Зимняя бегония. Том 1

Чэн Фэнтай со всей силы хлопнул его по спине:

– Сам содержишь любовницу, да ещё говоришь что-то? Говорю же, управы на тебя нет!

Фань Лянь ударил его в ответ:

– Оказывается, я один здесь содержу любовницу? Это ты мне ещё что-то говоришь?!

Вечер проходил в доме в китайском стиле, в бывшей резиденции зятя императора. Многие из княжеских дворов и чиновничьих усадеб Цинской [42] династии теперь скупили поднявшиеся богатые дельцы. Они двое, болтая и перешучиваясь, как раз обогнули две галереи, когда Чэн Фэнтай краем глаза увидел молодого человека в белой куртке китайского кроя, что сидел в павильоне напротив пруда. Изящный и утончённый, завидев издалека Чэн Фэнтая, он улыбнулся ему и кивнул.

42

Династия Цин – 1644–1911 гг.

Чэн Фэнтай, силясь разглядеть, кто это, сказал:

– Что это за юноша читает там книгу? Как… А! Выглядит совсем как молодой актёр.

Фань Лянь, поправив очки, взглянул в ту сторону и весело произнес:

– Это не просто какой-то молодой актёр! Зять! Очки мои тебе одолжить, что ли? Ты ради него подставился под тумаки, а теперь не узнаёшь?

На лице Чэн Фэнтая отразилось замешательство, и Фань Лянь хлопнул его по плечу:

– Это ведь Шан Сижуй!

Чэн Фэнтай нахмурился и, внимательно вглядевшись, покачал головой:

– Разве он? Не похож, совсем не похож.

– Да где же это не похож?

– В тот день, когда мы виделись, он двигался и вёл себя точь-в-точь как женщина, обликом был – вылитая Ян-гуйфэй. Сегодня же вдруг стал молодым кабинетным учёным.

Фань Лянь кивнул:

– Так и есть. Он же актёр.

Чэн Фэнтай остановился посреди галереи и продолжил внимательно разглядывать Шан Сижуя.

После ужина хозяин вечера объявил о начале игр, и в гостиной, состоящей из трёх проходных комнат, принялись декламировать сказы под барабан и играть в мацзян и бридж, а сад превратился в площадку для танцев – развлечения были на любой вкус, и в резиденции воцарилась чрезвычайно оживлённая атмосфера. Чэн Фэнтай только сыграл две партии в бридж, как Фань Лянь увёл его играть в мацзян. Шан Сижуй же сидел вместе с хозяином дома в боковой ложе, слушая сказ под барабан и отбивая ритм, подпевая себе под нос, любое представление ему нравилось, и в любом представлении он что-то да понимал.

Хозяин вечера, господин Хуан, был стариком лет за шестьдесят, живя в большой усадьбе цинской постройки, он заполонил весь дом мебелью западного образца, носил однобортные кофты китайского кроя и ел европейские блюда, оставаясь где-то посреди между китайским прошлым и современными веяниями, и в этом они с Чэн Фэнтаем были очень похожи. Господин Хуан уже заметно постарел, глаза его заволокло мутной пеленой, а лицо напрочь лишилось всякого сияния. Шан Сижуй же, напротив, весь светился юношеским очарованием и свежестью. Они сидели, прильнув друг к другу, и выглядели словно пожилой отец и младший из сыновей. Господин Хуан взял ладонь Шан Сижуя и с улыбкой сказал:

– Быть может, и Шан-лаобань выступит для нас разок со сказом под барабан?

Шан Сижуй ответил:

– Ремесло от ремесла, как гора от горы, далеки, я ведь не попаду в ритм, разве будет это успешным выступлением?

Девица, что выступала под барабан, слегка наклонив голову, пристально посмотрела на них, прислушавшись к разговору. Господин Хуан схватил Шан Сижуя за руку и потряс её, рассмеявшись:

– Неужто ты его не узнаёшь? Это ведь Шан Сижуй-лаобань.

Девица, ужасно изумившись, ещё раз взглянула на Шан Сижуя, и взгляд её заблестел:

– Как же я могу не узнать! Я ведь страстная поклонница Шан-лаобаня! – И, притопнув ножкой, укоризненно добавила: – Ай-яй! Господин Хуан, вы что же, позвали меня сегодня, чтобы поиздеваться? Чтобы я осрамилась перед актёром?

Все дружно расхохотались. Шан Сижуй тоже рассмеялся и, вызволив руку из хватки господина Хуана, поприветствовал девицу, сложив ладони:

– Ну что вы, помилуйте! Как я и сказал, ремесло ремеслу рознь. Девица стоит на другой горе, вы ведь тоже артистка.

Было известно, что Шан Сижуй обычно проводил досуг сдержанно, к тому же, дабы сберечь голос, редко участвовал в подобных шумных приёмах. Говоря по правде, его нельзя причислить к людям, ищущим чувственные наслаждения. А потому многие из присутствующих лишь слышали имя Шан Сижуя, но никогда не встречали его в повседневной жизни, и сегодня, увидев его истинное лицо без краски, не давали ему прохода. Они один за другим подходили к Шан Сижую, подыскивая слова, чтобы завести с ним разговор, и кончилось всё тем, что он обязан быть спеть хоть разок. Шан Сижуй не хотел петь, в последние дни похолодало, и у него обострилась старая болезнь, горло не повиновалось ему как прежде. Но ему было не отвертеться, к тому же, как бы его ни расхваливали, он всего лишь актёр, который призван украсить собой оживлённый вечер, это его прямая обязанность.

