Зима в Непале

— Посмотрите-ка, — сказал он, — шесть месяцев работы насмарку. Теперь эти сукины дети велят мне передвигать столбы. И все ради вашей королевы.

— Да, — ответил я, — а платят за это Соединенные Штаты…

Подобно иронизирующему Пилату, я не стал ждать ответа.

Дарбар Сквер, главный архитектурный памятник города, также подновили. Кирпичные лестницы, которые вели ко многим храмам и зданиям, под влиянием времени приобрели красивый красновато-коричневый оттенок (искусство изготовления таких кирпичей давно забыто), и хотя плинтусы и ступени стали уже крошиться, их, вместо того чтобы ремонтировать, покрыли толстым слоем цемента. Самый большой храм на площади в изобилии украшен резьбой по дереву на эротические темы, а на углах крыша поддерживается фигурами приапических божков. Местные газеты высказали предположение, что следует принять меры, чтобы скрыть эту забавную фантазию от королевских глаз. Фигуры грубо раскрасили. Цельность архитектурного ансамбля площади была нарушена: теперь она походила на безвкусные декорации кино.

Маленький домик в Чобаре еще не был полностью оборудован, и первые дни мы провели в Катманду. В разгар туристского сезона было нелегко найти пристанище. Денис и Бетт нашли комнаты в индийском общежитии — дешевом, но неуютном. Я мог бы остановиться там и потом даже пожалел, что не последовал примеру моих друзей, но в моем возрасте уже хочется спать в уютной постели и умываться теплой водой — а ни того, ни другого нельзя было получить в примитивных приютах для паломников. В конце концов я снял комнату в «Империал Отеле», бывшем дворце семьи Ран. Здание это, по-видимому, не чистилось и не ремонтировалось со дня постройки — около пятидесяти лет назад. Моя спальня, лучшая комната во всем доме, как заверял управляющий, представляла собой сырую клетушку, со стен которой обваливалась зеленоватая, покрытая лишайником штукатурка. Там было всего одно маленькое окно без стекла, закрывавшееся деревянными ставнями с тяжелым наружным засовом. В примыкающей к спальне ванной комнате на полу из пузырчатого бетона одиноко стоял жестяной ковш, а три каменные ступени вели в уборную, которая представляла собой простое отверстие. Однако я с удовольствием отметил, что в ванной есть водопроводный кран, а уборная снабжена сливным бачком. К сожалению, в течение всех трех дней, пока я был в городе, ни одно из этих приспособлений не действовало: снабжение города водой было временно прекращено, чтобы заполнить резервуары в здании, где должна была жить королева. За гостиницу я платил три фунта в день. Сюда включалось и питание, но, кроме завтрака, который я обычно не ем, все остальное оказалось несъедобным.

Но питаться где-то было надо, и мы воспользовались услугами ресторана «Аромат». В местной газете он описывался как «единственный роскошный ресторан в Непале». Я спросил хозяина, почему он так назвал свое заведение.

— Потому что, — ответил тот, подыскивая английское слово, — оно хорошо воняет, не правда ли?

«Аромат» — с тех пор прозванный нами «Зловоние» — размещался в бывшем магазине на главной торговой улице. Столы были накрыты грязными клеенками, стены окрашены ядовито-зеленой краской. В одном углу висела большая раскрашенная олеография, изображающая короля и королеву Непала с многочисленными драгоценностями, сделанными из блесток. Позднее к ним присоединился портрет королевы Елизаветы, разукрашенный таким же образом, а также фотография ее супруга. Садиться на кресла, рассчитанные на щуплых непальцев, нам было довольно трудно. Освещалось помещение при помощи бра, выполненных в стиле индийского «art nouoveau» [29] в форме аляповатых тюльпанов; красные, желтые и зелёные лампочки все время мигали, так как напряжение то падало, то поднималось. Через весь потолок проходила неоновая трубка, которая с шипением испускала розовато-фиолетовый свет. Когда это устройство работало, лица посетителей приобретали нездоровый серый цвет, и казалось, что они страдают какой-то непонятной кожной болезнью.

29

Art nouveau (фр.) — новое искусство, модерн.

Кухня находилась снаружи, на заднем дворе, и, пока вы не замечали повара, сидевшего на корточках среди груды усеянных мухами отбросов, пища казалась вам сносной. Там подавали великолепный кэрри, а если оно надоедало — чай и взбитые яйца. Единственному официанту, веселому молодому невару, очевидно, когда-то сказали, что европейцы — люди нервные и придирчивые; и, как мы ни старались, нам так и не удалось отучить его вытирать тарелки своим замусоленным шарфом.

«Аромат» посещали в основном местные гуляки и прислуга из американской колонии. Скоро мы стали постоянными посетителями, и мне удавалось подслушать там многие городские сплетни. Только раз я видел в этом заведении еще одного иностранца. В зал влетела американка в узких брюках, которые подчеркивали размеры ее обширных бедер. Видимо, страдая с похмелья, она потребовала стакан молока.

— Я хочу пастеризованного, — сказала она, — понимаете, пастеризованного!

— Да, — сказал хозяин, — молоко, я понимаю.

Перед ней поставили стакан голубоватой жидкости, которая по всей Азии выдается за молоко. Она выпила его залпом и скрылась. После ее ухода хозяин подошел к нашему столу.

— Скажите, пожалуйста, — спросил он, — что значит «пастеризованное»?

Мы очень полюбили «Аромат» и, приезжая из Чобара за покупками, встречались здесь. Почти все американцы панически боятся микробов. Когда наши знакомые узнавали, где мы питаемся, они всегда поражались, как безразлично мы относимся к инфекциям. Я принадлежу к категории счастливцев, чей желудок редко восстает против дурного обращения, и в конце концов никто из нас не пострадал от частых посещений «Аромата».

