Зимовка на «Торосе»

— Где Махоткин, что с ним? — опросили мы сразу же, как только взошли на судно.

— В порядке. Василий Михайлович уже на Стерлегове, — успокоил, всех радист.

Пурга в самом начале развертывания наших весенних работ была более чем досадна. Хотя температура воздуха и держалась на уровне —30—40° и зима как будто бы и не собиралась уступить свои права, но на календаре стоял уже апрель, и хоть чисто условно, но мы чувствовали приближение весны. Хотелось двигаться, отмечать каждый день на графике выполненных работ наши крошечные победы над белыми пятнами архипелага, а вместо этого приходилось сидеть в тесных каютах.

Только через семь суток погода утихомирилась и с «Тороса» в разные стороны направились отряды с тяжело нагруженными нартами с продовольствием, палатками, знаками и прочим для проведения триангуляционных работ. Нашей первоочередной задачей было расставить по всему району деревянные пирамиды, служащие триангуляционными знаками. С каждой пирамиды должны быть видимыми не менее, чем три соседние. Все углы между триангуляционными знаками измерялись с большой точностью теодолитами. Один из знаков стоял на месте астрономического пункта, т. е. для этой точки на местности были известны ее широта и долгота. От этой точки до ближайшего соседнего знака, стоящего в расстоянии 2—3 километров от астропункта, измерялся «базис», т. е. расстояние между этими знаками. Измерение делалось с точностью до миллиметра. Кроме базиса, от астропункта определялось направление на ближайший знак. Далее путем только одних вычислений можно было по измеренным углам между знаками, известному базису и его направлению (азимуту) получить точные координаты каждого знака и перенести все эти точки на карту. Вся эта работа в целом создавала «опорную сеть», к которой привязывались и промер и топографическая съемка. Работа требовала от своих исполнителей особой аккуратности и точности, так как малейшая ошибка в любом измерении, входя составной частью во все вычисления, искажала всю систему, и карта тогда получалась неверной.

Физически работа была чрезвычайно тяжела из-за необходимости развозить на большие расстояния и по горам такие знаки, чтобы они, во-первых, были хорошо видимы с расстояния до 7—10 километров и, во-вторых, могли противостоять свирепым ветрам, так часто проносившимся над архипелагом. Всего нам предстояло установить 40 знаков, из которых самый маленький все же должен был иметь в высоту не менее 5 метров. Еще зимой мы выполнили заготовку, и теперь на каждой нарте лежали составные части знаков для их сборки на месте установки.

В 10 часов утра я, геодезист Михаил Иванович Цыганюк, гидролог Рахманов и матрос Карельский с нартами, нагруженными тремя знаками, палаткой, спальными мешками и пятидневным запасом продовольствия, вышли в поход до мыса Де-Колонга, т. е. до самой западной точки нашего района работ. Всего предстояло пройти, в оба конца 100 километров по прямой линии. Одновременно с нами вышли отряды для установки знаков на полуострове Еремеева и в заливе Бирули.

Стоял мертвый штиль при морозе в —32°. Пролив Фрама мы прошли сравнительно легко, но уже за заливом Бирули лямки начали так сдавливать грудь, что перерывы похода для отдыха пришлось делать через каждый час. После 20 километров пути пришлось сделать более длительный привал. Люди улеглись на снегу, глубоко дыша через закрывающие рот шарфы, глотать морозный воздух без такой предохранительной «перегородки» было как-то неприятно и даже больно. От подошв валенок в первую минуту лежания шел пар, а потом они быстро покрылись толстым слоем инея.

— Что же, чайку сообразим? — предложил Ганя Карельский, коренастый здоровяк, которого, казалось, не только двадцати-, но и стокилометровым походом не свалишь с ног.

— Дело, давай примус!

Пользуясь мертвым штилем, мы прямо под открытым небом устроили чаепитие. Странное впечатление производит эта процедура на свирепом морозе. И огонь примуса и кипяток были очень горячи, но радиус распространения их тепла был настолько ограничен, что, например, накачивать примус можно было только в перчатках, и даже за ручку кружки с горячим чаем браться голой рукой совсем не рекомендовалось. Крепкий чай с вином удивительно приятно наполнял все тело какой-то силой, но не хотелось вставать, чтобы опять лямки тяжелых нарт не начали давить на грудь и плечи. Однако время шло, солнце быстро катилось к закату, надо было итти дальше.