Шан Сижуй не спеша поднялся и заговорил:

– Что дамы и господа желают послушать? Как насчёт «Веера с персиковыми цветами»? [43]

Никто из присутствующих не возразил. И Шан Сижуй запел. Голос его, подобно звону разбитого серебряного кувшина, вдруг ворвался в дом, и звуки танцевальной мелодии в саду оказались заглушены оперной арией. Молодёжь прекратила танцевать и оглянулась туда, откуда доносилось пение. Этим вечером, пришедшимся на позднюю осень, луна ярко сияла в небе, окружённая россыпью звёзд, и кристально-чистый голос, казалось, взмывал к небесам, лаская слух освежающей прохладой и погружая в неизведанное. Какой там вальс или серенады! В сравнении с Шан Сижуем они никуда не шли, и танцевальная мелодия немедленно распалась на хаотические пошлые звуки, от которых вяли уши. Только ледяной голос Шан Сижуя был в силах выразить всю прелесть этого пейзажа, где в лунном свете играл ветерок, подобно тому как Чанъэ [44] во дворце Великого холода [45] развевающимися рукавами соединяет небеса и землю своей мелодией.

43

«Веер с персиковыми цветами» (кит. ???) – пьеса Кун Шанчжэня, потомка Конфуция в шестьдесят четвёртом поколении, который жил при императоре Канси (1661–1722). Пьеса рассказывает историю любви учёного Хоу Чаоцзуна и куртизанки Ли Сянцзюнь, а веер с персиковыми цветами, подаренный учёным возлюбленной в честь обручения, становится безмолвным свидетелем как их любви, так и гибели империи Мин.

44

Чанъэ (кит. ??) – богиня Луны в даосизме. По преданию, Чанъэ выпила эликсир бессмертия, который принадлежал её мужу, стрелку Хоу И, и вознеслась на Луну, где и вынуждена жить в полном одиночестве.

45

Гуанханьгун (кит. ??? – дворец Великого холода, лунные чертоги) – обиталище Чанъэ на Луне.

Все разговоры в игорном зале постепенно стихли, и люди обратили слух к пению Шан Сижуя. Этот голос настолько полнился чистотой, что, казалось, разогнал весь дым и чад, заполонивший гостиную. Чэн Фэнтай, зажав в зубах сигарету, застыл. На сей раз, слушая пение Шан Сижуя, он оказался охвачен непостижимым чувством, словно вдруг повстречал старого друга – по крайней мере, на сердце у него стало так же тепло.

Как раз когда ария подошла к концу, в зал вбежала целая стайка молодых господ и барышень, прежде танцевавших в саду. Девица, её возглавлявшая, смерила Шан Сижуя пристальным взглядом, а затем бросилась к господину Хуану и, повиснув у него на шее, принялась ластиться:

– Папа-папа-папочка, отдай нам ненадолго этого актёра, всего лишь на минутку!

Господин Хуан стряхнул её с себя:

– Зови его Шан-лаобань!

– Хорошо-хорошо, Шан-лаобань, Шан-лаобань. Я заберу Шан-лаобаня с собой, а потом верну тебе! – сказала она и поцеловала отца в щёку.

Парни и девушки, ничего больше не желая слушать, вытолкали Шан Сижуя за дверь. Господин Хуан прикоснулся к щеке, на которой всё ещё ощущался поцелуй дочери, и сказал собравшимся вокруг:

– Что за странности! Когда это молодёжь разбиралась в китайской опере?

Кто-то со смехом ответил:

– Так они не разбирались, потому что вживую не встречали хорошего актёра. А услышав такого мастера, как Шан-лаобань, увидев его прелестную, девичью наружность и совершенную игру, разве могли они устоять?

Присутствующим показалось, что в этих словах затаилась необъяснимая двусмысленность. Господин Хуан, казалось, был совершенно согласен с высказаванием и, поглаживая бороду, хитро поглядывал на гостей.

Чэн Фэнтай наблюдал, как Шан Сижуя в сопровождении пышной свиты выводили из гостиной, и он, болезненно-худой, в чисто-белом, силуэтом напоминал только-только заиндевевшую плакучую иву – такой же утончённый и хрупкий. Барышня Хуан, которая прижалась к нему вплотную, в сравнении с ним выглядела круглой и толстой, от неё веяло грубостью и неотёсанностью, словно от большой и глуповатой старшей сестрицы. Их путь пролегал мимо комнаты, где играли в мацзян, и барышня Хуан, едва завидев Чэн Фэнтая, тут же подбежала к нему и, обхватив за шею, сказала:

– Второй братец Чэн, выйди через минутку и потанцуй со мной.

Чэн Фэнтай, которого от её резкого движения качнуло вперёд, едва не обжёг ладонь сигаретой. Поспешно сделав пару затяжек, он затушил окурок ногтем:

– Не пойду!

Барышня Хуан закапризничала:

– Ну отчего же, отчего? Ты ведь так хорошо танцуешь!

Чэн Фэнтай ущипнул её за щёки и со смехом проговорил:

– Верно! Раз я уже прекрасно танцую, какой смысл ещё танцевать? Сейчас я хочу поупражняться в игре в мацзян!