Журналист: Назад в СССР

— Какой эксперимент? — спросил я. И вдруг у меня остро и больно кольнуло где-то под сердцем. Ощущение было столь неприятным, что я невольно поморщился.

Сотников замялся, но видя, как я резко изменился в лице, неверно растолковал перемену в моем настроении и принялся меня убеждать и одновременно успокаивать.

— Да ты не думай, она абсолютно здорова. Все медицинские показатели у твоей… у Ольги Антоновны в норме.

— Какой эксперимент? — тихо переспросил я.

— Ну, с этой штукой ее… с камнем…Она же тебе сегодня говорила про этот камень. С его помощью она на полном серьезе надеялась возвратить тебя и переменить свою жизнь. Представляешь?

— И что? Провела она его? Этот… обряд?

Сотников озадаченно смотрел на меня, после чего щелкнул пальцами.

— Всё ясно. Она тебе этого не сказала, так? Значит, не решилась. Потому что ничего не вышло. Не сработал камешек-то… Ладушки тогда…Сейчас я тебе всё объясню.

Накануне вечером, сидя в гостиничном номере, Ольга вновь достала заветный камень, вынесенный ею из «купола». Она делала это и прежде, даже несколько раз, пытаясь привыкнуть к присутствию и ощущению камня в своей руке. Она ходила с ним по улицам или часами носила дома, крепко зажав в кулачке.

Однажды она сидела с камнем в руке на кушетке и, видимо, задремала. Очнувшись, Ольга с ужасом увидела свою безвольно раскрытую ладонь. Камня не было. Видимо, пока она спала, мышцы кисти ожидаемо расслабились, пальцы разжались, и камень выскользнул из ее руки.

В приступе острого страха она вскочила с кушетки и принялась искать пропажу. Камень конечно не мог далеко закатиться, однако вот незадача: нигде на полу его не было.

За следующие полчаса Ольга последовательно пережила сразу несколько эмоциональных состояний. Надежду сменило отчаяние, паника обернулась мрачной решимостью разобрать весь пол гостиничного номера по доскам, и когда она в досаде плюхнулась на диван, чтобы хоть как-то собраться с мыслями, она увидела его. Беглец преспокойно лежал на половичке сбоку от кушетки, и мало того, что на видном месте. Ольга готова была поклясться, что ранее перещупала эту часть пола по меньшей мере трижды, буквально по сантиметру.

Значит, он решил вернуться, решила женщина. Но это было для нее серьезным предупреждением.

Поэтому сегодня она сказала себе: я права, и предстоящая ночь выбрана мной для эксперимента правильно. Тогда пусть всё и решится к утру.

Перед тем, как лечь спать, Ольга тщательно обмотала левую руку с зажатым в ней камнем широким, трескучим и липким «скотчем». Так она обезопасилась от всевозможных неприятностей с физиологией. Потом улеглась в постель и погрузилась в мечты. В них она была вместе с сыном, они делали множество интересных и занимательных вещей, а потом вместе гуляли, путешествовали, плавали в теплых морях и, быть может, даже летали. В ту ночь Ольга и вправду чувствовала себя крылатой, ведь с ней была мечта, и очень скоро, уже наутро, она непременно сбудется.

Глава 25 Мы спешим на помощь

— Ну, а остальное ты знаешь, — подытожил свой рассказ Сотников.

Все время, пока он рассказывал, я порывался задать ему один и тот же вопрос. И вот сейчас для него как раз настало время.

— А когда именно она… Ольга Антоновна… проделала это… со своим камнем? — медленно произнес я, чувствуя, что, кажется, уже заранее знаю ответ.

— А я разве тебе не сказал? — удивился Владимир Аркадьевич. — Она решила, что безопаснее всего будет проделать это… в ночь перед твоим приездом в наш город. Чтобы ты, в идеале, вспомнил свою настоящую мать, уже будучи здесь, на квартире. Для этого тебе и письмо она заранее написала, и фотографию, где они с твоим отцом…

Сотников замялся, крякнул и откашлялся.

— В общем, с ее мужем… А ты их даже не узнал.

Он покачал головой и сказал теперь уже другим тоном, доверительно как старому приятелю:

— Чего ж сразу не сказал мне, что своих родителей не узнал? Решил выждать, посмотреть, что дальше будет? У-у-у, хитрюга…

И он шутливо погрозил мне пальцем.