— Вот там впереди низкий мысок виднеется, наверно это входной в бухту Носова, под ним и лагерь разобьем.

Снова медленно шагаем, изредка перебрасываясь короткими репликами. На ходу холода не чувствуем, и только обледенелые шарфы, закрывающие рот, и блестящий ореол инея вокруг лица на шапках говорят о том, что в воздухе держится отрицательная температура, измеряемая не одним десятком градусов. Солнце ушло за горизонт. Изумительные по красоте сумерки померкли, быстро наступила ночь, а до видневшегося мыса Носова расстояние как будто бы ничуть и не уменьшалось. Отдыхать мы приостанавливались все чаше и чаще — силы иссякали.

— Ну, до мыса не дойти. Давайте к берегу, там и переночуем.

Мои спутники не возражали. Ноги налились таким свинцом, что казалось, напади сейчас на нас хоть целое стадо медведей, никто бы не сделал и лишнего шага, а так в упор и начал бы отстреливаться. Из темноты вынырнул какой-то торос, за ним смутно угадывался силуэт берега.

Установка палатки заняла минут двадцать, но в течение этого времени мороз забрался к нам и в валенки и в рукавицы, и мы, буквально окоченелые, разместились, наконец, вокруг горящего примуса под парусиновым пологом. Порция горячего чая и добрая миска супа из мясных консервов вернули нам и тепло и силы, но только не для ног. Ступни последних горели, как в огне, и в меховых сапогах, которыми мы заменили валенки, чтобы теплее и удобнее было спать в спальных мешках.

Тепло в палатке держалось только тогда, когда горел примус; стоило нам потушить огонь, как мороз моментально наполнил наше жилище, и последнее, что я запомнил из событий этого дня, — было ощущение отмороженных пальцев, которыми я слишком долго застегивал клеванты брезентового чехла моего спального мешка. В глубоком сне ночь прошла, как один миг. Проснувшись, я услышал протяжный шум примуса и глухие голоса Карельского и Рахманова. С трудом освобождаю голову из-под мехового капюшона мешка.

— Привет, ребятки, как дела?

— Ну и саук, Николай Николаевич! Аж пар стоит какой-то в воздухе!

— А в палатке тепло, кажется.

— Тепло. Ветра нет.

Вслед за мной вылез из мешка Михаил Иванович. Одеваться не приходилось, так как мы спали во всем том, в чем шли, за исключением валенок, которые на ночь снимали и подвешивали к верхней рейке палатки.

Быстро справившись с чаем и супом, мы свернули на наш «дом» и потащили весь груз к мысу Носова. Вчера, оказывается, мы были совсем недалеко от чего, но страшная усталость заставляла думать, что до мыса оставалось километров десять — двадцать. Сегодня наши ноги также не хотели работать бодро, как и накануне, но мы не сдавались, зная, что усталость и какая-то тупая боль в суставах ног на походе обычно проходят в процессе дальнейшей ходьбы. Останавливаться на мысе Носова не имело смысла, и мы пошли вдоль берега дальше до траверза островов Ледяных. Здесь, в расстоянии 36 километров от «Тороса», мы обосновали свою базу. Для нашего похода с грузом в 200 кило это было совсем неплохо.

Разбив наскоро палатку, мы с одним легким знаком на нартах и теодолитом сразу же направились на острова Ледяные. Какой пушинкой показался нам наш груз, после того как с нарт сняли все снаряжение и продовольствие! Чуть ли не бегом добрались до островов, которые представляли собою низкие, овальной формы пространства суши не более километра в длину. Поверхность островов была совершенно плоской. К их северо-восточной части примыкала гряда торосов — первая, встреченная мною в районе архипелага в этом году.

Если бы можно было подобрать слова, чтобы описать, как дико мы замерзли, пока устанавливали знак и производили необходимые наблюдения! Это было страшно мучительно, но прекратить работу не входило в наши планы, и люди то бегали по острову, чтобы вернуть чувствительность нотам, то производили наблюдения и записывали их в журнал. Пальцы после этой операции отмораживались; их растирали, мяли, хлопали рукавицами одна об другую, после чего опять начиналась беготня с самыми фантастическими прыжками и снова наблюдения. Так шло подряд не менее четырех часов. Когда все было кончено и мы вернулись к своей палатке, то нестерпимое желание забраться скорее в спальный мешок побороло даже необходимость рассмотреть как следует волчьи следы, обнаруженные около самой палатки.