Журнал «Юность» №09/2024

* * *

Был месяц прель и прельская нежитьцвела-гнила, просила есть и пить,собак глодали чахлые коты,и космонавты брызгали цветыволшебной хлоркой, мертвым молочком.Мы в лифте вместе прятались бочкоми целовались, как в последний раз,противогаз вкрутив в противогаз, —и было нам уютно и тепло,запотевало тонкое стекло.Внизу дымился прах, клубился пух,и мы любили кошек и старух,и чай из Крыма, и кино в постель.И не любили – снов и новостей.

Татьяна Пискарева

Поэт, эссеист. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Роман-газета», «Москва», в «Литературной газете», альманахах и антологиях. Автор серии эссе для Exlibris «Независимой газеты».

Стихотворения переведены на сербский и китайский языки, вошли в «Антологию русской поэзии XX–XXI веков» (г. Шанхай). Живет в Москве и Санкт-Петербурге.

* * *

Ощетинился смычкамии заиграл —оркестр неприкаянных музыкантов —Шопена, Шумана, Грига,Чайковского, Баха, и снова Баха, когда захлопала в окнах консерваториикрыльями птахаи чья-то душа в упоении полетела,положив конец музыкальной историии начав историю жизни без тела. Не будем преувеличивать значения искусства. Оркестр не безупречен, а у дирижерадиктаторские замашки:он не в состоянии репетировать без ора,потому что стар, глуховат и боится,что скрипкидоведут его до позора. Виолончели похожи на перезрелые груши,а валторны – на закрученные в трубочку ушитех, что в зале не выключили мобильникии мечтают заткнуть этот оркестр прежде,чем зажгут, наконец,светильники. Зал изучает декольте контральто,рыжие кудри сопрано, лакированные туфли баса,вежливо слушает белькантои вздрагивает от партии контрабаса. Но дирижерская палочка в воздух взлетела,летаети не может приземлиться,пока музыка звучитна вдохе и выдохе,будто жизнь,которая исподволь длится. Здесь небо разверзлосьи осыпались звезды —прямо в декольте контральто и всем дамам хора,на программки скучающих билетеров,гнесинским детям на брови и ресницы.У консерваторского подъезда студенты легкопереругиваются не без помощи мата, смотрят искоса: как я уношу в себе музыки прозрачное стекло,обходя лужис ловкостью акробата.

* * *

Летняя лютня! Ее позолотамедленно сходит. В июльские сотымед перелился. И августа деньтихо ложится, как тень – на плетень.Осень мерещится. Вижу, как кто-тов сад наш прокрался, где рвали сирень. Кто-то за старой сиренью укрылся,в темных ветвях узловатых затих,кто-то умылся и чисто побрился,ждет-поджидает невесту жених. Осень покатится свадебкой яркой,через пустые без листьев леса,эхом накроют ее голосатех, что невесте прислали подарки. Ждать сентября и смотреть на ворота,осени слабой шаги угадать. Или от лютни собрать позолоту,чтобы ладони зимой согревать.

Олег Мошников

Родился в 1964 году в Петрозаводске. Окончил Свердловское высшее военное политическое танко-артиллерийское училище. Двадцать пять лет проработал на различных должностях Государственной противопожарной службы Республики Карелии, других пожарноспасательных подразделений. Продолжает работать в структуре регионального МЧС. Автор пяти сборников стихов, книги переводов вепсских поэтов и трех книг прозы. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Всероссийской премии имени Г. Р. Державина «Во славу Отечества». Член Союза писателей России. Заслуженный работник культуры Республики Карелии.

НОЧНАЯ ПАСТОРАЛЬ

Урал. Испуганная птицаПустынный оглашает кров:Ей досветла крылами битьсяО звездный дымчатый покров. Ей бесконечно одинокоНести под сердцем пустоту…И шум бездонного потокаКурсант услышал на посту. Засим – до самого рассветаНе заглушим осенний гулСухих лавин, сошедших с ветокВ часы, когда весь мир уснул. Лишь караульные собаки —Со всех пустующих дворов —Пасут, покусывая тракиЖелезом пахнущих «коров».

