Зимняя битва

– Ян и Фабер, наверно, уже на мосту, – озабоченно говорил юноша. – Надо мне было с ними пойти…

– Надо будет – позовут, они же обещали, – отозвалась Дора.

– Да, надеюсь только, что не слишком поздно. Зимние битвы начинаются завтра утром. Может, до Милоша в первый день очередь и не дойдет, но мало ли что… Надо скорее входить в город!

Милена прильнула к нему:

– Не паникуй. Что тут осталось-то, завтра будем там.

– Да. Они не осмелятся открыть огонь. Мы ведь безоружны, с нами женщины, дети… Они не посмеют стрелять.

– Конечно, не посмеют, – подтвердила Милена. – А Милоша ты скоро увидишь. Ты же всегда говорил, что он создан для жизни, что у него дар такой.

– Говорил. Он и для счастья создан. Скорей, чем я.

– Счастье… – усмехнулась Дора. – Эта штука что, и впрямь существует? Вот скука-то, наверно!

Они шагали вместе час за часом, узкими проселками, разбитыми дорогами. Герлинда не отставала от Милены – «а то вдруг потеряется!». Кто направлял это шествие? Трудно сказать. Их несло течением. Вечер застал их на холмах, откуда начинался спуск к городу, и представшая им картина ошеломляла: все холмы, сколько хватало глаз, были черны от народа.

Они, конечно, знали, что люди-лошади собрались отовсюду, но это несметное полчище превосходило самые смелые ожидания. И вообразить хоть на миг, что Фаланга может устоять против этакой силы? Скоро прошел слух, что в столицу вступят на рассвете, а пока надо устроиться потеплее и ждать. Все радостно загомонили, словно сражение уже было выиграно. Герлинда запрыгала на месте и кинулась обнимать Милену.

– Чему ты так радуешься – ночи на морозе? – удивилась девушка. – Мы же все тут околеем до утра!

Герлинда непонимающе уставилась на нее, потом сказала просто:

– Да нет! Миром согреемся.

Она знала, о чем говорит, и в самом деле, ночь, обещавшая быть ужасной, оказалась волшебной. Быстро натаскали дров, и затрещали костры, вздымая к темному небу огненные языки. Милена боялась замерзнуть? Не раз за эту ночь ей с трудом удавалось настоять, чтоб дали уступить кому-нибудь место у самого костра, где люди грелись по очереди, без споров сменяя друг друга. Она боялась, что еды на всех не хватит? Хватило, и с избытком! Изо всех мешков повытаскивали караваи хлеба, окорока, колбасы, яблоки, вино, даже шоколад! Стоило Милене сесть, как тут же кто-нибудь становился на колени у нее за спиной и грел ее в объятиях. В первый раз она подумала, что это Бартоломео или Дора, ну, может быть, Герлинда. Кто бы еще позволил себе такую вольность? Но оказалось, это какая-то незнакомая женщина-лошадь. Милена, в свою очередь, тоже делилась теплом с людьми, которых видела впервые в жизни, и узнала, что давать так же радостно, как получать. Рассвет встречали одеревенелые, невыспавшиеся, топая ногами, чтобы согреться, но у всех было чувство, что они сообща одолели эту ночь, выжили, и теперь их ждут великие дела. Над погасшими кострами еще подымались тонкие дымки. Небо, пасмурное накануне, расчистилось, и в ясном морозном воздухе стали отчетливо видны другие холмы, тоже усеянные тысячами людей, долина, по которой уже двигались передовые отряды, и вдалеке – сверкающая лента реки.

Толпа зашевелилась, тронулась, и хорошо было снова шагать всем вместе. Кто-то начал напевать:

В моей корзинке нету сладких вишен, сеньор мой, румяных вишен нету и нету миндаля… —

и все подхватили – огромные люди-лошади и просто люди, те, кто пел правильно, и те, кто фальшивил:

Ах, нету в ней платочков, нет вышитых, шелковых, и нету жемчугов. Зато в ней нету горя, любимый, Нет горя и забот…

Пели все, кроме Милены. Голоса возносились вокруг нее – безыскусные, неумелые, нестройные, но полные истовой веры.

– Ты не поешь? – удивилась Герлинда.

