-трофейщиков (писавших в реестрах: «...красивых картин – 20»), и чертежи кенигсбергских фортов со всеми их двойными стенами, куда Авенир Петрович со товарищи врубался кувалдой и ломом. Да вот – прислали в Калининград один немецкий архив с невзрачным документом: искусствовед из вермахта перечислял четыре сотни картин, безымянных и безродных, но каждую – подробно описал.
– Мы
передали документ в Отдел реституции Минкульта и попросили размножить и разослать во все музеи, бывшие в оккупации. Пошли ответы: «Наше. Наше. Пропало». А бомба-то, сенсация, была из Ростова: «Не ищите картину, она у нас, родимая. И эта – тоже». Проявились уже 79 полотен!А теперь-то хоть открылись Овсянову наши архивы? Не тут-то было. Такие же описи дают ему «не для публикации». Полковника, тридцать лет учившего курсантов, не подпускают даже к трофейным документам, к допросам военнопленных полувековой давности, а как пустят – так сразу и спохватываются, отвечают: таких документов нет.
Восточная Пруссия полна тайников. 40 килограммов дозволено было взять немцу при выселении. Сейчас Калининградская область – это полигон для мародеров. Десятки мафиозных искательских организаций наезжают со всей Прибалтики. Рыщут с металлодетекторами, вскрывают подвалы домов и кирх. Идут разборки, торговля...
У них – иномарки, у Овсянова – полковничья пенсия. Был помощник, да продался: выдавал архивы. Отдел – как в осаде.
На широком столе раскладывает Авенир Петрович ватманы с фото. Похоже, любимый его версионный объект. Вот гравюра: суровое небо над черным, неспокойным морем; на обрыве – безыскусная рыцарская твердыня с башней-донжоном посередине (другая, тоже основательная башня, соединенная с замком по крытому переходу, выдается в море – маяк? Туалет-данцкер).
Это Бальга, первый форпост крестоносцев на пути в Северо-Восточную Пруссию. До войны были сады с диковинными растениями, рыбное озеро, каретная мастерская. Теперь – романтические красные развалины.
– Лет пять назад, – рассказывает Овсянов, – мы вели там рекогносцировку с американцами из «Глобал эксплорейшен», и их глава заявил, что такого средоточия достоинств – история, археология, дендрология, ландшафт – не видел нигде. «Вы, русские, – сказал он, – ходите по земле, которая покрыта долларами в три слоя!»
– Я был там после, – сухо добавляет Авенир Петрович. – Разгул дикого туризма. Артели трофейщиков, гробокопатели, дачники... Долларов было уже, пожалуй, слоя два...
«Германия помнит свои колонии» – такую довоенную надпись я прочел на красной стене бастиона Врангель, А помнит ли нынешняя Германия свою Восточную Пруссию?
Посреди аккуратнейшего газона, под сенью высоких сосен, стоит весьма важное для Калининграда приземистое щитовое строение. Важное хотя бы потому, что по кончине советских домов культуры унаследовало от них все дела. Впрочем, сегодня Немецко-русский дом, верный своему названию, принимает группу немцев, выходцев из Восточной Пруссии, а точнее, – из городка Кранц, который они добропорядочно именуют Зеленоградек.
В просторном зале, на столах, – напитки с закусками. Программы, собственно, никакой: приехали из Зеленоградска, расселись, отдыхают. Я приглядываюсь. Почти русские лица. Только вот мужики – возраст прикинешь по нашей мерке – ну лет сорок. А ему уже, оказывается, седьмой десяток. И помнит еще август 44-го, англо-американский налет, когда стояли всю ночь в поле и смотрели, как горел Кенигсберг. 32 километра, но все было видно. Падали бомбы; лучи прожекторов, скрещиваясь, высвечивали самолеты. Истребители сбили несколько бомбардировщиков. Назавтра все поля и луга окрест были покрыты пылью.