НЕВЕРУЮЩИЙ БОГОМАЗ

Александру Байеру

Запасся. Полный холодильник.Работе – ход. Душе – покой.Сигналит старенький мобильник«Я здесь, хозяин…». В мастерской Колдует над иконой мастер,Сметая на пол лишний сор,Готовит темперные краски,Ворсистых кисточек набор. Оклады шкурит. Клеит утварь.В подборе цвета – чтит канон.Но в обрамлении уютнойКаморки – нет своих икон. – По мне, без нашего, без брата,Икона, глянь, доска доской. —Рек богохульный реставратор,Готовя подвиг свой мирской, Склоняясь к образу – в итоге —Полста и сотню раз на дню:– Живу, не думая о Боге.О Боге – живопись ценю!

* * *

Раскоп, землянка вполнастила…В масштабах фронта невеликРубеж – и бруствера хватило,Где выложил поисковик Противогаз, две каски, кружку,Побитым гильзам несть числа…Среди вещей смотрелись чуждоОсколки винного стекла. Потомки павших помянули?А может, фляжку не донесДо губ, простреленную пулей,Солдат – кто в эту землю вмерз? Кто без вести пропал в подзоле —Раскоп карельский даст ответ!Ребята прятали мозоли:Солдатских медальонов – нет…

Проза

Ирина Барабанова

Журналист, писатель, искусствовед. Родилась в Казани, живет и работает в Москве. Окончила Казанский государственный университет.

Прошла обучение в Киношколе в мастерской Александра Митты. В настоящее время учится в магистратуре РГГУ. Автор книг «Странная девочка, которая не умела как все», «Москвичи и гости столицы. XXI», «Когда Бог смотрит в микроскоп» и сборника стихов «Метафора». Обладатель Гран-при на международном литературном конкурсе «Гомер» (Афины) и лауреат конкурсов «PR на страницах российской прессы» (Москва), «Хрустальный апельсин» (Казань).

Идеал и барышни на качелях

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

Олеся стыдилась. За отца, который пил, за мать, которая была без высшего образования и работала прачкой в детском саду. За их вечную бедность и непрерывные скандалы. За то, что не имела нового платья, а донашивала чужие. За то, что не могла выучить математику и решить задачку на отлично. За свое детское бессилие что-либо изменить и исправить.

Однако девочкой она была доброй и открытой. Соседи охотно пускали ее к себе поиграть, когда убедились, что вещи после ее ухода остаются на месте и порчи имущества неподвижного не происходит.

Арина Сергеевна даже старалась угостить Олесю заварным пирожным и, что особенно восхищало и завораживало ребенка, разрешала посидеть за блестящим пианино. А однажды – о счастье! – даже открыть крышку и прикоснуться к клавишам.

Арина Сергеевна преподавала музыку в училище и поэтому имела в подъезде многоквартирного дома особый статус и авторитет. Ее за глаза шепотом так и называли – «наша интеллигенция». Борис Федорович тоже был из ученых, но из каких именно, никто не узнавал, поэтому с ним здоровались без эпитетов. Он жил этажом ниже, под красивой квартирой Арины Сергеевны. И возможно, даже не догадывался, что прямо над его лысой головой стоит новенький, переливающийся полированными дверками от света импортной люстры сервант. А в нем, на всех его стеклянных полках, аппетитно красуются хрустальные вазы, бокалы и невозможно какой роскошный немецкий сервиз. Объект созерцания и эстетического наслаждения Олеси. Ей казалось, что она могла бы смотреть на эти чашки с томными барышнями на качелях вечно. Как же они были хороши, довольны и, как представлялось девочке, жили правильной и настоящей жизнью. Как они элегантны, смелы в общении с малышами-купидонами и веселы. На них яркие и новые платья, открывающие шею, плечи и грудь, а также ноги… Возможно, потому что им стало жарко. Они же бегают по душистому саду, поют, играют. А кудрявые мужчины в прозрачных колготках их догоняют и пытаются накормить мороженым и конфетами. И все у них так шумно, так приятно, так заманчиво и волшебно.

Вот это жизнь! Вот это и есть счастье! Как бы Олесе хотелось быть одной из этих нимф. Быть с ними. В этом радостном и красивом раю.

– Олеся, иди помоги мне полить цветы. Отойди от серванта. На полировке остаются от тебя потом жирные пятна. Ты мыла сегодня руки? У тебя чистые руки? А ну-ка, покажи!

Девочка сделала шаг назад и кивнула.

– Ох, а на стекле теперь что? Ты видишь? Видишь, что наделала? Опять пятна! Ладно, сейчас вытру. Иди, иди на балкон. Там Рыжик сидит. Хочешь его погладить? Хочешь?