Когда во мне проснется дурость,Я побегу по мостовой.Земля на ней как будто вздуласьИ разрывается травой.Она, дышавшая свободой,Была укатана в асфальт,И мне, в мои-то три(дцать) года,К свободе хочется воззвать.Река шумит. Гудки клаксоновНе заглушают мой порыв.И даже солнце, хоть и сонноСжигая воду на пары,Горит звездою путеводной,Лучом указывает путь.И на Обводном или ВодномХочу свободы я глотнуть.Но в миг, когда приходит дурость,Она несет с собой тоску,И прислоняет время дуло,Смеясь над планами, к виску.
* * *
Когда ты пошлешь мне, Боже,Следующую,То можешь,Пожалуйста, предупредить?Мне
новизна претит.Я по душе консерватор.Господи, стой! Куда ты?Думаешь, я шутник?Хочешь, я взвешу дниДолгих своих депрессий(каждый по тонне весит!)И, разделив на сто,Брошу тебе на столВ качестве доказательств?Высший Ты мой истязатель…Думаешь, мне полезно?Думаешь, я железный?Лестно…Знаешь, вот, если честно…Хоть в меня камнем брось,Хоть меня розгой выпори,Но лишь одну из просьбТы мою, Боже, выполни.Когда Ты – могучий – сведущеМне предоставишь следующую,Вспомни мои все бредни —Сделай ее последней.
Ольга Аникина
Поэт, прозаик, переводчик.
Родилась в Новосибирске, сейчас живет в Санкт-Петербурге. Окончила Новосибирский медицинский институт и Литературный институт имени Горького. Входит в состав СП Санкт-Петербурга. Кандидат медицинских наук.
Публиковалась в журналах «Новый мир», «Сибирские огни», «Волга», «Дети Ра», «Зинзивер», «Этажи», в детском журнале «Кукумбер» и других печатных изданиях. Автор четырех поэтических сборников и трех книг прозы.
Представляла Россию на 14-м Международном фестивале поэзии в Буэнос-Айресе, а также на 32-м Фестивале поэзии в Труа-Ривьере (Канада).
Стихи переведены на английский, французский, испанский, корейский, болгарский языки, а также на иврит и фарси.
ДАР
Стихотворение можетуправлять человеком.Вот почемулюди не очень-то любят стихи:они видят в стихахакт насилия.Чем мощнее воздействуют слова,тем сильнее поэт.Чем сильнее поэт – тем больше властиу его слова.Например,я не припомню ничего кручемаминых одностиший,созданных в рамках классической традиции:«Тебя ждет серьезный разговор».«Ешь, я сказала».«Дома, в десять, как штык».У моей мамы,оказывается,был поэтический дар.Удивительно,почему ей никто,никто не открыл этогораньше.Может быть, тогдався эта жизньсложилась бы по-другому.Мама бы сказала —и жизнь бы сложилась.Поэты могут.Они такие.
НА БЕРЕГУ
Это видео появилось в лентеу одних знакомых, с которымираньше мы были друзьями.Раньше – лет двадцать назад.Двадцать, а может быть, больше.Случайноотснятые кадры.Сосиски на шампурах, помидоры и пивона берегу обского водохранилища.Моя разлохмаченная косазаткнута за ременьдешевых турецких джинсов.Со мной две девицы в коротких топах(имен не помню)и трое парней,все трое светловолосы,все трое мои ровесники.Я тогда не влюбляласьв светловолосых ровесников,и потому в тот деньмне было особенно хорошо.Женились, разводились,теряли родителей,зарабатывали гипертонию,о этот дивный прекрасный мир.Но сейчас, когда утекло столько воды,я думала не об этом.Не только об этом.Мне стало яснее ясного,почему ты тогдас таким упорствомпытался меня растоптать.Жестокость твоястащила с себя одежды,как прежде, грубо и нагло.А как еще обращаться с телом,не жравшим жизни с ножа,как, если пока ещесамое ценное в этом теле —его одноразовая упаковка.Глаза бесстыдные,не понимающиесвоего бесстыдства.Растрепанная коса,которую так и хочетсяс силой накрутить на запястье.
ПАНТЕЛЕЙМОНУШКА
мне нравится, как шутятмузыканты.словами не объяснишь,а смешно.мне нравится, как шутят врачи.тут главное,чтобы шутка была новой.я все еще надеюсь услышать такую.но больше всего я люблю,когда шутят священникихотя, казалось бы:им-то над чем?и все-таки они хохочуттак заразительно.не в храме, конечно.в келейке.потом перекрестятся,откашливаясь,пройдут
мимо Пантелеймонушки.а он-то все слышал,он знает даже о том,что остается от смехав глазах шутильщика,в веселой его душе.Пантелеймонушка слушает,прыскает в кулачок,но пламя свечи напротивдаже не колыхнется.
