Зита. Десять шагов до войны

– Мой. Но пусть пока нагуливает звездочки.

И они буйно расхохотались в два голоса, так, что брат покосился недоуменно.

Поздно вечером вернулся с работы отец, они собрались вчетвером на кухне, выставили на стол поднос с привычной жареной рыбой, выпивку для отца – и тихонько проговорили до ночи. Брат рассказывал о диверсионных рейдах по невысоким горам Греции, об уличных боях в Салониках, рассказывал без привычного оживления и размахивания руками. На войне он быстро повзрослел и стал мужчиной.

– Ну, главное-то скажи, – обратился немного захмелевший отец. – За правильную сторону там воюем?

Брат усмехнулся и помолчал.

– Все они греки, – наконец сказал он. – Это война, отец, что в ней правильного? Мы диверсанты. Дали приказ – идем и берем в ножи «черных фалангистов». Дадут другой приказ – будем гонять Армию самообороны Греции. Или еще кого-нибудь, их там много всяких. А вообще-то нашим дельцам за помощь отдали неплохие хабы под Афинами и терминалы на Эгейском. Ну и соответствующий экономический договор. Так у нас говорят.

– Ты все равно молодец! – убежденно сказала мама. – Звезду Героя получил!

– Это не я, это мой командир молодец, – снова усмехнулся брат. – Знали б вы, сколько на войне зависит от хорошего командира…

Брат скривился и уставился на зелень в кухонном окне.

– У нас же приказ, – пробормотал он. – Скажут идти вперед – и идем. А там минное поле, неизвлекайки «убий-убий». Как выпрыгнет такая штука на два метра, как даст композитным зарядом – полвзвода без голов… А может, они герои покруче меня были.

Отец кашлянул, хлопнул последнюю рюмку, и разговор на этом закончили.

Зита отправилась в комнату, чтоб перетащить свои вещи назад в угол зала, но брат поймал ее за руку.

– Останься, – тихо попросил он. – Поговорить надо.

И она осталась под недоуменным взглядом мамы.

Они проговорили еще несколько часов. Горячим шепотом брат рассказывал, как надо воевать в горах, как правильно устраивать дневной лагерь, чтоб не получить управляемой ракетой в костер, рассказывал о приборах наблюдения и о том, что огневые платформы абсолютной проходимости – полное дерьмо, и надеяться можно только на собственные ноги… Он говорил и говорил, потирая красные от бессонницы глаза, словно торопился успеть до невидимого срока.

– Андрюша, тебе поспать надо, – не выдержала она. – Еще неделя впереди, наговоримся.

Андрей осекся и задумался.

– Чувство странное, – признался он. – Как будто надо срочно передать тебе. В училище мы доверяем чувствам – кто не доверял, тот в Родопских горах остался… Не знаю, Танька. Ну, ты же учила меня играть в шахматы? Вот, теперь я тебя учу. Ощущение, как будто тебе очень понадобится, а я не успеваю… Я ведь, Танька, там только за тебя воевал. Чтоб вернуться живым и взять на руки.

И брат бросил на нее странный вопросительный взгляд. Она мысленно ахнула – доскакалась, коза толстожопая, довиселась на парне голышом!

Она вспомнила, что вытворяла перед братом совсем недавно, и смущение жаром ударило в щеки.

Потом ей стало стыдно. Это же Андрюшка, любимый брат! Он за нее убивать пошел, а она тут сидит, мается в сомнениях!

А потом она поняла – все не так, как кажется на первый взгляд. Андрей только выглядит здоровенным громилой-десантником. Но она-то знает – мальчишка он еще. Добрый, мягкий, немножко беспечный. А его в семнадцать лет бросили брать «черных фалангистов» в ножи. И сейчас ему страшно. Сейчас его дико тянет в прежнюю жизнь, в детство, где есть надежный дом, а в нем – любящая сестренка…

– Так возьми быстрей! – пылко сказала она.

Андрей так и заснул с ней на руках, сидя на полу и прислонившись покалеченной спиной к кровати.

Неделя пролетела одним мигом. На станции она не смогла сказать брату на прощание ни слова – перехватило горло.

– Это тебе, – шепнул Андрей и вложил ей в ладошку маленький футлярчик. – Оружие. Один раз оно спасло мне жизнь. На страну надвигается кровь, Танька. Государство вразнос идет, люди звереют. Неустойчивую конструкцию построил Иван Ферр, так в армии говорят. Никогда, нигде не ходи без оружия. Начиная с этого момента. И применяй без раздумий. Такая у нас сейчас пошла житуха.

Поезд загремел, покатил на запад, блеснул на эстакаде в лучах солнца – и как будто исчез в пламени взрыва.

Дома она открыла футляр – сверкнуло смертельно острое, гладкое до зеркального блеска лезвие.

– =-=

– Она всю неделю спала в его комнате! – возмущенно сообщила Вероника. – В обнимку с родным братом! Я сама видела!

– Есть в кого, – меланхолично заметил муж.

– Я с родным братом в одиннадцать лет не спала!

– Ну да, в тринадцать, – спокойно заметил Сергей. – И не с родным братом, с двоюродным.

Полюбовался на дымящуюся от негодования жену и неожиданно продолжил:

– Спала, и правильно сделала. Танька у нас умница, не то что ты.

– Да?! Мечтаешь на его месте оказаться? Давай, давай! Она же тебе не родная, можно!

– Ты вообще поняла, о чем Андрей рассказывал? – спросил Сергей спокойно. – Он людям глотки резал. Ножом. А рукой рот им зажимал, чтоб не хрипели. Каково ему сейчас, подумала? Это старший Мальцев человека убьет и порадуется, да и младший от него недалеко ушел… А наш Андрей – добрый и мягкий мальчик. У него ночами перерезанные шеи перед глазами стоят! Так пусть лучше Танька вспоминается, чем кровь. Может, оно и неприлично, и рановато для нее, но она Андрея от сумасшествия спасла. Подумай об этом, прежде чем шлюхой обзывать. И не трезвонь за пределами семьи, ни к чему нам дурная слава.

– Я подумаю, – неожиданно разумно отозвалась жена.

– =-=-

– На рыбалку? – спросила Лена. – Больше делать нечего, как мошку кормить?

Они пересеклись случайно и пошли в сторону балетной школы. Два пацана, увязавшиеся с Зитой на рыбалку, ежились и осторожно оглядывались. Они находились далеко от своего двора. Зите без разницы, а вот пацаны могли реально огрести от местных. По этой же причине их удочки-телескопы Зита несла в своем рюкзачке – чтоб не отобрали.

– Хахали? – без всякого стеснения кивнула на них грубиянка Лена. – А чего мелкие? Сдурела?! Педофилка, что ли? Какой с них толк?

Мальчишки злобно зыркнули, Зита спрятала улыбку. Хамоватая Лена, как обычно, высказала вполне справедливое наблюдение. «Хахали» они и были, пусть даже сами себе в этом не признавались.

– У них рыба дома кончилась. Покажу прикормленное место.

– А, тоже нищета, – с милой непосредственностью протянула Леночка. – Ох ты и дура. Если уж крутить дружбу, то такую, чтоб хотя бы на ступеньку, но приподнимала! А ты наоборот!