Жюльетта. Письмо в такси

Однако Жюльетта пошла в своих признаниях еще дальше. Она отметила обаяние князя, которое расположило ее в его пользу, но добавила, что с тех пор, как он ее поцеловал, не может выносить его присутствие, что находиться с ним наедине — для нее сущее мучение.

Тут г-жа Валандор возмутилась. Она обвинила Жюльетту в инфантильности и в глупости, сказала ей, что у нее семь пятниц на неделе, не упустила случая снова напомнить ей о ее отце, а потом подвела итог:

— Все, поступай, как считаешь нужным. Я умываю руки. Соберись с духом и скажи ему правду.

— Я не решусь, а вот ты, ты, может быть, могла бы поговорить с ним и, не ранив его, объяснить ему суть дела.

— Я? И не подумаю, — был ответ г-жи Валандор. — Ты у меня спрашивала совета, когда принимала решение, от которого зависит все твое будущее? Тогда тебе смелости хватало?

— О! — воскликнула Жюльетта, — могло ли мне тогда прийти в голову, что пройдет совсем немного времени и мне захочется бежать от человека, который мне нравился?

— Если бы ты не усложняла все, он бы тебе нравился и сейчас. Жюльетта, те доводы, которые ты приводишь, кажутся мне неубедительными. Скажи ему «да», скажи ему «нет», скажи ему все, что сочтешь нужным, но скажи ему это сама. Уверяю тебя, с меня будет достаточно и тех усилий, которые мне придется предпринимать, чтобы не ударить в грязь лицом, когда на нас со всех сторон посыплются насмешки.

— Ну тогда я выйду замуж за князя.

— Поступай как хочешь, — сказала г-жа Валандор и удалилась, чувствуя себя совершенно разбитой. Однако последние слова дочери возродили в ее душе надежду.

На следующий день после этого разговора г-жа Валандор и Жюльетта попрощались с сосновыми рощами, посмотрели в последний раз на море, сели в Бордо на поезд, который по расписанию прибывал в Париж вечером того же дня. Пора возвращения из отпусков еще не наступила, пассажиров было мало, и носильщик, за которым неотступно, словно на поводке, следовала г-жа Валандор, без труда нашел пустое купе и разместил там над двумя расположенными около окна кушетками их чемоданы. Г-жа Валандор расплатилась, разорвав таким образом узы, на мгновение соединившие ее с этим человеком, и вновь обрела свободу.

— Ну вот мы и одни, — тотчас отметила она.

— Здесь так душно, — отозвалась Жюльетта и усталым жестом бросила на кушетку сумочку, перчатки и иллюстрированные журналы, которые только что купила, чтобы как-то занять себя в пути.

Г-жа Валандор села, стараясь не помять пальто.

— Я так полагаю, ты купила эти журналы, чтобы их не читать? — спросила она.

Жюльетта быстро собрала их и положила на колени матери.

— Может, ты захочешь почитать, — отозвалась она и, сев напротив матери, принялась рассматривать свои ногти.

Г-жа Валандор пожала плечами.

— То-то Эктор будет приятно поражен, увидев тебя, выходящей из вагона с такой миной.

— О! Мама, я тебя очень прошу, не будем начинать все сначала, — с умоляющими интонациями в голосе произнесла Жюльетта. — Мы сказали все, что хотели сказать, вопрос исчерпан, и я прошу тебя больше не возвращаться к этому.

— Да, но только ты, может быть, или не знаешь, или просто забываешь, — ответила мать, — что я вот-вот заболею, причем тяжело. Твое дурное настроение убивает меня. Вот уже целую неделю я не могу заснуть ни днем ни ночью, и у меня не осталось даже сил, чтобы одеться! Если вопрос исчерпан, если, как ты говоришь, решение тобой уже принято, то все прекрасно, тогда улыбайся, расслабься и не сиди тут больше передо мной с таким выражением на лице, будто тебя приносят в жертву. Разве ты не видишь, что я прямо умираю? — И, глядя на хранившую молчание Жюльетту, она убитым голосом, словно речь уже и в самом деле шла о ее смерти, повторила: — Я умираю, умираю, умираю.

— О! Мама, я тебя умоляю, — жалобным голосом произнесла Жюльетта.

— Нет, это я тебя умоляю, — возразила г-жа Валандор, — вместо того, чтобы непрестанно думать о поцелуях Эктора, лучше подумай о нем самом. Он человек в конце концов. У него прекрасных качеств хоть отбавляй, а к тому же он еще и князь!

— О! Князь, ты знаешь…

— Да, да, я признаю, что в наше время титулы в качестве добавления к имени мужчины вроде бы уже и не смотрятся. Князь, князь — в этом есть что-то смешное, я могу с тобой согласиться, но зато княгиня — это звучит красиво.