ЛИЛИПУТЫ
это случается,когда человеку уже сорок пять,или сорок девять,или даже пятьдесят три,когда человек еще не настолько стар,чтобы впасть в маразм,но, прямо скажем, – свое уже отмолодал,все большое далеко развеял,научился просто/мудро житьи доказал, что лучше гор могут быть,вдругнаступает момент:где-то в небе,щелкают пальцами,если это можно назвать пальцамихрясь —и до знаменитого архитекторавнезапно доходит,что он никогда не разбиралсяв несущих конструкциях,трезвый водитель(стаж вождения тридцать один год)вылетает на встречку, и – в лобовоеа у стареющего музыкантапо спине бежит холодок:это – гармония? – спрашивает он себяи не понимает, не чувствует,ему кажется, что онна самом деле никогда не понимал,не чувствовал,только врал себеи другим врал,но самое обидное – себе.если после прозренияим удается выжить,они оглядываются по сторонам,отмолодавшие бедняги,а там, снаружи,круглое – уже не круглое,белое – не белое,там, снаружи,словари с такими словами,клавиры с такими нотами,люди с такими глазами,волны с такой амплитудойжалкие лилипутытопчутсясреди искаженных форм,неустойчивых строений,готовых рухнутьно обязательно найдется один,который кричит,бежит сломя головунавстречу небелому, некруглому, неустойчивому,изо всех сил старается выправитьвсе, что так внезапнопоехало вкривь и вкось.лилипуты,будьте бдительны.обезвредьте его,иначеон утянет вас обратно в болото,этот старорежимный тормоз,упертый баран,серость,про такого поэт сказал:нет разума в чурбане,ведь даже ребенку понятно,что время вперед,спасибо за наше счастливое время,держите шаг,а с нарушителямимы разберемсяпо законам новой эпохи
Проза
Роман Сенчин
Родился в 1971 году в городе Кызыле Тувинской АССР.
Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Проза и пьесы публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Сибирские огни», «Дружба народов», «Аврора», «Урал». Автор двух десятков книг, в том числе «Ничего страшного», «Московские тени», «Елтышевы», «Зона затопления», «По пути в Лету», «Постоянное напряжение», «Дождь в Париже».
Проза переведена на немецкий, английский, французский, финский, китайский и некоторые другие языки.
Лауреат премий «Эврика», «Ясная Поляна», «Большая книга», премии Правительства Российской Федерации в области культуры. Участник Форумов молодых писателей «Липки» (2001–2006), театрального фестиваля «Любимовка» (1997, 2010). Живет в Екатеринбурге.
Срочная госпитализация
Рассказ
Свирин шагнул из самолета на трап и сразу задохнулся от запаха сгоревшего угля. И обдало страхом – вспомнилась та единственная его зима в деревне, когда изо дня в день приходилось топить печки и грести, грести, грести в ограде тяжелый снег. Сидение в мороз над дыркой в сортире вспомнилось, черное, в точках стылых звезд небо и пар от дыхания, поднимающийся к нему, ледяные поленья, глыбы угля, которые колешь тяжелым ломом, собачья миска, колодезное ведро, к которым прилипают пальцы… После школы он убежал в большой город, а теперь, спустя тридцать с лишним лет, обстоятельства кидали его в такую зиму. Только не шестнадцатилетнего, а почти пожилого, с болезнями и не проходящей, застарелой усталостью.
Еще не рассвело, и хорошо были видны столбы дыма из труб окружавших аэропорт домишек. На самом деле столбы эти темно-серые, но сейчас казались беловатыми. Уголь, уголь… В Екатеринбурге, где жил Свирин, им не пахло – старый частный сектор почти везде посносили, новые дома обогревались газом, дизелями, электрокотлами, а в таких вот небольших городках и деревнях – углем. Может, и хотят люди газ, но где взять? Проведение газопровода в эти края, Свирин интересовался, – в очень отдаленной перспективе, а с помощью баллонов пропана, который, как и сорок лет назад, развозят на машинах, много не нагреешь.
И вот в такой холод собачий мама каждое утро, тщательно одевшись, попрыскав в горло ингалятором, идет в угольник, набирает ведро тускло-черных комков и несет в избу, к печкам, чтобы не замерзнуть. Отец давно уже не помощник, соцработница приходит три раза в неделю ближе к обеду.
Вины Свирин не чувствовал, скорее, досаду – несколько раз в последнее время он заводил разговор о том, чтобы им переехать или в ближайший город, или к нему, а здесь проводить теплое время года. Но мама приводила в ответ аргументы, которые казались ей бесспорными: дом не оставишь – разворуют; если не топить, то и картошка в подполье замерзнет; собаку куда девать; не приживутся они в таком возрасте на новом месте, да и не смогут в бетонных коробках… Свирин отступал, тем более что родители по телефону почти всегда говорили с ним бодрыми голосами, и ему казалось, что они по-прежнему крепкие и здоровые…