– Нет, – сквозь ком в горле ответила Милена. – Я слушаю. Имею же я право хоть раз в жизни послушать…

Вдруг мальчик-лошадь лет двенадцати, плотный и крепконогий, весь красный и запыхавшийся от долгого бега, вырос перед Бартоломео и потянул его за рукав:

– Там тебя господин Ян зовет. С твоей дамой.

– С моей дамой?

– Да, с дамой Миленой.

– А где он?

– У моста. Я проведу.

– Я с вами! – крикнула Дора и, не дожидаясь ответа, поспешила за ними.

– И я! – кинулась следом Герлинда.

Им пришлось сперва прокладывать себе путь сквозь толпу, отчаянно работая локтями, а потом мальчик вдруг свернул налево, и через несколько десятков метров они каким-то чудом оказались одни на круто сбегающей вниз тропе.

– Ты знаешь короткий путь? – крикнул Бартоломео.

– Да! – отозвался мальчик, который спускался впереди, пиная башмаками камушки. – Я тут живу!

– Где? – спросила Милена, не видя вокруг никаких признаков жилья.

Мальчик не ответил и прибавил шагу. Они уже почти спустились с холма и теперь огибали какие-то заросли, искрящиеся от инея. Под ногами хрустела мерзлая трава.

– Подождите! – окликнула Дора. Они с Герлиндой сильно отстали. – У него, похоже, сапоги-скороходы, у этого мальчишки!

Маленький гонец даже не оглянулся и мчался вперед все так же стремительно. Со спины его трудно было узнать, таким легким и грациозным он теперь казался – словно вдруг вырос. Скоро и Милена выбилась из сил.

– Не могу больше! – выдохнула она. – Беги, Барт, я тебя там догоню!

Юноша припустился за проводником, который мелькал впереди, гибкий и воздушный. В несколько прыжков он почти догнал мальчика.

– Не гони так! Мы за тобой не поспеваем…

Между тем как небо на востоке все ярче розовело и голубело, откуда-то издалека стал доноситься сухой треск, словно от веток в костре. Две фигуры, большая и маленькая, все неслись вперед, перепрыгивая через кусты и канавы. Бартоломео никогда в жизни не одолевал таких расстояний за столь короткий срок. Морозный воздух раннего утра свистел у него в ушах. Голова гудела от шума собственного дыхания.

– Далеко еще? – крикнул он через какое-то время, изнемогая от беспокойства.

– Нет, – сказал мальчик и с разбегу остановился как вкопанный. – Уже пришли!

Он стоял, подбоченясь, прямой и неподвижный, и было что-то ангельское в его бесхитростном лице. Бартоломео опешил: мальчик даже не запыхался, но главное, он совсем не походил на себя давешнего. Как будто это был уже кто-то другой.

– Ничего себе! – вырвалось у юноши. – Ты что, волшебник?

– Да, – ответил мальчик и показал на возвышающуюся слева насыпь:

– Тебе туда, наверх! Я дальше не пойду, мне нельзя.

Бартоломео, не зная, что и думать, полез, помогая себе руками. На полдороге он оглянулся – у подножия насыпи никого не было. Безуспешно поискав глазами странного маленького проводника и убедившись, что он исчез, Бартоломео полез дальше. А когда добрался до самого верха, обнаружил, что стоит в каких-то ста метрах от входа на Королевский мост. Глянул туда – и похолодел от ужаса.

Люди– лошади, с палками и пиками, грозной толпой теснящиеся у входа на мост, пытались перейти реку. Над ними густым облаком стоял пар. А на другом берегу в сотне крытых грузовиков, стоящих в ряд, засели солдаты и встречали их ружейным огнем. Мощные тела павших уже усеивали мост. Но хуже всего было то, что люди-лошади на переднем крае так и лезли на приступ, не обращая внимания на стрельбу, сеющую смерть в их рядах. На глазах у Бартоломео двое совсем юных парнишек бок о бок ринулись на мост, размахивая палками. Не успели они добежать до середины, как грянули выстрелы. Первому пуля попала прямо в грудь: он подпрыгнул, словно в каком-то нелепом танце, взмахнул руками и рухнул ничком. Второй, раненный в бедро, пробежал еще, спотыкаясь, метров десять, прежде чем и его прикончили. Падая, он яростно швырнул палку в сторону своих убийц.