Зима была холодной

Пыль была везде — кружилась в воздухе, забиваясь в нос, оседала на голубом платье и волосах. Оглушительно чихнув, Алексис решительно отставила в сторону метлу и вышла на крыльцо. Уборка школы шла второй день, и завтра заведение уже готовилось принять своих учеников. После воскресного обхода, составления списков и сведения воедино всех расписаний, родители пятнадцати мальчишек и девчонок согласились отдать своих чад. Пять дней в неделю, с девяти до часу, отныне дети будут посвящать занятиям. На школьном дворе — вытоптанной и утрамбованной площадке, уже стояли столы и лавки, сверху — ящики с учебниками. Из помещения вынесли всё, чтобы навести последний лоск.

Само здание стояло в конце улицы и примыкало к жилому двухэтажному дому. За двором начинался луг, и отсюда отлично просматривалась дорога, ведущая к церкви, и сама церковь. Горы синели за лесом, прячась в туманной дымке. Поставив ладонь козырьком, Алексис высматривала отца Колума, который обещал помочь и повесить грифельную доску. Её привезли вчера из Денвера, дилижансом — подарок от города новой учительнице. Но сначала надо было всё же завершить уборку, поэтому, глубоко вздохнув, Алексис вернулась к метле.

— Надо же, я и забыл, как чисто здесь может быть, — заявил Колум, появившись на пороге спустя полчаса. В руке он держал деревянный ящик с инструментами. Алексис разогнула спину и подняла на него глаза. Он как чувствовал, дождался, когда она домоет пол, успев два раза сходить к колодцу за водой.

Помещение было небольшим, всего-то тридцать квадратных ярдов, и места здесь хватало только на восемь столов в два ряда и учительский стол. Одно окно выходило на луг, второе — на улицу, по которой сейчас медленно брела собака. Ряд крючков для одежды у входа, да небольшой стеллаж напротив учительского стола для учебников и тетрадей — вот и вся скудная обстановка.

— Уже не ждала вас сегодня, — не сумев скрыть укор в голосе, произнесла Алексис. Она устала и чувствовала нарастающее раздражение. На пыль, на жару, на пот, что струился по спине, скапливаясь на пояснице в поясе нижних юбок. На Колума, что казался таким свежим и отдохнувшим, в то время как она, вместо того, чтобы поражать джентльмена лёгкостью и нежностью, стоит и дышит тяжело, как ломовая лошадь.

Колум, засучив рукава, подошёл к дальней стене, примеряясь и доставая рулетку. Алексис прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Наблюдать за отцом МакРайаном было приятно, его движения, отточенные, уверенные, были исполнены покоя и силы. Наверное, это грех — любоваться священником, но Алексис не чувствовала за собой вины. Отец МакРайан с его белозубой улыбкой на загорелом лице, с сильными руками, от которых с трудом можно было оторвать взгляд, с завитками светло-русых волос на плечах, вызывал мысли отнюдь не благочестивые. Но настолько невероятные, что, оставаясь на грани фантазии, они казались совершенно безобидными.

— Вы слышали, что сказал мистер Макги вчера? — решила прервать затянувшееся молчание Алексис, когда поняла, что созерцание влажной рубашки на спине отца Колума переходит все границы.

— Нет. — Колум поднял доску и внимательно на неё посмотрел. — Что-то приятное, надеюсь?

Он откровенно смеялся над ней, и Алексис это нравилось. Нравилось это чувство сопричастности и того, что не надо притворяться и можно говорить правду, зная, что та не шокирует.

— Он заявил, что мозг женщин слишком слаб, чтобы понять такие науки, как математика или логика. А вот правописание он считает вполне себе женским предметом, заявив, что писать письма — самое что ни на есть женское призвание.