— Ну и прекрасно! Буду княгиней, — ответила Жюльетта.

Поезд тронулся с места. Она встала и вышла в коридор, чтобы посмотреть сквозь стекло на поднятые в момент отправления лица, на посылающие воздушные поцелуи пальцы, на обращенные к отъезжающим пассажирам жесты прощания тех, кто оставался на платформе. И еще долго после того, как поезд оставил позади себя вокзал, Жюльетта продолжала стоять у окна. Она рисовала на стекле вопросительные знаки. Немногие находящиеся в коридоре пассажиры, должно быть, обратили внимание на эту грациозную юную девушку, которая развлекалась как ребенок, а в то же время казалась преисполненной такой глубокой печали. Небрежно спадающие пряди ее темно-русых и прямых волос с чуть завивающимися у самых плеч кончиками привносили в ее внешность легкий оттенок отчужденности и серьезности. Глядя на нее, можно было предположить, что через несколько мгновений рядом с ней возникнет фигура сопровождающего ее брата. Ее можно было принять за иностранку, возвращающуюся после лечения на морском берегу, или еще за покинутую кузеном сироту. Удивившись через какое-то время, что мать не зовет ее и не просит сесть рядом, Жюльетта обернулась и увидела, что движение поезда усыпило г-жу Валандор, что губы ее шевелятся от мерного дыхания и что журналы упали с ее колен и рассыпались по полу. Собрав их, Жюльетта села напротив и уже приготовилась было читать, но тут в купе вошел еще один пассажир. Это был мужчина лет тридцати, высокого роста, со спокойным и серьезным выражением лица. Он бросил шляпу в сетку и сел на другом конце занимаемой Жюльеттой кушетки, после чего, даже не взглянув на своих спутниц, даже, казалось, не слыша сонного мурлыкания г-жи Валандор, открыл свой кожаный портфель, являвшийся его единственным багажом, достал оттуда бумаги и с величайшим вниманием принялся их читать. Потом, через некоторое время, не прерывая чтения, вынул из кармана портсигар, положил его около себя, открыл крышку, нащупал сигарету и поднес ее ко рту. Затем так же на ощупь вынул зажигалку, прикурил от нее и опять положил ее в карман.

Склонившись над журналами, Жюльетта рассеянно листала их страницы, и проступавшие в ее воображении картины, накладываясь на журнальные иллюстрации, терзали ее сердце. Она думала о будущем и не могла думать ни о чем другом. И не столько об отдаленном, сколько о том совсем уже близком будущем, когда князь встретит ее у подножки вагона, возьмет за руку и будет искать ее взгляда. Улыбающаяся г-жа Валандор, без сомнения, примет его предложение проводить их, и там дома, в гостиной, наполненной благоуханием огромных присланных им букетов, они останутся одни, и он, приблизившись к ней, склонится, чтобы поцеловать ее. Как же избежать этого? Объяснить ему, например, что у нее насморк, или сказать правду? «Любите ли вы меня?» — «Какое еще доказательство вы от меня ждете?» — ответит он, показывая на огромные букеты. «Прекрасно! Но тогда если вы меня любите, я прошу вас или, лучше, я вам советую не целовать меня. Ваши поцелуи для нас опасны. Эти обнаженные розовые зверьки внушают мне ужас и превращаются в камни, которые мне хочется бросить вам в лицо». Нет, это невозможно, она не сможет выговорить это, она скажет иначе: «Ваши поцелуи — это камни, с помощью которых мы против нашей воли, я прошу меня извинить, воздвигаем мавзолей для нашей любви». Найдется ли он, что ответить? Может, смеясь, обвинит ее в кокетстве, в капризности или в инфантильности? А может, и скажет: «В моем распоряжении тысяча различных поцелуев. Позвольте мне представить вам несколько образчиков и извольте сделать свой выбор. Нет ничего проще». Какой ужас! Но может, он скажет: «Прощайте, вы посмеялись надо мной». И, безусловно, это было бы идеальным вариантом. Ну а вдруг он начнет плакать, встанет на колени, будет повторять: «Я люблю вас, я люблю вас, сжальтесь надо мной, Жюльетта, сжальтесь!» Вот это будет ужасно.

