Журнал «Юность» №09/2023
Шрифт:
Проза
Наталья Колмогорова
Родилась в 1963 году в Куйбышевской области (станция Клявлино). В шесть лет написала первое стихотворение, посвященное маме. После окончания Куйбышевского педагогического училища вернулась в родное село. Запоем читала Блока, Есенина, Цветаеву, Ахматову… Вновь за перо взялась уже в зрелом возрасте, когда исполнилось пятьдесят. В репертуаре автора есть и детская, и взрослая лирика, а также произведения в жанре «Проза». Член Союза профессиональных литераторов (г. Самара). На стихи Натальи Колмогоровой написано несколько песен.
Чекита
Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Лёлька родилась в далеком 1934 году.
Мать разродилась ею, Лёлькой, в срок, напророченный бабкой-повитухой. Бабка заранее протопила баню по-черному, надела на роженицу Татиану исподнюю рубаху, кинула в топку березового дегтя, чтоб никакая холера к младенцу и роженице не прицепилась.
– Тужься, милая! Дите правильно идет, вперед головкой.
Отец Лёльки в это же самое время сидел подле амбара и, скрутив козью ножку, мял ее в руках, пока не сломал вовсе, так и не поднеся цигарку к иссохшему рту.
– Девка народилась – здоровая, ладная… Имя теперича с Татианой глядите по Святцам.
Отец зыркнул на повитуху из-под козырька нового картуза:
– За помочь спасибо, да на кой ляд мне твои Святцы?.. Коммунист я, в Бога не верую. Дочку Чекитой звать буду, в честь ЧК компартии.
– Чаво? Да ты сдурел, никак, Василий! – Повитуха утерла со лба пот, всплеснула сильными, обнаженными по локоть руками и стала похожа на злую куру-наседку.
– Чекита, и баста!
Василий был от рождения упрям, политически подкован и верен идеалам революции. Не зря на заседании правления колхоза его кандидатуру единогласно утвердили председателем этого самого колхоза «Красный Октябрь».
– С ума вы, что ли, все посходили? У Силантия девку Революцией кличут, у Матроны – Октябриной. Тьфу!
Бабка в сердцах кинула в Василия окровавленное полотенце – «иди, забирай свою красоту» – и заковыляла домой.
Спустя почти полгода в правлении колхоза родителям торжественно вручили выписку из метрики,
где синими чернилами по белому было писано: «Чекита Васильевна Прохорова, уроженка села Михайловка Самарской области. Родилась 22 октября 1934 года».Некогда было родителям пестовать да лелеять дочку.
Отец то на скотном дворе, то в поле, то на партийном собрании. Мать по хозяйству – цыплят покормить, печь истопить, жрать приготовить.
Вся надежа на свекровь, бабку Ненилу.
А Ненила, хоть стара да глуховата, хороший пригляд за малюткой имела: то в зыбку посадит покачать, то куклу в руку даст, то песню затянет.
Куклу для дочки отец выстругал ладную, из чурбачка липового. На голове – косыночка красная, глаза да брови угольком прорисованы.
– Мама, идите с дитём погуляйте, погода как в раю, – просит Татиана свекровку.
– Ась? – откликнется Ненила.
Татиана подойдет ближе, наклонится, крикнет в самое ухо:
– Гулять, говорю, идите! Я покамест зерно запарю для порося.
Ненила негнущимися узловатыми пальцами укутает малышку, да айда на улицу. Сама сядет на завалинке, а ребенку старую овчинку подстелет – играйся, мол.
Дремлет Ненила на солнышке, а пригреется – уронит на грудь седую голову, не держащуюся на тонкой старушечьей шее; дышит чуть слышно – будто померла.
Глядела Ненила за внучкой, глядела, да недоглядела… Пока старуха спала, Чекита по жухлой осенней траве доползла до корыта, что стояло поодаль, полнехонько родниковой воды. Так напрочь вся и искупалась девка, с головы до пят… Услыхала Татиана детский крик, выглянула в окно – похолодела от ужаса, будто сама искупалась в этой ледяной водице. Схватила дочку, дрожащую и в крике зашедшуюся, и в дом понесла, на теплую печку.
Все бы ничего, только вода в ушки ребятенку попала, и началось у Чекиты страшное воспаление. Спохватились, да поздно – стала девочка по ночам кричать от боли, а потом чуть слух вовсе не потеряла. Бабка Ненила изъела самое себя за недогляд, угасла на глазах и вскоре отошла в мир иной, на вечное упокоение…
Как-то раз посадил отец восьмилетнюю дочку с собой рядышком:
– На фронт иду, дочка, фрицев бить. Ты мамке по хозяйству помогай да за сестрами приглядывай.
– Надолго, батька?
– Да не-е, не надолго… Вернусь – на дальнюю просеку за опятами пойдем.
– Чаво? За робятами? – Чекита прикладывает к уху ладошку лодочкой, чтоб лучше слышать отца.
– Эх, – горько вздыхает отец и заправляет за ухо дочери длинную прядь волос, а после заглядывает в ушную раковину, будто пытаясь разглядеть причину Чекитиной глухоты.
На плечах Татианы остались в том сорок третьем году Чекита да две сестры-погодки – Верка с Галькой, а четвертым Татиана была брюхата уж почитай как два месяца…
– Мамка-а, мамка-а. – Чекита размазывает слезы по худым щекам. – Мальчишки опять дразнятся-ааа!
Мать смотрит вроде бы на дочь, но Чеките кажется – сквозь нее.
– Не обращай внимания на дураков-то… Как дразнют?
– «Чекита – в саду калита», а Петька сопливый – «чекушкой»… А-а-а!
Татиана кладет на голову дочери заскорузлую ладонь:
– Галька с Веркой где?
– На речке.
– Иди позови – картоху есть будем да лепешек с лебеды.
Ослушаться мамку – боже упаси!
Чекита уже занесла ногу ступить через порог, но вдруг передумала, развернулась к матери:
– Гальке с Веркой-то хорошие имена дали. Пошто меня Чекитой назвали? За какие такие грехи?
Татиана ничего не отвечает, только гладит свой округлившийся живот.
– Олькой теперь меня кличьте, понятно? Олькой, и боле – никак!
Так и стала с этого дня Чекита – Лёлькой.