Журнал «Юность» №04/2021
Шрифт:
Круглая металлическая оправа очков и пионерский галстук добавляли ему внушительности. Остальные отщепенцы тоже выглядели так, словно только что сбежали с арены цирка. Дедовские пиджачины, отцовские туфли с отбитыми каблуками, узкие галстучки, самодельные значки, крашеные шевелюры, наглые рожи в узеньких черных очках – в Рязани, откуда он недавно перебрался в Ленинград, таких зверюг не водилось.
– Так. Стоять. Кто вы такие и куда следуете?
– Ну вот и все! – радостно поприветствовал Алекс мента на своем птичьем языке. – Да ладно! Вы что, не знаете? Стыдно, товарищ сержант! Плю-тики не потерпят! Сегодня национальный еврейский праздник купания красного революционного коня. Вот так! Мы – евреи. Ведем коня купаться. Ясно?
Все было настолько нелепо, что страж растерялся. Плютики? Евреи? Коня? Милиционер дал слабину. Напористость Алекса заставила его на секунду замешкаться,
Грустно, но в историях про Алекса отдельное большое место занимает туалетно-фекальная тема. Байки о том, как Алекс бросался своим говном (в портреты членов политбюро в школе, в прохожих, ментов и т. д.), я пересказывать не буду по двум причинам: мне это отвратительно и я с этой его стороной, к счастью, никогда лично не сталкивался. Если все это правда (а скорее всего, правда), то это наверняка связано с его психическим диагнозом – любой психиатр вам это подтвердит. Так что не знаю, было такое или не было, врать не хочу.
Зато я точно знаю, что Алекс был законченным клептоманом. Хотя в данном случае это нетактичное определение. Клептомания – болезнь, и больные страдают от нее, а Алекс был прожженным воришкой и совершенно не мучился совестью от этого. «Совесть – это грустная повесть, где страницы черные перемежаются с белыми», – писал в то время мой приятель панк-поэт Макс Васильев. Так вот, это не про Алекса. В его повести все страницы были белыми.
Помню, как они с Колей Михайловым притащили мне альбом Босха, как уверял Алекс – его Босха, и втюхали мне за три рубля. Я очень уважал старину Босха. Но мне пришлось отдать его Саиду, Игорю Сайкину – первому барабанщику «Подряда», когда он с удивлением обнаружил своего Босха у меня на полке. К этому времени Алекс уже успел взять «почитать» у меня пару книжек и «послушать» пару дисков. Он вообще был меломаном и постоянно покупал-продавал диски, если не мог спереть. Замечательную историю про Алекса мне однажды рассказал Витя Сологуб (хотя, возможно, это был Гриня Сологуб, но точно один из двух братьев Сологубов), которому Джоанна Стингрей из Америки привезла как-то в подарок фирменную косуху. По случаю приезда Джоанны у Вити (или Грини) дома происходила грандиозная тусовка, на которой блистал и наш вертлявый лупоглазый герой. В один прекрасный момент Витя (или Гриня) решил похвастаться курткой – а ее и след простыл. Как так, все бросились ее искать. Но больше всех возмущался и активничал Алекс Оголтелый. Носился по квартире, как пограничная овчарка, разрывая шкафы и заглядывая во все углы, с подозрением поглядывал на гостей и советовал Вите (нет, наверное, все-таки Грине) обыскать их всех с пристрастием. Весь этот цирк продолжался, пока кто-то не заметил, что носится Алекс по квартире в своем всесезонном пальтишке. Под которым немедленно и была обнаружена пропавшая косуха. Конфуз-конфуз? Да, но конфуз, который никак не повлиял на отношение тусы к Алексу. Хуже относиться к нему уже было нельзя. Все знали, что он за фрукт.
Панкер рассказывает: бегут они втроем с Пиночетом и Алексом к автобусу. Авоська с бухлом в руках у Алекса. Панкер с Пиночетом заскакивают в икарус и держат раздвижные двери. Оголтелый запрыгивает на первую ступеньку, автобус трогается, друзья отпускают двери, Алекс выпрыгивает обратно на улицу, двери закрываются. Изумленные панки в отходящем автобусе с изумлением следят за убегающим товарищем. Алекс бежит вприпрыжку, размахивает авоськой и радостно кричит:
– Кидалово! Кидалово!
