Журнал "Вокруг Света" №7 за 1998 год

Удивительным было другое. Македония остается загадочной страной, несмотря на обилие посвященной ей литературы. Впрочем, иной раз мне кажется, что не «несмотря», а именно благодаря этому обилию. Ибо каждый автор имеет свою точку зрения, напрочь исключающую другую.

Само имя страны — Македония — в нашем сознании прочно связано со славой Александра Македонского и великой его империей. А потому, на первый взгляд, бурная реакция соседней Греции, вызванная самим выходом на международную арену Республики Македония, представляется закономерной.

Называйтесь Славянской Македонией, Македонией (б. югославской), Вардарской (по имени реки, на которой стоит столичный город Скопье), в конце концов, но оставьте в покое нашу историю! Еще больший эллинский гнев вызвало намерение назвать здешнюю валюту «стартером», как в империи Александра.

Крик стоял такой, словно македонцы вознамерились пасти своих овец на горе Олимп! Миролюбивые македонцы решили не обострять и без того обостренные отношения и остались — как при Югославии — с динаром (правда, через «е» — «денар»).

Вот только когда вспомнишь, что древнюю Македонию — задолго до Александра и отца его Филиппа — не допустили на всеэллинские Олимпийские игры именно за то, что македонцы — не греки, начинаешь понимать, что проблемы на Балканах существовали вечно. И нелегко разрешимы...

Что лезть в глухую древность! Даже на такую простую вещь, как существование македонского языка, и то нет единого взгляда. Болгары, которые вообще-то относятся к македонцам хорошо, иной раз напрочь утрачивают свое прославленное в Габрове чувство юмора, стоит лишь их спросить: существует ли македонский язык? Аргументы, приводимые ими, как правило, просты и исчерпывающи.

Выясняется, что почти у каждого отец — македонец, или мать, или оба родителя, или, на худой конец, один из дедушек. Или бабушек. Тот же бедняга, у кого нет македонских предков, приведет в пример кого-нибудь из болгарских классиков или исторических деятелей, конечно же, македонцев.

— И после этого, — спрашивает болгарин, укоризненно глядя на собеседника, — вы будете говорить, что у них есть отдельный язык?

У македонцев же, наоборот, есть для такого случая прадедушка или бабушка родом из глубоко болгарских мест:

— Так он (она) до конца жизни толком говорить по-нашему не научился (-лась). Все смеялись, когда слышали «аз» и «хубаво».

— А как надо?

— «Яз» или «я», как по-русски и по-српски, и «убаво». А не «хубаво»!

«Хубаво» и «убаво» значит «красиво». Мне, в сущности, все равно, как это произносить, но с утверждением, что «Македония — много (х)убава», все соглашались. Тут и кривить душой не нужно. Чистая правда.

Не будем лезть в старинный, древний спор балканских славян между собою: в случае с болгарами и македонцами он, слава Богу, не выходит за филологические рамки. Скорее всего, разницы между славянскими наречиями тогда почти не было, да и тот язык, который создали для богослужения Кирилл и Мефодий, свободно понимали в Моравии и на Руси.

А древний язык в здешних местах развился иначе, утратил падежные окончания, усложнил времена и — в точном соответствии с развитием большинства языков Европы — ввел артикль. И сохранил такое количество слов, которые мы понимаем, но употребляем только в высоком — и даже былинном — штиле, что слышать их в обыденной речи приятно и трогательно. Но — вдруг — неожиданно. Вы входите в лавку, и продавец немедленно призывает вас: «Повелете!», что хотя и значит дословно: «Повелевайте», но имеет смысл: «Что вам угодно?»

Как-то мы прогуливались с коллегой — молодым, высоким и несколько склонным к полноте филологом. Увидев в витрине куртку из замшевых лоскутов — в два раза дешевле, чем в Москве! — коллега испытал непреодолимое желание приобрести ее. Или хотя бы примерить. Он попросил меня зайти с ним: элементы ломаного болгарского, которыми я пользовался, производили на многих македонцев впечатление попыток говорить на их языке. Но я только что закурил и остался на улице, а потому предложил коллеге начать торг самому, напомнив, что он может говорить по-русски, только медленно.

Через три минуты коллега, в туго сошедшейся куртке, выглянул на улицу и с отчаянием в голосе потребовал, чтобы я принял участие в сделке.

— Она говорит, что «много мало». Чего много? Чего мало?

Я поспешил на помощь. Выяснилось, продавщица хотела сказать коллеге, что выбранная курточка — маловата.

Буколическая порядочность, свойственная македонцам, мешала ей продавать заведомо неподходящий товар. Поглядев на меня, как на последнюю надежду, она произнесла:

— Този господин е много дебел!

Не успел я открыть рот, как коллега взорвался:

— Я — дебил?!

— Успокойтесь, — сказал я, — она вас вовсе не считает дебилом. Она сказала: «дебелый».

— Что?! — взревел коллега, — значит, я ей кажусь...

Пришлось напомнить филологу былинное «дебелый витязь».

— Она сказала, что вы слишком могучи для этой курточки.

Мы положили курточку и покинули магазин. Коллега, хотя и не сразу, успокоился; все-таки быть могучим — не обидно. Впрочем, продавщица была вежливой женщиной. И очень порядочной.

...Беспокоящее ощущение будили у меня эти древние слова в их первозданиости. Я не мог разобраться в нем, хотя чувствовал, что оно связано не только с языком.

Кажется, оно прояснилось в монастыре Св. Наума, тоже на берегу светлого Охридского озера, но не в городе, а на самой албанской границе.

От ворот вела в гору просторная дорога, ограниченная во многих местах погранично-предупреждающими надписями. На посту стоял македонский воин, а другой прошел мимо, окинув нас бдительным фракийским взглядом. Отовсюду виден был албанский городок с по-славянски звучащим названием Поградец.

Он так же карабкался в гору, как Охрид, но почему-то не залезал на вершину. Даже крест поградецкой церкви вырисовывался на склоне. Мы шли к церкви св. Наума. Наум был учеником Климента Охридского и врачевателем; здесь была его больница, здесь же в храме он и похоронен.

Церковь была — как и все виденные в Македонии — очень маленькой и очень старинной. И история се во многом не отличалась от других: высокие церкви строить не разрешали турки, церковь всегда должна быть ниже мечети. В таком-то веке турки ее разрушили, но прошло немного лет и люди восстановили храм, после еще одного разрушения — снова построили... Упорный народ македонцы: их вырезали, разрушали святыни, а они все равно оставались здесь. И строили, строили, строили — очень прочно и просто.