Зимний излом. Том 2. Яд минувшего Ч.2

Барон кивнул и опустил рапиру первым. Разогнавшийся Вальдес вполголоса ругнулся и протянул командору руку, которую тот и пожал самым торжественным образом.

– Это был хороший поединок. – Так говорят об удачном блюде, впрочем, бергеры в еде так же серьезны, как и в бою.

– Хорошо, но мало, – хохотнул Вальдес. – Но мы еще продолжим. А что за спешка?

– Регент требует! – крикнул Ариго и повернулся к суб-теньенту: – Вы знаете, в чем дело?

– Да, господин генерал. Прибыл человек, называющий себя герцогом Приддом. Он предъявил подорожную, подписанную маршалом Алва. Сейчас гость в приемной герцога. Монсеньор желает, чтобы вы присутствовали при разговоре.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ «Мир» [9]

Только

зная наперед свою судьбу, мы могли бы наперед поручиться за свое поведение. Франсуа де Ларошфуко

Глава 1 Тронко. Надор

400 год К.С. Вечер 9-го дня Зимних Ветров

1

На пороге стоял кабан, можно даже сказать, вепрь. В олларианской сутане и ботфортах со шпорами. Рыла с того места, где сидела Матильда, было не разглядеть, но широченные плечи, достойный их зад и стоящая дыбом щетина впечатляли. Ее высочество восхищенно охнула. Кабан развернулся, рыла у него не оказалось, вместо него торчал внушительный, впору хоть алату, нос, от которого двумя волчьими хвостами расходились черные с проседью брови. Щек, лба и подбородков, впрочем, тоже хватало.

9

Высший аркан Таро «Мир» («Венок») Le Monde. Карта символизирует покой души после долгих испытаний, освобождение от привязанностей и оков, возвращение домой, достижение цели, обретение высшего знания, достижение гармонии с миром. В некоторых случаях – благосклонность окружающих, официальное признание. Это перемены, дальняя дорога. Что-то должно заявить о себе: рождение, смерть, начало, конец. ПК: время для перемен к лучшему еще не наступило, добиться желаемого невозможно. Может означать успех, омраченный разочарованием, возможно, потерей любви. Это крупная неудача, непонимание очевидного, отсутствие способности или возможности развития.

– Это и есть овца заблудшая, но изловленная? – вопросил олларианец и почесал нос. – Хороша без меры!

– Не знаю, где здесь овца, – с достоинством произнесла принцесса, – но лично я вижу хряка.

– Сударыня, – пояснил откуда-то из-за кабаньей спины Дьегаррон, – разрешите вам представить его преосвященство Бонифация, епископа Варастийского и Саграннского.

Принцесса хмуро оглядела ввалившееся чудище. Вблизи святой отец выглядел не лучше, чем издали. И это после Адриана и Левия…

– Я принадлежу к эсператистской церкви, – отрезала Матильда. – И не собираюсь на старости лет впадать в ересь.

– Не гневи Создателя! – потребовал незваный гость, нагло разглядывая сестру алатского герцога. – Тебе до старости, что из Тронко до моря Холтийского на своих двоих, ибо что для чахлой пажити – осень, для тучной – лето, и колоситься ей до снегов к радости пахаря.

Кто бы говорил о тучности, а это брюхо с бровями могло бы и помолчать!

– Генерал, – церемонно произнесла Матильда, – вы просили обращаться к вам, если у меня возникнут затруднения. Они возникли. Уберите этого еретика из моей столовой или дайте мне пистолет.

– Сожалею, сударыня. – Дьегаррон с трудом сдерживал усмешку, так что два пистолета было бы в самый раз. – Но я не могу поднять руку на духовную особу. К тому же после раны мне с ней не справиться.

– Не предавайся самообману, чадо, – пророкотала духовная особа, шаря взглядом по комнате, – ты не управился бы со мной и будучи здоровым.

– Не могу сказать наверняка, так как не пробовал, – блеснул глазами генерал, – но и вы в таком же положении.

– Нет равенства меж смотрящим с горы и блуждающим в низине. – Толстяк запустил лапу в карман и извлек оттуда монету. – Подняв руку на пастыря своего, ты был бы посрамлен и унижен, как унизится презренный металл в руках бескорыстных…

Епископ сжал пальцы, красная рожа стала вовсе багровой. Запахло пережаренным луком и касерой.

