Злая ласка звездной руки (сборник)
Шрифт:
— Да тут не только погулять хватит, — удовлетворенно сказал Клит. — На эти деньги и землицы прикупить можно будет.
— Да что тебе с той землей делать? — спросил Ромул Луций. — Ты трать себе помаленьку, все равно однажды в бою голову сложишь. А мертвому, сам знаешь, землю бесплатно выделяют.
— Ты дели, — нетерпеливо сказал Вермутий. — И считай лучше, думаешь, я не видел, что ты себе две монеты подряд бросил?
— Так у них и достоинство соответствующее было! — возразил Ромул. — И вообще, будь я жуликом, я эти деньги втихую заныкал бы и нипочем бы тебе их даже не показал.
— Ты дели, дели! — снова сказал Вермутий Клит. — Я тут давеча бегал туда, где, по твоим словам, баллисту сожгли. Так там даже пепла нет! Это как же такую дуру без пепла сжечь можно было?
«Вот ведь козел! — зло подумал
Но это Ромул Луций лишь подумал, потому что вслух он сказал совсем другое.
— Был там пепел, — сказал он. — Только его ветром раздуло. Ты что, не помнишь, какие последнее время ветры дули?
— Как же, — весело сказал Вермутий, сгребая свою долю. — Хорошие были ветры, баллисту вообще могло в пустыню Негев унести.
И подельники, откинувшись на спины, принялись мечтать, как они потратят свои деньги. Ромул Луций решил провести время с греческой гетерочкой. Та, хоть и брала много, прикид имела вполне товарный, да и в постели она… гм-м… отменно, говорят, на флейте играла.
Мечты Вермутия Клита были туманными и несбыточными. Кто же плебею позволит землю рядом с дворцом цезаря покупать? А узнай цезарь, что Вермутий Клит мечтает познакомиться с его дочерью, бравый легионер вообще бы не дожил до рассвета. Но то ли цезарь о мечтах Вермутия Клита никогда не узнал, то ли дочери у него не было, только угроз с его стороны в адрес легионера не было, тем более что до покупки земли дело так и не дошло. Да и не могло дойти — все до последней лепты в тот же вечер Вермутий Клит и Ромул Луций пропили в харчевне постоялого двора «Приют караванщика».
Соблазнительной греческой гетерочке и неведомой дочери цезаря только и осталось, что облизнуться.
Как и полагается, весь вечер пили за славу и мощь римского оружия.
Глава девятая,
Бог уже щедрой рукой засеивал звездами чернозем небес, когда Иксус тайно покинул постоялый двор и ушел из города. С вечера пришлось попросить немного денег у казначея. Кариотянин хмуро выслушал шитую белыми нитками историю, рассказанную учителем, но отсыпал некоторую сумму серебром и медью. Для выпивки с гетерой это было слишком мало, для раздачи милостыни — слишком много, но, как говорится, поступайте с людьми так, как хотели бы, чтобы и они поступали с вами.
Жаркая душная ночь бродила у стен Иерусалима. Каждый куст лавра казался затаившимся в засаде разбойником, а кипарисы были похожи на лохматых чудовищ, мечтающих закусить запоздалым путником.
В бархатной тишине трещали цикады.
Поначалу проповедник заблудился и вышел к Голгофе, На лобном месте пахло мерзко тленной плотью и разложением, а в земле под лучами луны белели высохшие черепа и. кости. Вид этого мрачного места вообще почти отбил охоту у Иксуса бродить по темным окрестностям, тем более что некоторое время спустя на него напал разбойник с лицом, завязанным белой повязкой. Разбойник приставил нож к горлу, хрипло требуя деньги, но потом всмотрелся в бледное от ужаса лицо жертвы и, глухо сказав: «Простите, равви!», ушел, оставив Иксуса Креста в приятном недоумении. Иксус проверил деньги, они не только были в наличии до последнего кодранта, до самой истертой лепты, но сумма ещё и увеличилась, не иначе усовестившийся разбойник добавил к подношениям казначея немного своих. По пропорциям телесным разбойник немного напоминал кариотянина, но тот, конечно, никак не мог бродить по ночам вокруг Иерусалима и грабить путников. Никто из ячейки на это не был способен. Что и говорить, а событие с Иксусом случилось не рядовое. Иксус уже предвкушал, как наутро он скажет казначею, что, мол, мало дал ты денег учителю, да Бог увидел недостойность твою и оделил учителя трижды против выданного тобою. Но тут темным пауком из тьмы выполз дворец Мардука, перед входом в который горели мрачные голубоватые факелы. В отполированном базальте ступеней отражались любопытствующие с вселенского безделья звезды.
