Журнал «Юность» №01/2022

Тетрадь у мусорных баков Записки Воробьёва

Олег

Сегодня Ольга Николаевна взяла для себя свободный день. Значит, мне надо быть при месте. Может, явится новый возможный автор. А один аксакал точно будет. Надо пролистать его будущую книгу мемуаров. Даже не мемуаров. О чем там ему вспоминать? Но ему хочется придать некую значимость своей жизни. Окончил школу в деревне, но окончил с отличием и наладился в педагогический вуз. Наглядная история о преимуществах социализма, пресловутый социальный лифт. Из самых низов – к высшему образованию. Три года в школе, потом в чиновники райкома партии, а там и до заведующего отделом. Выше не поднялся. Так и до пенсии докатил. Верный функционер системы написал свою историю, когда ему было за восемьдесят, для детей, внуков и правнуков – вот уж точно осмысленный итог долгой жизни.

«Наиболее запомнилась мне смерть Иосифа Виссарионовича Сталина в марте 1953 года. Она была и большим трагическим событием для страны в целом. Авторитет его в народе был чрезвычайно велик. С его именем солдаты шли в бой, под его мудрым руководством страна успешно преодолевала военную разруху, решала проблемы мирового масштаба по укреплению мира во всем мире.

Смерть И. В. Сталина потрясла всю страну. Абсолютное большинство населения СССР с великой скорбью прощались с ним. Многие люди плакали, и я тоже.

Вся моя недолгая жизнь была связана с его именем. Про него мы в школе пели песни, рассказывали стихи. У многих возникал вопрос: “А как мы теперь жить будем без Сталина?” Это было трудно представить, потому что все стороны жизни советских людей были связаны с его именем».

Легкий стук в дверь, и появляется старушка. Нет, лучше сказать – пожилая женщина. Аккуратно причесана, длинное серое платье, на шее темные бусы, кажется, дерево. Встаю, приглашаю пройти, садиться. И вот она у стола, рассказывает, что живет неподалеку, учительница, уже на пенсии. Многое ей в сегодняшней жизни непонятно, ко многому приспособилась. Но вот мимо книг, вынесенных к мусорным контейнерам, пройти никак невозможно. Хорошо хоть, не в мусорку кидают. И она уносит эти связки домой, там разбирает книги и пристраивает их по знакомым, стараясь, чтобы это совпадало с их интересами. И, слава богу, получается. Книги обретают новых хозяев. А что-то она себе оставляет.

– Впрочем, простите, я заболталась, – останавливает она себя. – А это уже совсем недавно. Опять связка книг. И женщина мне сказала: это книги соседа-покойника, одиночки. Это она их вынесла: авось кому понадобятся. Я забираю и среди книг нахожу вот эту тетрадь. Просто не знаю, что с ней делать. Отнести в архив? Тут ни имени, ни фамилии. Но тут что-то другое. Тут человеческая жизнь. И так не хочется думать, что она уже никому не нужна.

А я недалеко живу, прохожу иногда мимо вашего издательства. Ну вот надумала зайти, посоветоваться. Может, думаю, найдется человек, который меня поймет. Вы посмотрите, почитайте, может быть, вам покажется интересным. А я, с вашего позволения, еще зайду.

И она уходит, оставив на моем столе черную клеенчатую тетрадь – порождение прошлого века. На внутренней стороне обложки напечатано: «МПО “Восход”. Общая тетрадь. ГОСТ 13309. 96 листов. Цена 44 коп.».

Я начал читать, не откладывая, зная за собой такое: сунешь тетрадь куда-то в ящик и забудешь. Потом придет эта женщина, которая понравилась мне спокойствием и опрятностью, и что я ей скажу?

Начало показалось мне интересным. Впрочем, потом уже я понял, что тут нет начала в принятом смысле этого слова и последовательности никакой нет. Но была какая-то своя интонация, что ли. А эпизод с загородным рестораном я уже читал с особым чувством причастности.

