Зигги Стардаст и я
Шрифт:
– Я знаю.
– Все они.
– Ага…
– Гребаные копы.
– Что?
– Белые копы. Все они тупые громилы.
О… Что-то сейчас изменилось. Не знаю что. Его щеки пылают красным, сравнявшись цветом с банданой. «Чаки» пляшут адскую джигу по полу. Я не знаю, как реагировать, поэтому выпаливаю первое, что приходит в голову:
– Управляй негативом!
Я совершенно точно не собирался говорить это вслух.
– Чего?
– В смысле… (Господи! Мне хочется залепить себе пощечину. Вместо этого опускаю глаза и ерзаю кедами по линолеуму, надеясь, что сумею прокопать дыру и провалиться в нее.) Моя, э-э, врач однажды дала такой совет, так
О боже. Не могу поверить, что сказал все это!
– Что ты имеешь в виду?
Его «чаки» перестают плясать, и… я продолжаю говорить! Сам не знаю почему. Словно кто-то дергает меня за ниточки. Собственный рот мне не повинуется.
– Если в жизни появляется какой-то негатив, я смотрю на него как на шанс – ну, понимаешь, обнаружить новое направление или найти другое чувство, о котором можно подумать, так что не позволяю негативу взять надо мной верх… это что-то типа игры… Да глупости все, не бери в голову. Никогда раньше никому этого не говорил, хе-хе…
Что-то слишком медленно мои кеды копают.
– Супер, – говорит он.
– А? – недоуменно поднимаю взгляд.
– Приемчик супер, говорю. Я въехал.
– А… Ладно. Круто…
Господи, эти глаза! Яростные, но нежные. Как его голос. Они превращают мой разум в яичницу-болтунью, а это никуда не годится, учитывая обстоятельства. Смотрю в пол, барабаню пальцами по столу.
– В общем, ладно… наверное, нам следовало бы поговорить о любви или как там?
Он вновь начинает елозить «чаками».
– В смысле, задание, конечно, чумовое, но Дулик сказал, что мы…
– Я плохо умею это делать, приятель, – перебивает он.
– Что?
– Говорить с другими людьми.
– А, ну, это нормально. Я…
– Или о любви.
– …тоже.
О…
– Можем начать с чего-нибудь легкого, – предлагаю. – Вот, например, какая у тебя любимая пластинка?
– «The Dark Side of the Moon» [28] .
– Класс! Pink Floyd круто фишку сечет. А ты их «Meddle» [29] когда-нибудь слышал?
28
Восьмой студийный альбом британской рок-группы Pink Floyd.
29
Шестой студийный альбом британской рок-группы Pink Floyd.
– Нет.
– Некоторым он не нравится. А мне – да.
– Это твой любимый альбом?
– О нет. Мой любимый – любой из альбомов Зигги Стардаста.
– Круто, чувак, Зигги – это фантастика.
– Ты слушаешь его?
– «This is ground control to Major Tom…» [30] – вполголоса напевает он.
– «You’ve really made the graaade …» – шепчу в ответ я. Мы тихонько смеемся. – Да, я определенно чувствую себя какой-то космической аномалией, которая совершила посадку здесь, на Земле, и…
30
«Space Oddity» – одна из самых знаменитых песен Дэвида Боуи.
Обрываю себя. Проклятье. И это сказал вслух!
– Я тебя понимаю, чувак, – говорит он.
– Правда?
– Более чем… – Он опирается
на локоть. Рисуя восьмерки пальцем на обложке книги. – Но мой отец говаривал: «То, что делает тебя не таким, как все, – это твои суперспособности» – так что… ладно…– Угум…
Хотел бы я в это верить…
– Ага. И я тоже никому прежде этого не говорил, так что мы квиты.
Две ямочки появляются на его щеках, но он по-прежнему не отводит взгляда от книги.
– Ладно, квиты так квиты, – говорю я.
– В общем, слушай. – Он вдруг выпрямляется. – На самом деле у меня нет этого «места любви», чтобы показать его тебе – ни для доклада, ни вообще. Здесь, я имею в виду.
– Ага, у меня тоже.
– И куда же пойти?
– Ой, э-э… не знаю. Здесь вообще мало куда можно пойти. Уж точно не ко мне домой.
– Да и ко мне нельзя, – говорит он.
– О… – такого ответа я не ждал. И тут же стало любопытно почему.
– Хочешь, просто встретимся на озере? – спрашивает он.
– Нет!
– Ладно… – Он снова листает книгу.
– Я имею в виду… (Проклятье!) Не знаю… дай подумать. (Но как раз думать-то я и не могу. То есть вообще.) В смысле… (о боже-боже-боже!) Наверное, это единственное место…
– В субботу?
– А, наверно, да… Ой! Только не утром, я буду со Старлой. Попозже, днем?
– Договорились, – кивает он.
– Договорились, – киваю я.
В груди колотит кузнечный молот. Странно, что он не слышит грохота. Хотя, может, и слышит. Его пляшущая нога точно попадает в ритм. И я доподлинно знаю, что он своими глазами накладывает на меня заклятье: все плывет, я потею, дергаюсь и…
– Ой-ёй! – Кисти рук прошивает иголками. Нет. Черт!
– Что случилось?
– Ничего.
Дурацкое лечение. Я же знал. Я не должен этого делать. Я не должен думать о нем так. Вот и как теперь с этим быть? Я с размаху роняю руки на колени. Тру их друг о друга. Смотрю на часы над классной доской. Кажется, они сломались: застряли тик-тик-клик на одной и той же секунде, снова и снова.
– Знаешь, ты странный, чувак.
– Ага. Наверное, за это мой старик и платит леди-доктору, хе-хе.
– Я понял, – кивает он. – Не такой, как другие.
– Какие другие?
– Другие белые парни, – говорит он, махнув рукой на Скотти и Обезьян, сидящих впереди и сейчас сгрудившихся, точно пещерные люди, вокруг хихикающих девчонок. А я почти забыл, что в классе есть еще кто-то, кроме нас.
– Нет. Не такой, – соглашаюсь я. – Совершенно точно.
– Не такой, как все, да? Может, это и есть твоя суперспособность…
– Ну… может быть…
Не смотри на него. Не попадайся в эти гипнотические глаза. Сосредоточься на сломанных часах над доской, чтобы больше не чувствовать иголок…
– У тебя такие светлые волосы, чувак. Почти белые.
– Хммм?.. А, ну да…
– И шрам крутой, – продолжает он.
– Чего?
– Шрам. На лбу. Клевый такой. Как ты его заработал? – Он протягивает руку, чтобы отвести в сторону мои волосы.
– Не надо! – Я торопливо приглаживаю челку, чтобы прикрыть лоб.
– Извини, приятель.
– Все нормально. Я просто… – перевожу дух. – Так вот, в общем, насчет любви…
– Угу…
Звенит звонок.
Слава Зигги!
После школы, когда мы на велосипедах едем домой, Старла говорит, что они с Линдси в воскресенье идут в церковь.