Иксус боязливо ступил
на ступени и дрогнувшим голосом спросил темноту:— Есть тут кто?
Ответом было молчание.
Проповедник приблизился к хмурому и неосвещенному проему входа, который напомнил ему пасть Левиафана.
— Есть тут кто? — снова спросил он.
И тут из тьмы к нему выплыла белая тень, более похожая на привидение, нежели на человека. Проповедник испуганно ойкнул и ощутил слабость сразу во всех членах.
— Чего орешь? — хмуро спросило привидение. — Идем раз пришел…
Иксус Крест, опасливо оглядываясь по сторонам, последовал за своим таинственным и загадочным провожатым. Они шли по коридору, слабо освещенному голубыми факелами. Впереди них и позади них слышалось эхо шагов, и от этого казалось, что вокруг много людей.
— Откуда огонь? — спросил Иксус, любознательно приглядываясь к факелам. — Чаду нет, и горят странно… Привидение, не оборачиваясь, пожало плечами.
— Тут поблизости месторождение газа оказалось, — глухо сказало оно. — Грех было не воспользоваться… Да и людей впечатляет…
Путаный гулкий лабиринт коридора окончился хорошо освещенным залом, в центре которого стоял роскошно накрытый стол, за которым сидел Софоний и о чем-то разговаривал с полным мужчиной в белом плаще с алым подбоем. Мужчина сидел спиной ко входу и с ленивым интересом слушал караванщика. Иксус видел лишь мощный бритый и в складках затылок. Лица сидящего человека ему не было видно.
Привидение подошло к столу и оказалось хмурым озабоченным мужчиной с небольшой пегой бородкой. Из-под надвинутой на лоб фуражки на присутствующих смотрели внимательные жуликоватые глаза, по которым в хозяине дворца можно было узнать экстрасенса Онгору, сменившего в одночасье прежних богов. Да полно, богов ли? Все-таки экстрасенсы скорее уповают на нечистую силу, чем на помощь Бога и Ангелов. Онгора кисло морщился. Видно было, что неожиданное сборище в его обители прорицателю не особо нравилось.
Мужчина в белом плаще медленно повернулся, и Иксус обомлел.
Да кто бы не узнал в бритом круглолицем и по-имперски суровом военачальнике беспощадного прокуратора Иудеи? При более внимательном рассмотрении в беспощадном прокураторе проповедник узнал…
— Федор Борисович! Дорогой мой! — Иксус радостно развел руки и кинулся на прокуратора, словно собирался сдаться ему в плен. Прокуратор с еле заметной брезгливостью отстранился, взял проповедника за худые плечи и, делая вид, что всматривается в лицо собеседника, негромко сказал:
— Ну, здравствуй, здравствуй, Митрофан Николаич! Со свиданьицем, как говорится!
— Прошу к столу! — пригласил бородатый Софоний. — Чем, значит, богаты, тем, значит, и рады.
— А где… — Иксус растерянно огляделся.
— Отказался, сучок, — сообщил Софоний. — Никогда ему, стервецу, не верил. И не зря! Я, говорит, Тору изучаю. Я, говорит, с гегельянцами и материалистами никаких дел иметь не хочу. Законы Моисеевы в жизнь претворяет, гаденыш!
Митрофан Николаевич Пригода с жадностью всматривался в лица вновь обретенных товарищей. Надежда теплилась в его душе. Вспомнились скитания по пустыне. Бывшему партийному работнику хотелось верить, что в этих скитаниях он был не из худших. Впрочем, почему бывшему? Партийная принадлежность, она, понимаете ли, неизменная. Люди и в лагерях себя членами партии считали. А тут хоть и в прошлом, но на свободе ведь! А из рядов первых секретарей людей вообще только повышение или смерть исключает.
— А этот… Ромул Луций? — напрягая память, поинтересовался Пригода.
— Молод он ещё на таких совещаниях присутствовать, — сурово и рассудительно сказал прокуратор. — Не по чину. А остальные… Кого уж нет, а кто, как говорится, далече.
Все сели за стол.
Проповедник оглядел стол и восторженно покрутил головой.
— Богато живешь! — сказал он Мардуку.
— Я же не отшельник, чтобы акридами сушеными [14] питаться! — буркнул тот, поднимая чашу. — Да и Софония благодари, он ради встречи расстарался.
14
Сушеная саранча у жителей Малой Азии — как у нас сушеная вобла. Выдавали бы там пайки, без сушеных акрид не обошлись бы!