Зита. Десять шагов до войны
Шрифт:
Капитаны в затруднении переглянулись.
– Шесть лет, – пробормотал один. – Не, ну это совсем за пределами разума…
– С другой стороны – у нас всё за пределами разума! – твердо закончил второй. – Называется – социализм! По роже еще раз хочешь? Нет – открывай доклад и вперед!
Капитаны с непередаваемыми чувствами уставились на запись оператора.
– Ути-пуси! – сказал один с нежностью. – Куколка!
– На руки посмотри! – посоветовал другой. – Чем она пацанчиков с ног сбивает? Явно же свинчатка! Изготовление, применение предметов, подпадающих под определение холодного оружия… лицом кавказской национальности!
– Коля, я не смогу, – пробормотал капитан и отвел глаза. – Ну и что, что кавказской? Девочке шесть лет! Шесть, Коля!
– А я, значит, смогу? Ты, значит, так считаешь. Ну-ну.
Капитаны недовольно помолчали. На огромном экране перед ними маленькая девочка безутешно плакала у окна и разрывала им сердца.
– А через полтора года поедем домой, – лениво сказал капитан. – Напьемся в дороге, как у нас принято… и ты припомнишь мне этот день. Помнишь, в прошлом году по сводкам прошло убийство? Совершенное с особой жестокостью, а? Точь-в-точь наш вариант.
– Там психопат работал.
– А ты не психопат, да? Да мы оба с тобой «не того» после Махачкалы. Как военно-врачебную будем проходить, не представляю.
Капитаны еще помолчали. На экране симпатичная малышка беззвучно общалась с учителями, бегала на разборки – в общем, жила своей не совсем обычной, но чисто детской жизнью…
– Значит, что ж, – буркнул капитан. – Аналитику писать придется – приказали. Значит, чего-нибудь напишем. В первый раз, что ли? Напишем, Коля, напишем, и не кривись! Нам тут еще полтора года куковать, не забывай! А уж что там поймут из написанного да как – уже не наша проблема.
– О! – сказал его товарищ, поднял наставительно палец и злорадно улыбнулся. – Верно! Ну, мы сейчас и напишем!
– А что пытался свалить на меня грязную работу, я тебе еще припомню.
– Значит, в одном поезде с тобой домой не поеду, – пробурчал капитан и пододвинулся к экрану.
– =-=-
Галдящая толпа учеников с шумом прошла мимо будочки смотрящего и растеклась по двору Дома коммунальщиков. Следом за ними через некоторое время быстро прошагала маленькая девочка и, не обращая внимания на обидные выкрики, скрылась в подъезде. Старший объекта проводил ее внимательным взглядом.
– Не повезло девчонке, – бросил он задумчиво сменщику. – Русская, а по лицу чистая грачка. Говорят, мамочка нагуляла. Родному папику хорошо, он с семьей в центральном секторе блаженствует под охраной СОБРа, а ей каково? У нас Южный фронт многие помнят, и государство эту память… разжигает, да. В школу пошла, а там штурмовики. Волчата нации, конченые придурки. Задавят малышку. И во дворе ее долбят. А ты, гаденыш, натравливаешь. Скажешь, нет?
– Ну и что? – вылупился белобрысый сменщик. – В чем проблема? У нас русский мир! Кто недоволен, пусть валит за Большой Кавказский хребет! Так сам лидер нации говорил, я слышал! Да я вообще ее пришибу, и мне ничего не будет!
Старший объекта молча бросил на него презрительный взгляд.
– Что, понравилась? – вдруг ухмыльнулся сменщик и покровительственно хлопнул старшего по плечу. – Я заметил, тебе маленькие очень нравятся! Уй… отпусти!
– Еще раз хлопнешь по плечу – руку оторву! – тихо пообещал старик. – Гнида. Ты даже против шестилетки слабак. Чужими руками норовишь. Увижу, что пацанов на нее напускаешь…
– И что мне будет? – нагло спросил парень. – За мной все, а за тобой кто?
– Свободен, – буркнул старший. – Дежурство сдал, дежурство принял – пошел вон.
– =-=
– Пришли, я здесь живу, – сказал мальчик, прищурился и посмотрел вверх. – Вон, видишь окно? У самого купола, рядом с солнцем. Ночью слышно, как по крыше кары ездят. Ремонтники прямо напротив окна по переходам лазят! Как заорут под ухом, аж подпрыгиваем! Мама говорит, скоро привыкнем. А так ничего, даже хорошо, жить можно. Птички в окно заглядывают, их много там, под куполом. У них там
гнезда.Зита с сомнением оглядела бесконечную белую стену с редкими дверями подъездов.
