Златая цепь времен

Философы, как художники, могут жить в своем национальном «нигде». Китайский философ Шан Ян обладал виденьем кристалла народности. Он тоже изобразил свой рай, но не поэтически, как Магомет, а строго рассудочно. Предложенные Шан Яном способы построения могущественной, богатой, — а значит, и счастливой, — Поднебесной (более 2300 лет тому назад) просты на вид, на словах. На деле же они так же трудно достижимы, как мечта поэта. Они трудно реализуются, они искажаются соприкосновением с реальным. Это план, проект, но также и опыт, испытание. А люди слабы, их постоянство непрочно, они устают даже тогда, когда намеченное к свершению соразмерно с их возможностями, выполнимо для их сил.

В этом причина непоследовательности последователей.

В высшей степени соблазнительно объяснять непоследовательность неверным толкованием начальной теории, организационными ошибками и тому подобным. Легко объяснять непоследовательность людскими слабостями, как я сделал выше, ибо история общества есть также и рассказ о непостоянстве и слабости людей.

Но история рассказывает и об извечной борьбе мысли с Хаосом. Человек хочет гармоничности, симметрии, в них — красота.

Невежество уродливо, я хочу знания. Я хочу все понять. Я хочу построить простое математическое уравнение, симметричность обеих частей которого вобрала бы в себя всю сложность мира. Это будет ключ, который откроет мне все двери. Простота ключа докажет его подлинность.

Я, Пифагор, сумел свести Природу к простому (для грека тех времен слово Космос обозначало красоту и порядок, исключающие Хаос).

Я, Птолемей, создал простую систему, которая объясняет все видимые людьми движения небесных тел.

Я, Коперник, отверг Птолемея из-за того, что нужно было бы слишком усложнить его систему, дабы вместить все накопленные наблюдения. Перестав быть простой, система Птолемея тем самым доказала ошибки своего автора. И я, Коперник, создал свою систему, простую, но которая вмещает все.

И для тех, кто хотел думать о Космосе, наступило столетие простой ясности…

Но вмешивается Кеплер и поправляет Коперника: планеты движутся не по кругам, а по эллипсам. Эти эллипсы мало отличаются от кругов, но тем хуже, ибо тем менее возможен ответ на вопрос: почему же эллипсы, а не круги? Так, Космос, то есть красота, выраженная в порядке, гармонии, симметрии, нарушен и высовывается безобразная голова Хаоса.

Но мы хотим строить простые системы, которые объяснят нам симметричный мир. Мы за простоту, мы склонны счесть наблюдаемую сложность кажущейся. К тому же явные отклонения от симметрии незначительны. Нам мнится: еще немного, и мы, написав идеальное уравнение, уравновесим правое с левым.

Надежды не оправдываются… Построенные нами системы почти правильны. И мы говорим себе: «Мир мог бы быть таким простым и симметричным, как наша система, и ведь от этого почти ничего не изменилось бы». Но мир — другой, и непознанное «почти» призывает нас к осторожности в сужденьях.

И в большом космосе, и в малом мире, внутри атома, наблюдается одно и то же: «почти» симметрия. В этом «почти», как и в том неизвестном, что повсюду создает отклонение от симметрии, есть «нечто». Ответа нет или еще нет, и праздно назначать сроки получения ответа.

Философ Шан Ян создал уравновешенную общественную систему, симметричную как гелиоцентрическая система Коперника. Уравнение по Шан Яну: «природные свойства людей» плюс такие-то мероприятия равны богатой могущественной Поднебесной, симметрически-гармоничной и вечной».

Шан Ян, как и другие философы, не мог и не должен был считаться с «почти». Он упрощал, как все философы и ученые. Однако «природные свойства» людей в его уравнении были только «почти» правильны. Размеры и качества этого уклонения от симметрии в применении к человеку могут оказаться существенными. Само человеческое тело — настоятельный образ нарушения симметрии: у всех людей сердце помещается слева. Почему? И сегодня наука не может ответить, хотя все целесообразное действительно просто и симметрично.

Таким образом, непоследовательность последователей великих реформаторов можно отнести и к «природным свойствам» людей, в том числе и самих реформаторов: я говорю о всегда неучтенном «почти».

*

Каждое поколение нации получает наследство отцов: капитал основной — почвы, недра, леса, реки, моря — и капитал оборотный, созданный трудом предков — наследователей, начиная от безопасной тропинки на моховом болоте, разведанной собирательницей клюквы, и до новейшего завода с уникальным оборудованием. Будущее нации зависит от наращивания и модернизации оборотных средств без истощения основного капитала.

Сказанное не требует доказательств. Менее очевидно, но не менее значительно, особенно в наше время, и право на обладание наследственной территорией. Это право тоже входит в наследство. Оно определяется качеством исторического процесса, собравшего национальную территорию, и оно теснейшим образом связано с национальной традицией. Сложение территории СССР, бывшей России, имеет собственное лицо, собственные особенности.

Самоочевидность, естественность явлений может скрыть их от наблюдателей так же, как иной раз лучше всего спрятать искомое, оставив его на виду. Во время гражданской войны Россия уменьшалась до размеров Московской Руси. В энциклопедических западных словарях начала двадцатых годов авторы статей о России, не понимая происходящего у нас, называли Россию географическим понятием.

Я считаю, что люди моего поколения были свидетелями действия могучих сил, не замеченных из-за их естественности. Я говорю о глубинных силах, позволивших новой республике уложиться в наследственные русские границы и об установлении согласованной мирной жизни на всей громадной земле.

*

XIX веку, подходы которого по многим проблемам мы храним по инерции, была свойственна категорическая уверенность в законченности многих наук и окончательности основанных на них определений. Относилось это и к истории…

А мы совсем недавно — и, в сущности, случайно! — узнали, что скромнейшие по своему положению граждане Новгорода Великого в начале нашего тысячелетия пользовались берестой не только для гонки дегтя и хозяйственных поделок. Береста была для них и бумагой для письма, — как, кстати сказать, для меня в детстве, — а писали они походя, о мелочах: «то-то здесь стоит столько-то», «пришли мне рубаху», «получи долг с соседа». Оказывается, что грамота на Древней Руси (Новгород не был островом) была широчайше распространена, а не служила своеобразной привилегией князя, выдающегося дружинника, священнослужителя или монаха. Факт существования массовой грамотности в русской среде не Древней Руси должен был бы поставить на голову многое из прочно сложившихся представлений о русской истории. Но, как кто-то сказал, ум человеческий консервативен, и расставаться с уже заученным и тяжко, и больно. Добавлю от себя — особенно трудно расставаться с представлениями упрощенными. Например, не было железных дорог и двигателей внутреннего сгорания — не было и культуры. И что нам до того, что И. А. Гончаров сто пятнадцать лет тому назад добрался от берегов Тихого океана до Москвы по способу давних кочевников: сначала верхом через горы, леса и топи, затем по реке в кое-каких лодках, толкаемых шестами, а потом, укутавшись в одежды из шкур диких зверей, в деревянных санях, собранных без единого гвоздя…