Зимняя битва
Шрифт:
Пятеро человекопсов вышли из дома, запрокинули морды и завыли, словно волки. Но в этом вое не было угрозы. Наоборот, в нем звучало ликование. Тети первым скинул куртку и отшвырнул ее подальше в снег, за ним Микеринос. Хефрен и Аменхотеп тоже принялись срывать с себя куртки, рубашки и штаны. Скоро все они освободились от человеческих одежд и дружно помчались в сторону гор. Через несколько секунд снежная мгла поглотила их.
– Человекопсы… – завороженно прошептал Милош. – Они возвращаются в дикое состояние…
– В свободное, – поправила Хелен. – Дикость они оставили позади… Пойдем, теперь путь свободен.
Она
На столе оставался едва початый каравай хлеба.
– Может, поешь? – спросила она.
– Нет, не могу, – сказал Милош. – А вот ты поешь, боюсь, теперь тебе понадобятся силы за двоих.
Хелен подбросила дров в огонь и села за стол. Заставила себя съесть немного хлеба. Потом легла рядом с Милошем, и так они долго лежали, глядя, как ходят по потолку отсветы пламени.
– Ты как, ничего? – спросила Хелен.
– Ничего, – с трудом выговорил Милош, – не считая того, что я убил человека…
Он уткнулся лицом в согнутую руку и заплакал.
– Ты убил человека, который иначе убил бы нас, – уговаривала его девушка. – Разве это было бы лучше?
– «Душить нельзя…» – рыдал Милош. – «Ни в коем случае нельзя душить…» А я… Теперь никогда не смогу бороться… и не хочу…
Она гладила, гладила его по голове. Долго, молча. Понемногу рыдания утихли. Хелен вполголоса сказала:
– Знаешь, давай завтра дальше не пойдем. С твоей раной да по такому снегу нам не одолеть гору. Лучше вернуться. Как ты думаешь?
Милош уже ничего не думал. Он спал.
Хелен взяла его широкие, сильные руки в свои и поцеловала. Это не были руки убийцы.
IX
ГИГАНТСКИЙ БОРОВ
ХЕЛЕН проснулась ни свет ни заря. Огонь погас, и от едкого запаха остывшего дыма першило в горле. Кругом валялись пожитки Миллса и Пастора, в бледном свете занимающегося утра они выглядели какими-то ненужными и неприкаянными, и Хелен вздрогнула. Значит, вчерашние ужасы ей не приснились, все было взаправду: смертный бой Милоша, его рана, кровавая вакханалия человекопсов. Она повернулась к товарищу, тронула его за плечо:
– Как ты, ничего?
– Ничего… – улыбнулся Милош, но даже головы не поднял.
Она встала и выглянула за дверь. За ночь снегу еще подвалило. Одежду, брошенную человекопсами, совсем замело, а могилы Миллса, пастора и Рамзеса круглились тремя безобидными плавными выпуклостями. Хелен вернулась в дом и сосредоточенно принялась разжигать огонь: сухие травинки, потом щепочки… Стоя на коленях, она усердно раздувала угли. Милош, так и лежавший не шевелясь, краем глаза наблюдал за ней.
– Смотрю, ты все умеешь: трупы закапывать, разводить огонь, утешать… Так и подмывает попросить у тебя кофе, вдруг тебе и это под силу!
– На спор? – задорно бросила она, изо всех сил стараясь выглядеть веселой
и уверенной.Она заглянула в буфет, открыла все дверцы и ящики и нашла-таки то, что искала: старую кастрюлю с отломанной ручкой. Набила ее снегом и поставила на огонь. И через десять минут торжественно вручила Милошу кружку кипятка, сдобренного несколькими каплями водки из фляжки Пастора:
– Извини, заварка слабовата…
Он приподнялся на локте и маленькими глотками стал прихлебывать обжигающий напиток.
– Ты сможешь идти? – спросила Хелен. – Тут как раз две пары снегоступов… Спускаться-то легче… Ведь мы пойдем обратно, да? Гору нам не осилить…
Милош отставил пустую кружку и печально посмотрел ей в глаза:
– Спасибо за «кофе», хозяюшка… А идти я не смогу. Я даже встать не могу. Всю ночь почти не спал от боли. И потом, смотри, похоже, лезвие прошло чуть ли не насквозь… – Он откинул одеяло. Вся рубашка человекопса, которой Хелен обмотала ему бедро, пропиталась кровью. Милош осторожно сдвинул ее, раздернул пошире прореху в штанине.
– О, Господи, – ахнула Хелен, увидев глубокую, зияющую рану, – сейчас сменю повязку.
– Кровь ты все равно не остановишь… – сказал Милош. – Остается только зажимать рану и по возможности не двигаться. Больше ничего не сделаешь. Разве что ты умеешь и раны зашивать… есть у тебя иголка с ниткой?
Ни тот, ни другая не засмеялись. «Тебе понадобятся силы за двоих», предупредил накануне Милош. Теперь Хелен поняла, насколько он был прав.
– Я пойду в долину за помощью, – сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал решительно, – найду какого-нибудь крестьянина, у которого есть санки… И свезем тебя туда, где тебе окажут помощь… Или найду врача и приведу к тебе сюда.
– Думаешь, тебе это удастся?
– А ты можешь предложить другой выход? Здесь можно сто лет прождать, пока кто-нибудь забредет.
Милош вздохнул. Ему трудно было смириться с мыслью, что Хелен придется идти одной.
– Со снегом все выглядит совсем по-другому. Ты можешь не найти дорогу.
– Я и не буду искать ту, по которой мы шли. Буду спускаться напрямик и постучусь в первый же дом.
Не теряя больше времени, она встала и принялась собираться в путь. Снегоступы Миллса были лучше – совсем новые, с еще не заскорузлыми ремнями. Хелен подогнала их по ноге и испробовала, пройдясь туда-сюда по снегу. Из двух рюкзаков она выбрала тот, что поменьше, – рюкзак Пастора. Вытряхнула из него содержимое: пачку солдатских сухарей и два яблока. Все это вместе с половиной оставшегося хлеба она положила около Милоша:
– Ты ешь все-таки, а то совсем ослабеешь.
– Постараюсь, – обещал он.
Хелен растопила еще полную кастрюлю снега и поставила про запас возле матраса. Потом укрыла Милоша всем тряпьем, которое могло защитить его от холода: здешним одеялом, свитером одного из человекопсов и курткой Миллса, так и висевшей у двери. Аляску Пастора она свернула и запихала в рюкзак, туда же сунула остаток хлеба.
Пора было идти. Она присела около Милоша, взяла в ладони его курчавую голову.
– Сюда мы шли два дня. Спущусь я быстрее, может, и одного дня хватит. Мне ведь даже не обязательно спускаться до самой долины. Помнишь, мы видели по пути, кое-где есть домики, вроде бы жилые. Если повезет, я вернусь уже завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра… Ты не сбежишь, а?