Тетрадь неизвестного

К моему и не начатому роману уже придуман эпиграф:

И возле здания вокзалаОна мне «Я люблю, – сказала, —Когда отходят поезда,И над уснувшими домами,Владея нашими умами,Восходит первая звезда».

Надо полагать: светлое, романтическое восприятие жизни.

Когда-то давно я сложил рассказ под названием «Падает снег», отправил в «Юность», откуда пришел ответ, разделавший под орех мое творение. И, в частности, отмечена была избыточная его сентиментальность.

Думал, рассказик благополучно затерялся. Ан нет. Вот его фрагмент.

«Это был просто вечер. Обычный вечер в нашей комнате общежития. Крутили пластинки, все были веселы. Мы ждали в гости девчонок, с некоторым нетерпением ждали.

Это были наши новые знакомые. Первокурсницы.

И вот они постучали, стали проходить в комнату: двое, трое, четверо. И я потерялся в глазах этой четвертой. Они вдруг заполнили собой все, я чувствовал: вокруг нас море, пальцы мои впились в борта лодки, и она… идущая по волнам… Это длилось только мгновение. Я снова обрел способность говорить и двигаться в пространстве нашей комнаты. А потому поклонился, по-мушкетерски помахивая несуществующей шляпой. И вот она сидит, вся в белом, темные глаза, тонкие руки. В глазах ее мерцают огоньки – отражения нашей интимно притушенной лампы. Вот она подняла голову, протянула мне руки, принимая приглашение танцевать. Я следил пораженно за темными грустными глазами…»

Боже мой, и вправду чересчур.

Но студенческое общежитие – одно из лучших воспоминаний. Да что там: лучшее время всей моей жизни. Помнятся мне мои сокурсники, товарищи, соседи по комнате.

В этой небольшой комнате нас располагалось семеро. Три двухъярусные металлические кровати с жесткими сетками. И одна, над которой уже никто не нависал, – здесь спал Гриша. Мы с Геной, как первокурсники, салаги (здесь применялся этот армейско-флотский термин), занимали верхние койки. И компанию нам составлял Володя, студент третьего курса, который находил плюсы в этом положении – никто из гостей не сядет на твое место, не потревожит твою красиво заправленную постель. И его сокурсник Толя с этим соглашался.

Удивительное дело: нам было не тесно, мы не мешали друг другу даже по утрам, когда более или менее в одно время поднимались, шли умываться в угловую комнату коридора, одевались, чтобы идти на лекции.

Какой счастливый случай свел нас на этих невеликих квадратных метрах! Что нас объединило? Литература? Дух времени? Но, ей-богу, все мы жили как родные люди. Нет, не все. Был еще один «сожитель» – тихий, исправно посещавший лекции и семинары. Фамилия у него была Разложко, и Гриша с юмором представлял нам дозированный процесс освоения им учебной программы: «Раз – ложка, два – ложка». И наконец, седьмой, крупный такой спортивный парень. Мы как-то увидели на стадионе, как он красиво мечет копье, звали его меж собой «Наш Ахилл». Но, конечно, он был не наш – друзья его жили в комнате по соседству.

Мои товарищи должны занять в будущем повествовании достойное место. И Гриша, который шагал по коридору главного университетского корпуса как по деревенской улице – широкой крестьянской походкой. А в столовой держал кусок хлеба аккуратно – большим и указательным пальцами, остальные при этом чуть оттопырив. И Толик, который равно любил живопись и литературу, не признавал никаких праздничных заготовок – только импровизации – и называл наши вечера красивым словом «катарсис».

И Володя, который в читальном зале научной библиотеки проходил мимо строгий, бледный, с замкнутым холодным лицом. Думалось: боже, да тот ли он, с которым живем в одной комнате, который с лукавой физиономией наклоняется к тебе и, приложив палец к губам, произносит нарочито важно, полушепотом: «Что есть женщина? Загадка мира!»