А если, если, повергнутый в отчаяние, он потеряет сознание, упадет в обморок, если он опрокинется навзничь во всю длину своего роста и станет сначала теплым, потом холодным, потом совсем ледяным? Тогда она побежит в комнату к матери, чтобы сообщить ей эту новость: «Князь умер. Я ни в чем не виновата, уверяю тебя. Я просто не смогла этому помешать». Они вместе вернутся в гостиную, чтобы осмотреть жениха, затем сложат ему руки на груди и замрут у его тела в траурных позах. «Это радость от встречи с тобой убила его, — торжественно произнесет г-жа Валандор, — это настолько же известный, насколько редкий случай». Она приведет ряд примеров и добавит: «Да, это прямо княжеская смерть». А Жюльетта повторит: «Да, это радость, это радость, уверяю тебя, я ни в чем не виновата», — и будет засыпать князя огромными букетами, будет заваливать доказательствами той любви, которой он ее окружал. Эта смерть наделает много шума. «Он умер от любви к моей дочери. Какой красивый жест, какое свидетельство благородства», — будет говорить г-жа Валандор своим подругам. «Какая честь! — отзовутся эти дамы и сочтут необходимым отметить, насколько в наши дни избалованы юные девицы: — С ними обращаются как с женщинами, причем мужчины не знают, что и выдумать, чтобы доставить им удовольствие». Жюльетта, видевшая в подобном конце грациозную развязку своего несчастного обручения, еще оставалась во власти своих фантазий, когда в ее ушах веселым звоном прозвенел колокольчик, призывающий пассажиров в вагон-ресторан, прозвенел и призвал ее к реальности. Далеко унесенная своим воображением, она не заметила исчезновения своего соседа. Держа под мышкой кожаный портфель, тот беседовал в коридоре с другим пассажиром. От звона колокольчика г-жа Валандор проснулась.

— Сходи поужинай, если хочешь, — сказала она Жюльетте, — у меня нет даже сил, чтобы добраться до вагона-ресторана.

Но Жюльетте есть не хотелось.

Поезд замедлил ход и остановился.

— Двадцать три минуты седьмого. Мы уже в Ангулеме, — сообщила г-жа Валандор. Потом протяжно зевнула и добавила: — Нам повезло, что к нам никто не подсел. Не люблю спать в присутствии посторонних. А ты спала?

— Нет еще.

— Ну так отдохни, — посоветовала ей мать, — жизнь видится совсем иначе, когда глаза закрыты. — Она устроилась поудобнее, отвернулась к окну и мгновенно опять уснула. Пассажир вернулся в купе и снова углубился в чтение. Жюльетта принялась искать в ковровом рисунке кушетки очертания, похожие на лица, потом, чтобы ни о чем не думать, начала читать про себя молитвы. Незаметно поезд подошел к следующей остановке. Сосед Жюльетты какое-то время продолжал еще читать, но вдруг, осознав, что поезд больше не движется, вскочил, быстро побросал бумаги в портфель, взял шляпу и вышел. Жюльетта в это время наблюдала из окна коридора за снующими по платформе людьми. Сосед по купе прошел мимо нее быстрым шагом. Г-жа Валандор опять проснулась и позвала дочь. Та вернулась в купе.

— Где мы?

— Не знаю, — ответила Жюльетта, — я не смогла прочитать название станции, и к тому же уже темно.

Г-жа Валандор бросила взгляд на часы:

— Без четверти восемь. Это, должно быть, Пуатье.

У меня нет сил встать. — Она прошептала еще несколько слов, не то жалуясь на что-то, не то извиняясь, поменяла позу и со стоном вновь погрузилась в сон.

Именно в этот момент Жюльетта, выходя в коридор, увидела, что между подушкой и спинкой кушетки поблескивает портсигар ее недавнего соседа. Движимая естественным чувством, она схватила его с намерением вернуть его владельцу и не раздумывая выбежала из купе. Столкнувшись на подножке с поднимавшейся в вагон пожилой дамой, Жюльетта спрыгнула на платформу. Забытый портсигар был инкрустирован многоцветными камнями и, безусловно, являлся драгоценным изделием. Жюльетта поискала глазами пассажира и, не увидев его, направилась бегом к выходу, находящемуся на достаточном расстоянии от поезда. «Мсье! Эй! Мсье!» — крикнула она. При этом возгласе все женщины как одна обернулись, но ни один мужчина, казалось, его даже не слышал. «Мсье! Эй! Мсье!» — повторяла Жюльетта, и женщины останавливались при ее приближении, смотрели на нее, а мужчины по-прежнему никак не реагировали. Запыхавшаяся, оглушенная гулкими ударами собственного сердца, она была уже у выхода, когда наконец заметила своего недавнего соседа, который, стоя перед дверью, перекладывал свой портфель из одной руки в другую и рылся в карманах, как человек, что-то потерявший. Жюльетта коснулась его руки. Изумленный, он обернулся лицом к ней и лицом к поезду.