Жюстина

– Ах ты, негодяй, я должен отплатить тебе за чувства, которые ты у меня вызываешь! В ход пошли розги; Селестина опять сосала брата, а он порол жертву. Сомнений не было: юноша возбуждал Родена сильнее, чем предыдущая весталка, и его удары на этот раз были ощутимее и многочисленнее. Ученик плакал, учитель млел от экстаза. Но его ждали новые удовольствия, и мальчика отпустили. Его сменила хрупкая девочка лет двенадцати, красивая и свежая, как весенний день, за ней последовал шестнадцатилетний ученик, за ним – четырнадцатилетняя девочка. Всего за это утро Роден с помощью своей сестры выпорол шестьдесят учеников: тридцать пять девочек и двадцать пять мальчиков. Последним был пятнадцатилетний Адонис с великолепной фигурой. И Роден не выдержал: пустив жертве кровь, он пожелал изнасиловать её, в чем приняла большое участие Селестина, которая подчиняла пациента неистовым желаниям брата. Роден овладел задом юного ангела, осквернив его грязными ласками, порвав его в клочья, и сбросил в самые недра пенистую струю своей страсти. Залитого кровью мальчика утешили конфетами и отпустили. Вот каким образом этот развратник злоупотреблял доверием родителей, поручивших ему своих детей, а они, обольщенные действительно быстрыми успехами учеников, имели глупость закрывать глаза на опасности, которыми была полна эта школа.

– О небо! – вздохнула Жюстина, когда оргии в соседней комнате закончились. – Как можно заниматься такими мерзостями? Как можно наслаждаться, терзая детей?

– Ты не все ещё знаешь, – отвечала Розали, провожая подругу в свою комнату, – а то, что ты увидела, должно тебя убедить, что когда мой отец обнаруживает в девочках особенные достоинства, он поступает с ними так же, как поступил с этим юношей. Между прочим, – продолжала Розали, – благодаря такому способу девочки не теряют свою честь, им не приходится бояться беременности и ничто не мешает им найти впоследствии супруга. Каждый год он использует подобным образом более половины мальчиков или девочек. Ах, Жюстина! – воскликнула она, заключая подругу в объятия. – Я ведь также испытала на себе отцовское распутство… Когда мне было шесть лет, он меня изнасиловал и с тех пор почти ежедневно…

– Но послушай, – прервала её Жюстина, – когда ты немного повзрослела и могла призвать в помощь религию, почему же ты не обратилась тогда к директору?

– Увы, – покачала головой Розали, – выходит, ты не знаешь, что отец вырывает из нас все ростки религии, что он нас развращает и запрещает исполнять религиозные обряды? Впрочем я ничего не понимаю в религии, меня этому почти не учили. Мне, конечно, кое-что объясняли, но только из страха, что моё невежество выдаст отцовское неверие; я никогда не была на исповеди и не получила первого причастия. Отец так зло смеется над такими вещами, так умело подавляет малейшую набожность, что навсегда отвращает от религии всех, кем он наслаждался; а если детей к этому принуждают родители, они соглашаются с неохотой, безразличием и презрением, и он не опасается, что они проболтаются на исповеди. Иногда он собирает вместе учеников и учениц, в которых уверен, и читает им лекции для того, чтобы совершенно искоренить в их душах зачатки веры и добродетели. Но некоторые не пользуются такой честью из-за своей слабости или в силу нелепой преданности предрассудкам, которыми отравили их родственники.

– Какая предосторожность! – удивилась Жюстина.

– Она необходима, – ответила Розали, – чтобы без помех наслаждаться и избежать опасностей, которые неизбежно появляются, когда человек ведет такую жизнь; благодаря своей предусмотрительности он десять лет спокойно предается утехам!

– Пойдем со мной, Жюстина, – сказала ей Розали через несколько дней после этого разговора, – и ты собственными глазами увидишь, чем занимается отец со своей сестрой, со мной, с гувернанткой и с некоторыми из своих фаворитов. Надеюсь, эти мерзости подтвердят мои слова и покажут, как должна страдать такая порядочная девушка, как я, в кого сама природа вложила ужас ко всему, что составляет её долг.

– Какой долг! Лучше скажи: несчастье.