– Маркиз, – светским тоном осведомилась принцесса, – вам не кажется, что становится душно?

Дьегаррон пожал плечами. Искореженная монета шлепнулась на скатерть, Матильда не сразу узнала кобрий [10] его величества Дивина. Непристойно изогнутый павлин надменно тыкался носом в собственный хвост.

– Так и будет! – возвестил епископ. – А теперь отвечайте, дети мои, и ты, душа заблудшая, отвечай. Пили ли вы сегодня или же провели день в праздности и тоске мерзопакостной и неподобающей?

10

Гайифская медная монета.

2

Вечер мало отличался от дня: та же воющая серая мешанина за стенами, те же пляшущие по стенам тени, горечь загоняемого ветром назад, в трубы, дыма, назойливые собачьи плачи, сквозняки и тоска. Вьюга не унималась шестой день, заваливая Надорские холмы сухим, колючим снегом. Во дворах еще можно было дышать, но выбравшийся из-за прикрытия стен рисковал задохнуться или, того хуже, быть заживо похороненным. Это понимала даже Айрис, впрочем, молодая герцогиня к здешним буранам привыкла. Сменившая гнев на милость в отношении южанок Хетер клялась, что в день рождения Айри мело еще хлеще, а старый Джек, вопреки песьим пророчествам вставший на ноги, вспоминал бурю, обрушившуюся на Надор в год смерти старой герцогини. Тогда мело без передышки больше месяца, но Луизе с лихвой хватило и недели.

– Мама, – одетая для ужина Селина отложила щипцы для нагара и вздохнула, – Джек говорит, вьюга не кончится еще дня три.

– Да хоть восемь, – бодро улыбнулась Луиза. – Лучше снег, чем мороз. Метель снаружи, а холод в любую щель пролезет, ну а дыр тут, сама видишь… Не замок, а решето!

Дочка погладила жемчуг на шее и промолчала. Скучает по Левфожу или просто не по себе? Лучше бы скучала…

– Мы с тобой никогда такой зимы не видели, – капитанша деланно зевнула и поднялась, – вот и заскулили. У меня шнуровка разошлась, посмотри, пожалуйста.

– Сейчас.

Госпожа Арамона повернулась спиной к дочери и уткнулась взглядом в окно. Джоанна каждое утро честно открывала внутренние ставни, но сегодня это явно было лишним. Нет, Луиза ничего не имела против снега, когда тот лежал смирно или лениво кружил в свете фонарей, но кипящее серое варево пугало. И еще пугала моль, вернее, ее отсутствие.

Проклятые серые бабочки в один прекрасный день принялись дохнуть и сдохли все до единой. Замок словно запорошило серым пеплом, и ничего хорошего в этом не было, как и в проклятущих псах, которых по случаю ненастья пустили на кухню и в конюшни, а поганцы скреблись в двери и выли, тревожа лошадей.

– Это волки, – объясняли слуги, – подобрались близко к замку и справляют свои свадьбы.

Луиза выходила на двор и слушала – сквозь свист ветра и впрямь прорывались дальние голоса. Возможно, это были и волки, но четыре свечи в спальне госпожи Арамона и в комнатах Айри и Селины не гасли ни днем ни ночью. Надорцы терпели: то ли привыкли, то ли сами боялись.

– Мама, – объявила Селина, – тебе показалось. Все в порядке.

– Ты уверена? – Разумеется, в порядке, Эйвон всегда затягивает на совесть, но дочке нечего смотреть в угол и теребить ожерелье. – Айрис на конюшне?

– Да… Мама!

– Успокойся, это что-то свалилось, – быстро сказала капитанша. – Что-то тяжелое… Похоже, на лестнице. Там пропасть всякой дряни железной…

Второй удар был легче, третий казался таким же, как и второй. Пол слабо задрожал, но как-то странно, словно по лестницам прокатился чугунный шар, замер и вновь застучал, глухо и сильно. Можно было подумать, что внизу пляшут, но кто бы в Надоре посмел веселиться, да еще в час вечерней молитвы? Луиза вышла на середину комнаты и прислушалась. Стук не ослабевал, но и не усиливался. За облезлыми шпалерами что-то с шуршанием осыпалось, под крышей трещало, с кресла на пол один за другим падали клубки – алый, розовый, зеленый…