– Железнодорожная общага – это хорошо! – убежденно сказал малыш. – У нас карточная столовая на первом этаже, даже выходить из дома не нужно! Общая прачечная есть еще – да много чего есть! Главное, тут чисто и за порядком смотрят! У нас свой штурмовой отряд – знаешь, какие они строгие?!
Малыш покосился на каменно неподвижное лицо подруги и добавил потише:
– Но тебе лучше не заходить. Они ж не знают, что ты казачка.
– А двор где?
– Откуда? – удивился Богдан. – Это общага! Мы тут, на улице играем. Раньше жили в Доме медработников, там хороший двор. Но маму из клиники выгнали за то, что отказалась перерабатывать, и из дома тоже. Она сейчас фельдшером на железке, вот и дали общагу. На двоих только общага положена. Брат еще есть, но он взрослый, на западном ТВД воюет, звездно-голубых гоняет…
Малыш говорил и говорил не останавливаясь. Зита с грустью смотрела на друга. Юному гению сильно не хватало общения, с одноклассниками ему давно не о чем было разговаривать, вот и трещал, спешил поделиться мыслями с той, кто его хотя бы понимает. Вечная проблема гениев. Ему бы в спецшколу. В смысле, в категорийную. Но учится в общей. Интересно, почему?
– А почему твоя мама отказалась от переработок? – полюбопытствовала она. – У всех сверхнорматив, разве нет? Моя мама и то иногда ночует на работе.
– О! – протянул Богдан с завистью. – Сравнила! Твоя мама – лейтенант! У офицеров знаешь какая административная зона? Там жить можно! Но моя не потому отказалась, что сутками на ногах не может. Она меня дополнительно учит. А как, если всегда на работе? Вот и отказалась. Карточки, конечно, урезали, но ничего, проживем…
Она понимающе кивнула. Неукоснительное правило соблюдено в очередной раз: за спиной каждого юного гения прячется честолюбивый родитель. Как вариант – бабушка. Вот и Богдан – его, оказывается, учат на дому. Напрягают, мобилизуют, подталкивают вперед.
Богдан замолчал и осторожно глянул вбок. Вдалеке вдоль общежития с уверенным видом шли несколько парней. В камуфляже и с дубинками.
– Патруль, – пробормотал Богдан и виновато посмотрел на нее.
– Не догонят, – успокоила его она, легко шлепнула по ладошке, развернулась и зашагала прочь. Свернула в технический переулок, оглянулась – патруль за ней не пошел.
– Я люблю тебя, жизнь! – тихонько пропела она и улыбнулась.
Жизнь прекрасна и удивительна, особенно в детстве, и ей повезло в этом плане дважды! И во второй раз – особенно! Заканчивается учебный год, сквозь купола ласкают лицо теплые руки солнца. Она – вторая в классе после Богдана по учебе. С этой, пока что маленькой вершинки уже можно поглядывать на категорийную школу. Пока что осторожненько – но уже поглядывать. Хотя жалко покидать свою «двойку». Там ее уже знают, уважают. Там – ее класс, именно что ее. Давняя совместная драка что-то изменила в детках, она вовремя заметила и воспользовалась – и теперь девчонки в классе наравне с мальчишками, одной дружной компанией, готовой окрыситься хоть на «быков», хоть на старшаков. И с куратором-«положенцем» она сдружилась. Ничего такой паренек, ограниченный, не без этого, упертый – но общий язык найти удалось. С мужиками просто: приласкалась, глазки построила, он и поплыл. Старшаков от класса он и отгоняет. Так что в школе теперь хорошо. И дома хорошо. Жаль только, Андрюшка на рукопашку ходит. Взгляд у него изменился, жестким стал, и сам он изменился. Твердо нацелился на военное училище. Ну, зато взялся за учебу. Не его это, сильно не его, какой из Андрюшки офицер, ему бы по научной линии пойти, но… лучше уж так, чем никак. Отец… ну, он мужик, и этим все сказано. Отец – ее, и только ее собственность. Мама дымится и топочет копытами, орет, что дочка лезет без спросу в кухонные дела и в рукоделье, и это тоже здорово, ей попсиховать полезно, такой уж у нее тип характера. Главное – не принимать ее заскоки всерьез.