Хотя во время путешествия в горах мы не принимали никаких мер предосторожности (за исключением кипячения воды), никто из нас ничем не болел. И когда я сказал однажды моему знакомому американцу, что не только не измотан путешествием, но уже много лет не чувствовал себя так хорошо, как в эти дни, он мрачно произнес:

— Вы напрасно так спокойны, вы должны подвергнуться тщательному осмотру и, если сейчас даже не чувствуете себя больным, потом вам не избежать неприятностей.

Он был крайне озадачен, когда я объяснил ему, что в Англии мы не обращаемся к врачу, пока действительно не заболеем.

Через несколько дней мы переехали в Чобар. Стены и пол коттеджа просохли и стали чистыми, но надо было еще много потрудиться, чтобы сделать дом пригодным для жилья. Мы вырыли в саду глубокую яму и огородили ее циновками — теперь нам не надо было по утрам совершать прогулки в соседние поля. К сожалению, мебель, которую мы заказали два месяца назад, все еще не была готова, и первые несколько недель мы спали на земляном полу. Бетт готовила, сидя на корточках перед керосинкой в углу. Она, казалось, наслаждалась домашней работой, но я решил, что нам должен кто-нибудь помогать. Мои мотивы были не совсем альтруистическими: просто я не склонен проводить оставшиеся недели в хозяйственных заботах, тем более что в этих примитивных условиях конца им не было.

Свой дом мы разыскали случайно, какой-то молодой человек, заметив незнакомца, подошел ко мне и спросил, что мне нужно. Звали его Викрам; как выяснилось, он был четри — то есть принадлежал ко второй касте после брахманов. Его состоятельная семья владела большинством домов в нижней части Чобара. Викраму было девятнадцать лет, он говорил немного по-английски и гордился тем, что принадлежит к новому эмансипированному поколению, которое сбросило кастовые узы, — по крайней мере так он думал. Уже в течение нескольких месяцев дом был не занят. Хотя он не принадлежал семье Викрама, но был окружен их владениями, и Викрам обещал присматривать за ним. Перед тем как отправиться в путешествие в горы, мы заключили официальный договор и по его условиям имели право жить в этом доме в течение года. Но теперь, когда мы наконец въехали, начались неприятности. Никто из округи к нам не приходил, жители деревни, когда мы встречали их на дороге, отворачивались. Только Викрам иногда навещал нас, но я заметил, что его поведение вскоре изменилось. Он признался, что чем-то обеспокоен, но не хотел объяснять мне причину, а когда я настоял, выяснилось, что наше присутствие в деревне нежелательно. Большинство простых крестьян были настроены дружелюбно, но три-четыре местных брахмана уговорили их бойкотировать нас. Они убеждали жителей, что мы оскверняем их землю и принесем деревне несчастье. Понимая, что мы имеем официальное право жить здесь, брахманы хотели выгнать нас, сделав нашу жизнь невыносимой. Викрам был на нашей стороне, но, хоть он и считал себя эмансипированным, у него был слишком слабый характер, чтобы идти против своей семьи, находившейся под сильным влиянием брахманов. Я сказал ему, что нам нужны двое слуг. Если же местные жители не захотят работать на нас, я привезу слуг из города, где уже привыкли к иностранцам и меньше беспокоятся о кастовых предрассудках.

^{Гуркхская ферма (дистрикт Баглунг): тыквы и кукурузные початки, сложенные для хранения.}

Один из дядей Викрама жил в большом доме на склоне горы сразу же за нашим домом. Он считался богатым, но в деревне его не любили. Большинство жителей, включая его родственников, были у него в долгу. Викрам ненавидел его, но дядя был главой семьи, и с ним следовало посоветоваться относительно слуг. Я сказал, что зайду к нему. Однако дядя велел передать, что после моего визита придется совершать церемонию очищения дома, поэтому он придет сам. Я сразу же невзлюбил его. Беспрерывно кланяясь, дядя уверял, что наше пребывание в деревне — великая честь. И у нас нет слуг? К счастью, он знает одного человека, который ищет работу. Это сын его друга, он пришлет его к нам.

На следующее утро, когда мы спустились к завтраку, нас ждал хитроватый на вид молодой парень. Я спросил, что ему нужно.

— Я ваш повар, — ответил он.

Когда я попытался выяснить, какую работу ему приходилось делать, он угрюмо замолчал. Мне он не понравился; я сказал ему, что наведу справки, и отпустил парня.

Вечером, когда стемнело, опять пришел Викрам.

— Вы заняли человека, которого прислал мой дядя? — спросил он.

Я сказал, что у меня сложилось самое неблагоприятное мнение о дядином кандидате. Викрам улыбнулся:

— Он только что вышел из тюрьмы. Был осужден на шесть месяцев за кражу со взломом. Его отец должен моему дяде столько денег, что не смог больше выплачивать даже проценты и передал ему все свое имущество. Теперь он раб моего дяди, и, если сын будет работать на вас, его не нужно будет содержать.

Через несколько дней появился другой кандидат, пятнадцатилетний юноша приятной наружности и с хорошими манерами. Он был очень робок и односложно отвечал на наши расспросы. С нашей помощью и подсказками он признался, что никогда не работал слугой и не имеет представления, что от него требуется. В то же время юноша заявил, что ни за что не станет готовить и подавать на стол, ибо это унижает его кастовое достоинство. Я спросил его, зачем он тогда пришел. Оказывается, его послал один из деревенских брахманов.