– Увы, жестокий отец превратил мои несчастья в обязанности, и я бы погибла, если бы вздумала противиться. Однако, поспешим, – продолжала Розали, – урок скоро кончится, и отец, подогретый предварительными упражнениями, собирается вознаградить себя за сдержанность, к которой его порой вынуждает его осторожность. Занимай место, где ты сидела в прошлый раз, и внимательно наблюдай. Прежде чем поведать читателям о сладострастной оргии, свидетельницей которой стала Жюстина, опишем её участников. Этими персонажами были: Марта, прекрасная как ангел гувернантка дома, которой, как мы уже упоминали, было восемнадцать лет; Селестина, его сестра; Розали, его дочь; юный ученик шестнадцати лет по имени Фьерваль, и сестра последнего, пятнадцатилетняя девочка, которую звали Леонора – эти двое, казалось, состязались друг с другом в грациозности, стройности и совершенстве. Они были удивительно похожи, любили друг друга, и скоро мы увидим, с какой ловкостью наш развратный учитель благоприятствовал этому инцесту.

– Теперь мы можем чувствовать себя свободно, – начал Роден, тщательно запирая все двери, – и займемся нашими забавами; утренние порки так меня взволновали… Вот поглядите, – добавил он, выкладывая на стол багровый, будто отлитый из железа член, который привел бы в трепет любую задницу. Вот именно, любую: пора сообщить читателям, что Роден справлял свои церемонии исключительно в этом храме; в силу предрасположенности или мудрости опытный Роден не позволял себе иного наслаждения, и мы увидим, что он неукоснительно следовал своим правилам.

– Иди ко мне, милый ангел, – обратился он к Фьервалю, проникая языком в его рот, – я хочу начать с тебя; ты знаешь, как я тебя обожаю. Снимите панталоны с вашего брата, Леонора, и пусть ваши ручки приблизят к моим губам великолепнейший зад этого красавца… Прекрасно! Это то, что мне надо… И он принялся лобзать, поглаживать, тискать, облизывать седалище, не имевшее себе равных.

– Моя сестра, – продолжал Роден, – встанет на колени перед этим юношей и будет сосать его; Марта приготовит Леонору: её зад я хочу видеть рядом с задом её братца и тоже целовать его, это будет пикантное сочетание… Да, именно пикантное. Однако для полной картины кое-кого недостает, поэтому ты, Розали, подними подол Марте, оголись сама и устройся так, чтобы я имел под рукой обе ваши попки. Сцена составилась в считанные секунды. Но у Родена было слишком много желаний и слишком богатое воображение, чтобы он довольствовался одной композицией. И вот какой была следующая: Леонора и Фьерваль улеглись перед его лицом в такой позе, чтобы он имел возможность целовать по очереди рот юноши и заднее отверстие его сестры; справа и слева он обеими руками ласкал ягодицы Марты и Розали.

– Попробуем другую вариацию, – сказал он некоторое время спустя, – я должен поработать розгами: это для меня ни с чем не сравнимое удовольствие и никогда мне не наскучит. Твой зад, Леонора, будет радовать мой взор, и поцелуи, которые я на нем запечатлею, разожгут моё желание отделать его как следует; но я бы хотел, чтобы эту процедуру начал ваш брат. Я тоже возьму розги и всыплю ему по первое число, если он будет щадить вас. Сцена эта происходила так, как было задумано, но скоро Роден захотел, чтобы его сестра возбуждала ему член, прижимая его к ягодицам дочери, а Марта обрабатывала ему задницу розгами. Читатель, возможно, не поверит, но Фьерваль, достойный ученик Родена, не выказал никакого желания щадить свою сестру; подстегиваемый сыпавшимися на него ударами, малолетний развратник бил её изо всех сил.

– Довольно, друг мой, – сказал Роден, – теперь посношайся со своей сестрицей, только обязательно в зад! Нет ничего приятнее, чем прочистить задницу, которую ты перед этим выпорол. Я же буду твоим наперсником и облегчу твою приятнейшую задачу. Он схватил юношеский член, приблизил его к ягодицам Леоноры, смочил языком её задний проход и инструмент её брата, соединил их соответствующим образом, положил пальцы юноши на клитор пациентки, а сам приготовился содомировать Фьерваля.

– Забирайся ему на спину, – приказал он Розали, – а я буду сношать этого Амура и ласкать тебе задницу; Марта будет продолжать пороть меня, а моя сестра почешет мне ладони своими прекрасными ягодицами… О дьявольщина! Какое блаженство! – вскричал сластолюбец, возносясь на седьмое небо. – Может ли быть что-нибудь приятнее? Впрочем, конечно может, – тут же поправился он, – и в этом меня убедишь ты, Розали, вернее твой бесподобный зад. Короче говоря, я буду содомировать свою дочь.

– Какой же ты ненасытный, – попеняла ему Селестина. – Все-то тебе мало.

– А как ты думала, сестра? Может ли быть иначе при таких вкусах, как у меня? Да и тебе ли удивляться! Ты ведь самая похотливая из женщин и прекрасно понимаешь мои причудливые прихоти… Но погодите, прежде чем составить группу, которая наверняка будет стоить мне немалой дозы спермы, давайте ещё немного развлечемся. Становитесь на колени с в следующем порядке: Леонора ко мне задом, Фьерваль – лицом, моя сестрица – задом, Марта – лицом, Розали возьмет в руки мой орган и будет вставлять его во все храмы по очереди, и я каждому засвидетельствую свое почтение. Как только я войду в очередную пещеру, она взберется на диван, прижмется к моему лицу задницей и заставит меня, будто против моей воли, целовать себе ягодицы и маленькую розовую дырочку… Ах, негодница, – сказал он дочери, добравшись до последнего храма, то есть до рта Марты, – ах, злодейка, я накажу тебя за твое дерзкое и непристойное поведение! Надо же: она заставила облизывать свой зад человека, которому обязана жизнью! Еще немного, и она раздавила бы мне нос. Бессовестное создание, я тебе покажу, как издеваться над отцом. Оставив свой член во рту Марты, он взял многохвостую плетку с железными наконечниками и набросился на дочь. Скоро несчастная девочка была в крови от поясницы до колен. Сразу вслед за орудием пытки он впивался в истерзанные места губами, и все тело жертвы, в том числе задний проход, но исключая, разумеется, вагину, было облизано самым тщательным образом. Затем, почти не меняя позиции, только сделав её более удобной, Роден проник в тесный приют истинных наслаждений. Злодей содомировал свою дочь, Фьерваль содомировал его самого, взор Родена услаждало великолепное седалище Леоноры, которое он осыпал поцелуями, справа и слева под руками у него находились ещё две задницы – гувернантки и сестры. Чего ещё было ему желать? Он судорожно перебирал руками, он целовал, он взламывал узкую брешь, в его заднице подобно поршню действовал член юноши, кроме того, он тысячью поцелуев, один страстнее другого, изливал свой восторг на предмет, который чтил больше всего на свете. Наконец бомба взорвалась: горячая жидкость залила потроха его дочери, и обезумевший либертен вкусил самые сладостные наслаждения в чаду инцеста и бесстыдства. Эти оргии сменились непродолжительным отдыхом. Участницы окружили Родена и стали сообща ласкать его: одна старалась вдохнуть в него энергию жаром своих поцелуев, другая сжимала обессилевший член и, обнажив натруженную головку, легонько массировала её, третья щекотала задний проход, четвертая предлагала ему свой обольстительный зад и провоцировала его, а юный Фьерваль вставил ему в рот свой орган. Эти трогательные хлопоты скоро оживили нашего умирающего героя: Марта, занимавшаяся его членом, продемонстрировала присутствующим состояние пациента и поздравила всех с успехом.

– Вы хотите, чтобы я умер от восторга и наслаждения, – сказал Роден. – Ну ладно, я согласен; разве плохо скончаться таким образом? Я прошу тебя, Селестина, совокупляться на моих глазах с Фьервалем, а его сестра опустится перед тобой на колени и будет сосать тебе клитор; в это время Розали и Марта будут ублажать меня: одной я поручаю свой зад, другой – член, и будь уверена, что твой оргазм станет сигналом к моему. Но Роден слишком понадеялся на свои силы: его сестра извергнулась уже шесть раз подряд, прежде чем угрюмый фаллос Родена только на одну четверть обрел твердость, необходимую для пролития семени.