Злоключения озорника

Тогда я всё-таки взял свою крышку от гуталина и тихо спросил:

— Алло! Циттербаке слушает. В чём дело?

Но в трубке — тихо. Может быть, Бруно уже удрал от жуликов? А может, что-нибудь нехорошее случилось? Я почувствовал, как у меня волосы зашевелились и кто-то противной холодной рукой провёл по спине. Я крикнул в крышку:

— Бруно, что же ты не отвечаешь? Бруно, ты жив ещё?

Должно быть, я крикнул слишком громко — вдруг зажёгся свет.

В дверях стояла мама и сразу давай меня трясти:

— Что с тобой, Альфи? Опомнись! Ну что с тобой, скажи!

— Я… Может быть, мой Бруно уже… Телефон у меня всё время звонит.

— Звонит? Что звонит?

— Да нет, не звонит. Я хотел сказать, что в телефоне скребётся кто-то.

— Кто скребётся? Альфи, должно быть, ты плохо спал! Тебе приснилось что-то, да? Уж не заболел ли ты?

— Да ты разве сама не слышишь? Скребётся ведь!

— Что ты, Альфи! Это же дождик. Это он стучит по подоконнику и по стёклам… А ведь правда похоже, будто кто-то скребётся.

Ну конечно, так оно и было на самом деле. Но мама на всякий случай дала мне выпить микстуры от кашля и хорошенько укутала:

— Спи спокойно, мой мальчик! Приснилось тебе что-то, оттого ты и проснулся.

Утром я выбросил свой телефон на помойку. А когда возвращался, встретил Гопфенгейта.

— Ну как, измерили дом? — спросил он.

— Да нет, это мы телефон проводили, — сказал я.

Но, должно быть, Гопфенгейт ничего не понял. Зато Бруно прекрасно меня понял, когда я ему сказал:

— Можешь болтать по телефону с кем хочешь, а я в эту игру больше не играю!

— Чего это ты? — удивился он. — Ты вчера разве не слышал моих звонков? Я тебе звонил, звонил… А ты, конечно, как всегда, даже трубку не снял.

Как мне подарили „Баббл-гам“

К нам в гости приехала тётушка Паулетта. Она живёт в Западной Германии. Я люблю моих тётушек и тётушку Паулетту тоже, хоть и пережил из-за неё много неприятностей. А разве я виноват? Она всегда ссорится с папой. Стоит ей сказать: «Ах вы, бедняжки! Тяжело вам живётся тут, на Востоке!» — и пошло! Папа сразу разозлится, а мама качает головой и приговаривает: «До чего же они там голову вам заморочили!»

Как всегда, они и на этот раз всю вину на меня свалили. А ведь это несправедливо.

Но лучше уж я расскажу всё по порядку.

Тётушку Паулетту мы ждали на пасху.

Мама сказала папе:

— Пожалуйста, возьми себя в руки, Пауль. А то, когда она приезжает, мы сразу ссоримся.

Папа нахмурил лоб.

— Ты всё же должна помнить, что это не мои родственники, а твои. Паулетта — твоя родная тётушка, а не моя. А если у неё такие отсталые взгляды, то я не намерен молчать.

«Хорошенькое начало», — подумал я.

Наконец тётушка Паулетта приехала. Сперва всё шло хорошо.

— Ну как вы здесь живёте? Плохо, да? — спросила она, улыбаясь, и сразу вытащила большой пакет маргарина из сумки. — У вас, бедненьких, этого нет, так вот я вам в подарок и привезла.

— Дорогая тётушка Паулетта, — очень спокойно сказал папа. — Ты для нас гость желанный, но, должен признаться, никакого представления о том, что происходит в мире, ты не имеешь.

Мама уже стала хмуриться, а папа ей говорит:

— Луиза, принеси, пожалуйста, из кухни большую банку с маргарином да заодно прихвати горшки со смальцем и маслом. Пусть тётушка Паулетта убедится.

И тётушка Паулетта убедилась. Она сказала:

— Ну, если так… А уж для маленького Альфи я такое привезла, чего у вас наверняка нет. — И она достала небольшую коробочку — раза в два больше спичечной. — Вот тебе, Альфи, жевательная резинка. Настоящая американская!

— Ещё что придумала! — сказал папа. — Не нужны нам эти американские штучки! Альфи себе только скулы свихнёт.

Но я поскорее спрятал подарочек в карман.

Я пошёл в уборную и там стал рассматривать коробочку. На ней было написано: «Баббл-гам». Мировое название! Я достал одну лепёшечку. Сладенькая! По вкусу здорово похожа на наши мятные лепёшки, только очень скоро кончилась сахарная пудра. И когда я обсосал четвёртую лепёшечку, то подумал: «Одно враньё! Надо всё это выкинуть!»

В столовой папа и тётушка Паулетта спорили о квартирной плате.

— Боже мой! — говорила тётушка. — Вы себе тут и представить не можете, какие у нас красивые квартиры!

— Вот как? — сказал папа. — А сколько вам за это платить приходится?

Тётушка Паулетта сразу обиделась.

Тут вмешался я:

— Папа правду говорит. Вот эта жевательная резинка тоже дрянь. Никакого вкуса в ней нет. Уж лучше её сразу глотать, как только слижешь мяту.

— Боже праведный! Альфи! — ужаснулась тётушка Паулетта. — Неужели ты проглотил резинку?!

«Это ещё что за новости! — подумал я. — Прожевал, значит, глотай! Конфеты же мы глотаем? И шоколад глотаем!»

— Её надо только жевать! — прошептала тётушка Паулетта.

— Это почему же? Жуют ведь только то, что едят, а раз прожевал — глотай.

— Да нет же! — всё больше волновалась тётушка Паулетта. — Жевательную резинку есть нельзя, её можно только жевать!

«Вот, — думаю, — чушь какая!»

— А сколько ты их проглотил? — со страхом спросила тётушка Паулетта.

— Сколько?.. Штук пять.

— Ужас какой! — заверещала тётушка Паулетта и бросилась к маме в кухню.

— Альфи проглотил резинку! У него заворот кишок будет… Немедленно клизму! Ромашки!.. Доктора!

Ничего себе! Конечно, меня сразу упрятали в постель. Я лежал завёрнутый во всякие там полотенца и должен был пить горький чай. Папа так разозлился, что даже из дому ушёл. Мама то и дело меняла мне компрессы на животе, а тётушка Паулетта, вконец расстроившись, рассказывала мне сказки про Снегурочку и про Гензеля и Гретель.