А я смотрел на него, будто сквозь, как смотрят через прозрачное стекло. А в моей голове снова и снова неумолчно билась и пульсировала открытым нервом одна и та же мысль:

«Она загадала меня, и наутро я был уже здесь… Так-так-так…»

Видимо, я забылся и произнес это вслух, потому что Сотников вдруг умолк, подозрительно посмотрел на меня и произнес с плохо скрываемой тревогой:

— Ты чего это тут «так-так-такаешь», а? С тобой всё в порядке?

Я покачал головой.

— Не всё. Со мной… не всё в порядке.

— Поня-а-а-атно… — протянул Сотников. — Совсем укатали нашего сивку крутые горки. Воображаю, друг мой ситный, сколько на тебя сегодня свалилось всякого-разного! Самое время тебе побыть одному. Да-да, прошвырнись до магазина, возьми бутылочного пивка, если повезет, или бутылочку дешевого «сухарика». В твоем состоянии, думаю, тебе это не повредит, а напротив…

Он жестом поманил меня к себе.

— Скажу честно, старина: на твоем месте я бы постарался вообще выкинуть всю эту идиотскую историю из головы. Сам посуди. У тебя теперь минимум две мамы, и, хорошенько поразмыслив, ты можешь вполне ужиться с обеими. Как тебе такой расклад?

— Вы сейчас похожи на Мефистофеля, — честно признался я.

— Сам знаю, — буркнул он. — Если честно, стажер, даже у меня от всех этих историй с тобой и твоими родителями уже голова кругом идет. А тебе еще на днях в университет поступать, между прочим.

Я смотрел на Сотникова и почему-то неотвязно думал о том, чтобы он сейчас сказал, знай, что эксперимент Ольги Антоновны с ее инфернальным камнем не только не провалился, а возможно, удался на славу. Шутка ли — выдернуть шестидесятилетнего пенсионера из его дряхлого, чего уж там, тела и запихнуть его в молодой, цветущий и пахнущий семнадцатилетний организм! А не попросить ли у Ольги Антоновны ее чудодейственный камень, когда меня здесь, в этом двадцатом веке, окончательно припрет по самое не могу?

Внезапно от всех этих открытий, мыслей и рассуждений на меня накатила страшная усталость. Господи, как же я устал притворяться! Постоянно выдавать себя за того, кем ты был в лучшем случае почти полвека назад в то время, когда судьба подкидывает тебе нескончаемые проверки на вшивость — только одни эти бесчисленные псевдо-мамы чего стоят.

Нет, определённо нужно немного отдохнуть и хорошенечко проветрить голову.

Между тем до первого экзамена мне осталось уже менее двух суток. С утра я решил снова позвонить Анне и условиться о встрече. Столетие назад это означало бы «назначить амурное свидание», но сейчас, в двадцатом веке страстей и скоростей, это означало: никаких амуров, а просто встретиться с будущей, как я надеялся, однокурсницей или даже, в идеале, одногруппницей, чтобы совместно подготовиться к экзаменам. Можно ведь это делать и без сидения в душных библиотеках и зубрения основных характеристик, тенденций и направлений в литературе такой-то страны и такого-то века. Гораздо веселее сидеть с милой девушкой на скамейке в парке, а еще лучше, в летнем кафе, с железными креманками, полными сливочного пломбира, и соревноваться, кто больше знает всяких смешных приставок или, к примеру, прикольных суффиксов: — еньк, -пеньк, -шменьк…

Однако телефон девушки молчал, и я мысленно упрекнул себя. Надо было звякнуть ей пораньше, а сейчас она, небось, уже ушла как раз в какую-нибудь библиотеку и уже обложилась со всех сторон учебниками в читальном зале. И, значит, прощай, мороженое, и всё, в перспективе с ним связанное.

Эх, и когда только уже изобретут мобильные телефоны в моей великой и могучей стране!

Стояла вторая половина дня, изнуряющая жара медленно, но неуклонно спадала, а я лениво листал учебное пособие по литературе для поступающих в вузы, освежая свои знания по советской прозе и такой же поэзии первой половине XX века. Делал я это, скорее, превентивно, больше для очистки совести: первый экзамен в советских вузах всегда был сочинением, а я надеялся на более-менее свободную тему. Впрочем, третий экзамен по русскому и литературе устно никто не отменял, и я читал сейчас как раз о поэтах, уже добравшись до Владимира Маяковского. Поэтому когда раздался звонок, я снял телефонную трубку, всё еще мурлыкая про себя: