Злая память (все книги в одной)

Вышвыривал тех «нариков» из подъезда, малость их поколачивал, брал на испуг. Надеялся, что подействует, что угомонятся. Но, не тут-то было.

Как-то под вечер, возвращаюсь я со службы. А эти суки меня уж у подъезда поджидают. Причём, у каждого из них либо кастет, либо арматурина. Мужик я, не из пугливых. Короче, наворотил тем козлам по самые яйца.

Ну, и малость переборщил. «Переборщил» в том плане, что один из тех отморозков, падая, долбанулся своей тупой башкой о металлический бордюр. И тут же, прямо у нашего подъезда, копыта свои и отбросил.

Вызвали ментов. Во всем признался. Постарался объяснить, как дело было.

Не сказать, чтоб я жил с соседями в дружбе и согласии, однако и вовсе не враждовал. При встрече здоровались. Иногда перебрасывались мы парой фраз. Потому и не понятны мне были их последующие действия.

В один голос соседи вдруг принялись утверждать: будто бы в нашем подъезде никакие наркоманы никогда не собирались. Что избил я до смерти вполне воспитанного мальчика. Они, вообще, приписали мне все смертные грехи: мол пьяница, садист и так далее. Невдомёк мне тогда было, что по своей неосторожности, я прибил сынка некоего Хафиза, хозяина местного крупного магазина. Считай, первого парня на деревне.

Короче, «упаковали» меня с «отягчающими». Законы-то у нас исполняются исключительно в угоду новых «хозяев жизни». Отсюда и свидетельские показания тех самых соседей, получавших продукты питания в магазине Хафиза «под запись», то есть, в долг.

Ну, думаю: кранты тебе парень. Однако помощь пришла оттуда, откуда её и не ждал.

Выручили обычные менты. Никогда бы не подумал, что и в милицейской среде могут оказаться вполне нормальные и порядочные ребята. Были они знакомы с той подъездной шантрапой, знали они и Хафиза и его отпрыска, отпетого ублюдка, павшего под ударом моего кулака. Действия мои милиционеры одобрили, искренне мне сочувствовали. В общем, полностью заняли мою сторону. Впрочем, пойти на открытую конфронтацию с Хафизом, даже они не рискнули. Потому, связавшись с нашей войсковой частью, те менты и устроили мне нечто схожее с побегом. В свою очередь и мои сослуживцы быстренько подсуетились с командировкой.

В конечном итоге, уже утром следующего дня, я трясся в военном эшелоне, следовавшем на юг. Вот так я и оказался на Кавказе. Казалось бы, живи и радуйся. Однако то было вовсе не счастливым концом, а лишь началом кошмарного конца.

Неудачи и неурядицы посыпались на меня после того случая, как из рога изобилия. Громили нас «чехи» и в хвост, и в гриву – везде и повсюду. У меня ж самого, то осечка; то гнойная незаживающая рана. Не одну сотню сослуживцев потерял, а сам жив. Будто бы кто свыше наказывал меня за ту убиенную душу. Смотри, дескать: как тяжко терять друзей, да сообщать близким об их гибели.

Ко всему прочему, жена пишет о том, что выгнали её из того самого злополучного дома. Что снять иное жильё нет у неё средств, что сын болеет. А у нас, как назло, полугодовая задержка воинского жалования. Дефолт, твою мать. Брат разорился. Помощи ждать не откуда. И как итог, как последняя черта – этот долбаный плен!

От внезапно прозвучавшего слова «ПЛЕН», Побилата словно током шибануло.

«Так вот почему каменные стены! Почему холодная земля и запах помоев. – лейтенант вновь принялся перебирать в памяти все предшествующие события, которые сохранились в его голове. – Точно помню, как пересчитывали мы патроны. Как прапорщик уговорил меня передохнуть, чай попить. Потом, вроде как дурно мне стало. Собрался выйти на воздух. А дальше. Полный мрак. Словно в чёрную дыру провалился.»

– Мужики, гляньте. Похоже, летёха в себя пришел.

То, что речь идет уже о нём, Побилат понял сразу. Потому и прикидываться бесчувственным телом, уже не имело никакого смысла. Повернув голову, он увидел рядом с собой троих небритых, нечесаных и исхудавших мужчин. На их грязной, выцветшей и изношенной форме отсутствовали какие-либо знаки армейского различия.

– Парень, ты кто?.. Чейный будешь?.. Как чувствуешь себя?.. – поинтересовался каждый из присутствующих.

– Ещё не знаю. – опершись на руку, Побилат с трудом приподнялся и кое-как сел на колени. Голова его вдруг закружилась и всё вокруг поплыло.

– Ты хоть помнишь, как попал сюда?

– Нет. Разве что, короткими вспышками, мне припоминается какой-то тёмный и очень длинный тоннель.

– Длинные коридоры обычно вспоминают те, кто перенес клиническую смерть. – присвистнул один из «оборванцев». – Выходит, ты парень был на волоске от настоящей смерти. Однако на теле твоем нет ни ссадин, ни следов какого-либо ранения.

– Ну, а как зовут тебя, помнишь? – вмешался в разговор следующий из той троицы.

– Побилат. Лейтенант Побилат.

– А имя?

– Александр. Можно, без отчества.

– Добро пожаловать, Саня без отчества, во вражеский и очень глубокий тыл.

– Димка, прекрати ёрничать. – улыбающегося мужичка оборвал более возрастной пленник. – Пацан соображать ещё не начал, а ты уж готов ему всю правду-матку вывалить.

– Это правда? Я действительно в плену? – с минимальной надеждой, растерянно поинтересовался Побилат.

– Да, браток. К сожалению, так оно и есть. Все мы здесь по уши в дерьме. Однако отчаиваться нам пока что рано. Ни ты первый, ни ты последний. Шансы на благополучный исход ещё имеются. Меня Никитой величают. – протянул руку «истребитель наркоманов». – Будем знакомы.

– Дмитрий. – представился «игрок в судьбу».

– Ну, а я, стало быть Василий.

Чуть позже Побилат узнает и о том, что все пленники являлись офицерами российской армии. Правда, о своих званиях и былых должностях они предпочитали особо не распространяться. Очевидно полагая, что плен уровнял их всех в одном чине. То есть, в ранге рядового узника.

И хотя каждый из нынешних побилатовских «сокамерников» угодил в чеченскую неволю по-своему и у каждого из них была своя предыдущая судьба – сейчас их объединяла одна общая трагичность и такая же общая безысходность. Иногда пленники шутили, пытаясь произвести впечатление бесшабашных, непоколебимых и повидавших всякое мужиков. Тем не менее, полностью заглушить свою внутреннюю апатию, при всем их желании, офицерам так и не удавалось. На их серых осунувшихся лицах непременно читалась наслоившаяся бременем неволи психологическая угнетённость и бесконечная душевная усталость. Из общей группы, в качестве наглядного примера, следовало отметить разве что Никиту. Продолжительный плен превратил этого тридцатипятилетнего мужчину, почти в ровесники Василия, давно уж разменявшего пятый десяток.

– И что теперь? – тихо поинтересовался Побилат. Он ещё не отдавал себе полного отчёта, в сколь тяжёлом положении вдруг очутился.

На свой страх и риск отправляясь в Чечню, казалось, он был морально подготовлен ко многому. К чему угодно, но только не к плену. Подобного развития событий, он не мог представить себе и в самых невероятных фантазиях. Уж лучше, пулю в висок…

«Какая жестокая нелепость. Просто чудовищная несправедливость. Ведь я даже не воевал. Ни разу не выстрелил. Я, вообще, ничего не успел. И вдруг этот плен. Рвался на Кавказ, чтобы бить врага, а вышло так, что с первых же дней обречён держать удар и круговую оборону.»

– Спрашиваешь: чего делать? – переспросил нахлебавшийся неволи Никита. – Для начала, советую поднабраться терпения. Научись ждать. Заруби себе на носу, что теперь от тебя мало что зависит. Сейчас ты должен плыть по реке, его величества случая. Раньше времени не дёргайся, но и не проворонь тот, возможно единственный шанс, который наверняка тебе представиться.

У чеченцев (как собственно и у иных восточных народов относящих себя к фундаментальному мусульманскому миру) существует лишь два, пользующихся уважением занятия. Умение воевать и торговать. Твой нынешний хозяин Салман Даудов отлично справляется и с первым, и со-вторым. Нынче ты для него, не более чем «товар». «Вещь», которую он запросто может продать, обменять, подарить, заложить, извлекая при этом, определённую выгоду. Либо уничтожить, из-за ненадобности.