Зима королей
Шрифт:
По вечерам из сосновой древесины он вырезал основу для арфы. Она, конечно, будет звучать плохо, когда он натянет на нее струны, но форма арфы, вес и балансировка доставляли ему удовольствие. Если бы ему удалось достать яблоневую древесину, он бы сделал хорошую работу. Сосновое дерево было слишком грубым, и он не мог правильно вырезать верхнюю часть арфы.
Однажды ночью он размышлял, что делать, если с ним что-нибудь случится. Они попытаются захватить его. Кобыла находилась снаружи, и он развел огонь и подбросил в него свежий сук.
Эд никогда не учил его, как быть вне закона. Уже не имело значения почему, но он никогда не был готов к этому. Даже когда он пытался делать то, чего все ожидали от него, он все делал как-то иначе.
Кобыла была снаружи, уже возле двери, он мог слышать ее дыхание. Если она войдет внутрь, она заставит его загасить огонь. Он встал, чтобы отогнать ее. Он высунул голову в дверной проем, готовый закричать на нее, и тут слова застряли у него в горле: это была не кобыла, тут стоял и громко дышал большого роста монах.
Какой-то момент Мюртах просто смотрел на него в изумлении. Это был тот монах, который хоронил Финнлэйта. Наконец, тот сказал:
— Могу я войти?
— Да, конечно.
— Спасибо. Я увидел твой дымок и подумал, что можно согреться.
Мюртах отступил назад, так, чтобы монах мог войти в хижину. От коричневой рясы монаха пахло мокрой шерстью, а когда он сел, то протянул свои босые ноги к огню и вздохнул. Его ноги выглядели такими же затвердевшими, как копыта.
— Ты хочешь чего-нибудь поесть? — Мюртах указал на баранину на доске, которую он использовал как стол.
— Нет, спасибо, я уже ел. Ты сумасшедший? — Что?
— Они говорят, что ты сумасшедший, что ты совершенно сошел с ума.
— Кто это говорит? — Он присел на корточки и положил на место кусок мяса.
Монах пожал плечами.
— Люди, которых я видел. Тебя интересуют эти новости? Обо всем, о ком-нибудь… Как давно ты здесь?
— О… — он попытался припомнить. — С тех пор, как шел снег. Ты помнишь, когда шел снег?
— Конечно. Я это чувствую на себе. Датчане готовятся прийти в Дублин в Вербное воскресенье, вот такие новости.
— А! Это война. Кто-нибудь что-нибудь сделал? Я имею в виду Мелмордху?
— Нет. Никто не знает, где находится Мелмордха. Ты хотел бы знать, как они осудили тебя?
— Я могу это представить. — Он подумал о своем клане, оставшемся открытым главе мак Махона, кто бы ни стал новым, и пожал плечами. — Они похоронили как следует моего брата?
— Как следует. Они позвали епископа, чтобы сделать все, как следует. Он герой, о нем повсюду поют песни.
— Вербное воскресенье.
Все это казалось таким далеким и несущественным, все это. Он покачал головой.
— Они сказали, что ты сумасшедший, как я уже говорил тебе, — повторил монах. — Король думает, что ты полнейший Сьюбн, и поэтому нет цены, которую можно было бы назначить за твое убийство. Никто не
охотится за тобой, как ни странно это звучит. Клан О'Каллинэн освобожден от каких-либо обвинений против тебя, потому что ты сумасшедший.— Кто это сказал? Король?
— Что ты сумасшедший? Он…
— Я имею в виду, что вождь клана О'Каллинэн будет освобожден от вины за меня.
— Да, король.
— Почему… откуда это взялось, о сумасшествии.
— Я слышал, ты просил его о чем-то в таком роде.
— Дважды, но в первый раз я предложил ему закончить все, это удобно.
Монах отогревал перед огнем каждый палец на ноге в отдельности.
— Это очень удобно.
— Это годится. Быть вне закона не так уж горько, как нам говорили. Единственно, чего я не знаю, что мне делать.
Монах улыбнулся.
— Такой школы, куда бы ты мог пойти и научиться этому, нет.
— Пренебрежение этим просто скандал. Пойди в Кленмакнойс, скажи им, что они должны расширить курс — изложить нахождение вне закона по латыни.
Он немного наклонил голову.
— Я слишком стар, чтобы со мной так обошлись.
— Почему бы тебе не пойти в монастырь? Там они не могут тронуть тебя.
— Это соблазнительная идея. Но я слышал, что соблазн — это грех. — Он откинул волосы со лба. — Я пойду… к Мелмордхе.
— Почему?
— Я не знаю. Я думаю… Мне кажется, что я умер и лежу там, рядом с моим братом, но я не понимаю этого, и никто другой не понимают. Но если я вернусь туда, я найду мой труп, и я могу снова скользнуть обратно. Монах взирал на него некоторое время.
— Ты не был убит у Дублина.
— Нет, я…
Он поднял голову и засмеялся.
— Я не сумасшедший, в самом деле не сумасшедший. Монах пожал плечами.
— Бог направляет все дела к их должному завершению. Зачем идти в Дублин?
— Я должен королю кое-что. Почему я должен позволить ему дать мне, находящемуся вне закона, то, что он не дал мне, когда я был вождем?
— Месть это дурно.
Голос монаха прозвучал строже, чем раньше. Мюртах посмотрел на него и увидел гнев в его темных глазах.
— Это не месть, в действительности. А может быть, да. Там кровь на земле, а он делает вид, что ее нет.
— Ты уже убил однажды достаточно.
— Но, кажется, это не произвело такого уж большого впечатления. Все, что я делаю, не производит. — Он обхватил голову обеими руками. — Они даже не охотятся за мной, как ты сказал.
— Это обычная гордость.
— Нет, нет. И это не месть, в любом случае. Разве ты не понимаешь?
Монах взглянул на него.
— Думаю, что понимаю. Но я не хотел бы быть на твоем месте, если ты… так чувствуешь.
— А что, ты думаешь, я чувствую?
— Ты хочешь заставить мир зашататься, потому что ты жив.
— Вовсе не так.
— А если не так, то что же? Это по-детски — хотеть и… Мюртах завертелся на месте, все еще сидя, и сказал: