Зимние девочки

Трава до колена и мертво-коричневые, замусоренные остатки старых растений. Бывшие цветы и кустарники забиты сухими виноградными лозами. Пенек, который когда-то был кленов, на котором был мой домик на дереве, сгнил. Похоже на то, что мама вообще не знает о существовании заднего двора.

…До того самого лета, когда нам исполнилось двенадцать, домик на дереве был нашим замком. Нона Мэриган приехала присмотреть за мной, когда закончилась школа потому, что я была еще слишком маленькой для того, чтоб быть одной, и слишком взрослой для нянек.

Каждое утро она пекла: хлеб с цукини, овсяное печенье, или пирог с черникой. Она учила меня и Кейси вязанию крючком, бесконечно-длинная пряжа обвивала ее бумажные руки и сухие, длинные пальцы. Мы не хотели смотреть, как пожилая леди вяжет или печет.

Мы хотели болтаться по аллее. Мы хотели скрестить пальцы, и стать шестнадцатилетними, чтоб мы могли вести автомобили и встречаться с плохими парнями. Дом на дереве был слишком маленьким для таких беспокойных девочек, как мы, но это было все, что мы имели. Мы читали, играли в карты, ели фруктовое мороженное, хлеб с горчицей и плавленым сыром, из-за чего наши рубашки постоянно были в пятнах.

Это было лето, когда я наконец-то выросла, после годов, когда я была намного меньше, чем все остальные.

Половая зрелость позволила мне вытянуться, растягивая меня до тех пор, пока руки едва не ломались, а шея была такой хрупкой, что от одного неосторожного движения она могла сломаться. Это новое тело пахло влагой.

Задница колыхалась, когда я шла, бедра выглядели еще больше в балетном трико, а двойной подбородок уродливо разделся. Преподаватель балета убрал мое соло с программы и сказал, чтоб я прекратила лопать мороженное с кленовым сиропом и грецкими орехами. С красивого, элегантного лебедя я стала гадким утенком, который не мог идти, чтоб его тело при этом не тряслось как желе. Кейси сказала, что балет для детей. Я сказала, что мне все равно, так и думала. Два дня спустя она уехала в театральный лагерь, и я осталась одна.

Это было лето, когда напечатали знаменитую книгу отца, и он постоянно был в новостях. Мама узнала о его любовнице. Он спал на диване пару недель, а потом уехал. Сказал мне, что будет любить меня, не смотря ни на что, снял квартиру с одной ванной, и уехал.

Нона Мэриган сказала, что избавится от старого мусора – это хорошо. Она с самого начала не любила моего отца, как человека, с которым можно жить. Мама подала на развод. В офисе адвоката мои родители утверждали что мы всегда будем семьей из-за меня, но теперь все будет гораздо лучше. Никаких криков и аргументов не было.

Разлучая нашу семью, они фактически делали ее сильнее. К тому времени, когда я поняла это, это уже не мело ни какого смысла, они были разведены, а папа начал встречаться с Дженнифер.

Всплеск роста разорвал мои внутренние органы в клочья. Я просыпалась от боли и плакала почти каждую ночь. Моя мать проверила меня на двадцать видов рака и

консультировалась с экспертами, которые смотрели на черно-белые фото моих внутренностей и сказали, что со мной все хорошо. Боль уйдет, когда прекращу расти.

Они врали. Стало только хуже.

Нона Мэриган уехала перед тем, как школа началась. Кейси вернулась из лагеря с псевдобританским акцентом, следами от ожогов ядовитым плющом, и тремя пачками слабительных.

Я показала ей маленькие порезы на своей коже, через которые вытекала боль и все плохое.

Сразу они были маленькими, и едва заметными, как царапины испуганной кошки, которая хотела вырваться и убежать подальше от нас. Боль от этих порезов была еще одним видом боли. Это помогало меньше думать о своем теле, о семье и жизни, которую у меня украли, это позволяло мне не беспокоиться…

Кассандра Джейн взорвалась изнутри, как розовый, праздничный, воздушный шар. Никто не пел ей, не держал ее за руку и не помогал собрать разбитые частички. Она умерла в одиночестве. Я не могу позволить себе выглянуть из окна потому, что я снова увижу ее дом, потому, что только сейчас до меня дошло, что она никогда не будет спать там, не будет хлопать дверью, и петь в душе, моя свои волосы. Я решила вернуться в гостиную, с закрытыми глазами и ногами, шаркающими по полу. Не позволяя себе видеть ничего вокруг, пока я возле опасных окон.

Мой живот все еще скулит, а потому я укутываюсь в одеяло, и включаю самую высокую температуру. Он смазан изнутри жиром от яиц и маффинов. Все это проникает в мои артерии, затвердевая, словно бетон. В любой момент мое сердце может просто остановиться.

038.00

Я просыпаюсь, чувствуя себя гораздо более сконфуженной, чем обычно потому, что с моей кроватью что-то не так, да и не кровать это вовсе, это мамин диван, мягкий диван в доме моей матери. Я укутана в тяжелое одеяло семьи Мэриген, сшитое, видимо, со старой переработанной ткани и поношенных юбок.

Я не помню, как уснула, не помню, как легла спать или хотя бы придремала. Я не проснулась, когда мама пришла домой. Я не могла сказать, хорошо это или плохо.

Кейси не приходила ко мне прошлой ночью, это хорошо. Может, теперь она тоже может уснуть.

Воздух пахнет отбеливателем и кофе, как всегда.

«Мама?» - это слово кажется мне забавным.

«Я здесь…» - отвечает она слабо.

Я обертываю стеганое одеяло вокруг своих плеч и прохожу по дому. Такое впечатление, что я уехала отсюда шесть жизней назад. Не шесть месяцев.

Когда папа уехал, она поменяла все: фурнитура, новые ковры, полностью новая кухня.

Она снесла пару стен, перестелила полы, поставила новые окна и убрала двери.

Мы провели два года среди плотников и рабочих, которые очень много ругались. Когда все закончилось, у нее был новый, шикарный дом незапятнанный присутствием моего отца.

Я почти не сомневалась в том, что как только я уеду, она сделает это вновь, но, как я смотрю, тут изменилась только одна вещь: все фото со мной, бабушкой и дедушкой, мной

балериной, мной, когда я была ребенком, спящим у нее на плече, все они были сняты со стен. Они оставили призраков внутри, ярким картинки с существами, прорезающими своими тонкими ногтями путь наружу. Остальные стены перед ними просто исчезли.

Ее голос проник в комнату из-под запертых библиотечных дверей: «Я приду через минуту»

«Я буду внизу»

Моя комната выглядит так же, как и тогда, когда они последний раз заперли меня в New Seasons, со следами от ботинок на двери шкафа и порезанными открытками со Дня Рождения на полу. Она не просила домработницу застелить мою кровать, прибрать здесь или пропылесосить пыль.