— Разве он не прав? — хитро улыбнулся Колум, посмотрев на Алексис через плечо. Луч солнца скользнул в дом, упал на лоб преподобного отца и отразился в его ярких голубых глазах. Алексис преувеличенно небрежно пожала плечами. Ей было хорошо. Рядом с отцом Колумом ей всегда было спокойно и хорошо, возможно, потому что метущаяся душа искала покоя рядом со священником, или (об этом ей не хотелось думать) потому что он был слишком привлекательным, чтобы задумываться над тем, что и как говорить в его присутствии. Слишком много великолепных джентльменов знавала мисс Каннинг, а после и миссис Коули, чтобы теряться. Скорее, флирт настолько въелся в неё, что получался неосознанно, чем иногда приводил хозяйку в смущение.

— Прав, конечно, — притворно насупилась Алексис, отделившись от стены и подходя к Колуму. — Вот только разве может мужчина его склада ума знать, сколько на самом деле требуется женщине денег, чтобы вести хозяйство.

— Вы хотите научить местных девочек подобному? — нахмурился отец Колум.

— Нет, что вы! — со смехом воскликнула Алексис. — Я лишь хочу рассказать им, что они могут узнать немного больше, чем хочется их родителям.

— Знаете, — Колум наконец приладил доску к вбитым гвоздям и теперь отошёл в сторону, слегка прищурившись и оглядывая свои труды, — я бы на вашем месте не рисковал смущать умы местных мисс.

— Вы излишне суровы! — покачала головой Алексис, но продолжать спор не стала. Она уже успела понять, что на Юге к женскому образованию относились гораздо проще, чем в остальных штатах. Что не уставало удивлять, особенно после стольких разговоров о свободе от аболиционистов, которые Алексис слышала в гостиной янки, у которого работала после войны.

— Само то, что дети будут ходить в школу, — победа. Стоит порадоваться ей и не пытаться перешагнуть через голову.

— Не верится, что занятия наконец начнутся, — сказала Алексис спустя час, когда все столы и лавки заняли свои места, и помещение наконец приобрело вид класса. — Я иногда забываю цель своего приезда.

— Думаю, скоро вы будете мечтать о каникулах, — улыбнулся Колум. Они сидели на крыльце, пили кофе, сваренный на небольшой печке, и смотрели на Пайкс-Пик. Сейчас вершина горы горела всеми оттенками красного и розового, принимая вечерние солнечные ванны.

— А вы ходили в школу, преподобный?

— Нет, нас обучал местный священник, — сказал Колум. — Чтению, письму, математике. И, конечно, было много разговоров о религии. Очень много, — протянул он, улыбнувшись. — Киллиан любил слушать истории о Боге и Христе.

— А вы? — Алексис склонила голову, разглядывая его профиль. — Вы с самого начала знали, что будете священником?

— Конечно, — ровно кивнул Колум. — Я продолжил путь преподобного отца Барры. Он был прекрасным проповедником.

— Уверена, вы не хуже.

Они замолчали. Здесь, на заднем дворе, было тихо. Слышно было, как скрипят колёса ветряного насоса, стоявшего неподалёку, да в кустах впереди щебетала птичья мелюзга, укладываясь спать.

— Здесь очень красиво, — задумчиво проговорила Алексис. — Но не так, как дома.

— Скучаете? — сочувственно посмотрел Колум. Алексис кивнула. Конечно, она скучала. По густым лесам и влажному воздуху, по запаху воды и мягким склонам предгорий, покрытых зеленью. Тяжело вздохнув, Алексис повернулась к Колуму.

— А вы? Вы ведь из Ирландии, какая природа там?

— Другая, — в свою очередь вздохнул Колум. — Бескрайние пустоши, бурные горные реки, скалы и холодное море… Суровый край. И прекрасный.

— Да уж, забросило нас, — невесело ухмыльнулась Алексис, поднимаясь и отряхивая подол платья. — Пора собираться, завтра первый учебный день. Хотелось бы выспаться. Если получится, потому что от волнения я наверняка не смогу сомкнуть глаз.