Такой уж это был клоун ада. Ничего другого от него и не ждали. Это же Оголтелый. Он жил на арене, превращая и свою, и чужие жизни в абсолютный дурдом. Его нельзя было уважать, тяжело любить, но не восхищаться его кипучей энергией и запредельной эксцентричностью порой тоже было сложно. Алекса никогда не посылали за бухлом, потому что он никогда не возвращался. А зачем? Схватить и убежать – это же весело. Веселье – это был единственный критерий, предъявляемый Алексом к жизни. И любые средства для достижения этого веселья считались приемлемыми. Алекс иногда выходил из дурдома, дурдом из Алекса – никогда. И свою жизнь, и свое творчество он полностью подчинил этому постулату. Выносит всех – так звучало определение любого удачного действия, и Оголтелого совершенно не смущало, что он при этом выглядел в глазах
окружающих последним говном. Человек-говно стал одним из его амплуа. Да и человек ли он был вообще? Я очень сомневаюсь. Представьте себе гигантского человекообразного тушканчика или огромного лемура-долгопята, скачущего с выпученными глазами, – разве вы будете обижаться, что он у вас что-нибудь стащил или кидался фекалиями?Совершенно безнравственный тип, поставивший саморазрушение во главу угла своей жизни, многие поступки и слова которого вызывали у меня полное неприятие, брезгливость и отторжение, – Алекс в то же время умудрялся оставаться смешным и притягательным, как опасная квинтэссенция безграничной свободы и безудержного веселья.
Так кем же он был: отвратительным подонком, бессовестным фриком, талантливым эксцентриком или чудаковатым харизматиком? И тем, и другим, и третьим, и четвертым. Совершенно безнравственный тип, поставивший саморазрушение во главу угла своей жизни, многие поступки и слова которого вызывали у меня полное неприятие, брезгливость и отторжение, – Алекс в то же время умудрялся оставаться смешным и притягательным, как опасная квинтэссенция безграничной свободы и безудержного веселья. Он был как панк-песня: бодрым, коротким, брутальным, шокирующим произведением.
Все подонки хотели дружить с Алексом. Ну или хотя бы потусоваться с ним. Накурить Оголтелого. Выпить с ним.
Алекс любил выпить. Каждый, кто наливал ему, был Алексу друг. Но это не очень хорошо сказывалось на качестве записи песен. И однажды перфекционист и трезвенник Федя Бегемот запретил Алексу приходить на запись пьяным. Не пущу – и все тут. И что же? Алекс стал приходить кристально трезвым. Но вот какая странность. Федя стал замечать, что минут через десять после прихода Оголтелый – опять в дрова. Веселый, синий, поет и играет не в ноты, чем сам очень доволен. Но как же так? Оказывается, Алекс приходил к Федькиной квартире с бутылкой винища, винтом заливал ее прямиком в горло и тут же звонил в дверь – так что заходил он еще трезвый, как стеклышко. Как Федя и просил. Ну что с таким находчивым плютиком можно было поделать?
Как ни странно, у Алекса при всем при этом появилась семья. Какая-то жаба (любая девушка для битничков), по словам Бегемота, решила, что «круче плютика ей не найти» (согласен на сто процентов!!!), вышла за Оголтелого замуж и даже родила ему сына. Помню, как приезжал к Алексу в гости в Купчино на улицу Белы Куна, где он жил счастливой семьей с женой Мариной и сыном Никитой. Его сыну было годика два-три. Мальчик выехал мне навстречу в прихожую на красном пластмассовом коне на колесиках (том самом) и тут же неуклюже завалился вместе с ним набок.
Естественно, семейная идиллия Алекса просуществовала недолго, и он вернулся к своему дикому образу жизни. В начале десятых годов этого века я случайно нашел в сети фото сына Алекса – Никиты Строгачева. С нее на меня глядел мускулистый красавец. Окончил институт, не курит, не пьет. Так что все там в порядке, я надеюсь.
В 1987 году, в июне, я, младший сержант Советской армии, сбежал в самоволку на фестиваль Ленинградского рок-клуба, который проходил на сцене ЛДМ. Все было здорово. И «Ноль», и «Телевизор», и скандальное выступление Свиньи. Но веселее всего было, когда какая-то сволочь на балконе в паузах между песнями голосом Левитана громогласно вещала:
– По товарищам картечью – огонь! Ур-ра!
И весь зал покатывался со смеху. Кто был этот шутник? Конечно, Алекс.
Перестройка подарила панкам сцену. И «Народное ополчение» стало полноценным гастролирующим коллективом. И не только по СССР. «Народное ополчение» на волне интереса к экзотическому советскому панку прокатилось с концертами по всей Европе – Швеция, Дания, Германия, большие фестивали и лучшие клубы. В группе тогда собрались отличные музыканты: Микшер, Снегирев, Мотя. С хорошими музыкантами неожиданно стало ясно, что у Алекса есть слух. Почти идеальный слух. Нот в его песнях было немного, но попадал он в них с ходу и в любом состоянии.
Оголтелый принарядился. Забросил свои мешковатые костюмы и кеды. Стал ходить в кожаных штанах, косухе и казаках. Набил себе татуировки у Лени Писи-Черепа. Ну, то есть стал настоящей кондовой рок-звездой. Помню Алекса во дворе рок-клуба с какой-то смешной, влюбленной в него шведкой. А как было не влюбиться в эти пятьдесят килограммов лупоглазого бешенства, скачущих зайчиком на сцене и бойко выпевающих на одной ноте:
Тарарурам-пум-пам-парам,у нас огромная страна!Тарару-рам-пум-пам-парам,поднимается она!