Злоключения озорника

Мне очень не хотелось, чтобы они заметили, что я хромаю, и я всё ломал голову, как это сделать. Взять и удрать я не мог, да и устал я очень. Все пожимали мне руку и почему-то страшно радовались.

— Не стоит благодарности! — говорил я. — Делаем, что можем. Чему вы удивляетесь? А знаете, что я по дороге сделал? Я быка поймал. Ух и страшилище! Он мне знаете как рогом по ноге заехал! — И я показал ребятам свой волдырь.

Наш вожатый Гарри подозрительно посмотрел и сказал:

— Что-то не похоже. Ты просто натёр себе пятку.

Ребята потащили меня на базу и всё время повторяли:

— Ох, и здорово, что ты пришёл, Циттербаке!

Немного погодя к воротам подкатил грузовик Народной Армии, и мы поехали на аэродром. Там нам позволили даже слазить в самолёт. А офицер рассказал, что, если хочешь стать лётчиком, надо хорошо учить уроки и очень много тренироваться. В тысячу раз больше, чем я тренировался, когда ел только из тюбиков, кружил на карусели и всё время молчал. И я решил: лучше уж я пока не пойду в Москву, а потихоньку потренируюсь ещё как следует.

Вечером я обо всём рассказал Гарри. И про письмо тоже. Он сразу побежал звонить к нам домой и всё объяснил папе и маме. Мама ему сказала, что когда она прочитала письмо, то сразу подумала: это я её разыгрываю. И она очень рада, что я совершу поход вместе с пионерами.

Наш Гарри — мировой парень. Он сказал мне:

— Пусть всё это будет нашей с тобой тайной!

Он никому ничего не расскажет. Не расскажет, что это я случайно к ним на базу попал, а на самом деле хотел пешком до Москвы дойти.

— А всё-таки наказать тебя немножко придётся, — сказал он и подмигнул.

Утром он объявил на линейке:

— Сегодня вечером у костра Альфонс Циттербаке расскажет нам о полётах в космос. Он уже накопил кое-какой опыт.

И я в самом деле, когда настал вечер, рассказал ребятам про все мои приключения. Нам было очень весело. Бруно даже пообещал снять свою статью из стенгазеты. А я под конец признался ребятам, что чудовище, с которым я вёл бой, — это был совсем не бык, а маленький телёнок. Но я считаю, что это был всё-таки бычок.

И теперь я так думаю: может быть, мне лучше сперва стать лётчиком-испытателем? Ведь от лётчика-испытателя до космонавта не так уж далеко. Во-всяком случае, я решил во что бы то ни стало получить автограф у Гагарина и Титова.

А уж на карусели в ближайшие три года кататься ни за что не буду! Стоит мне только вспомнить про карусель — сразу мутить начинает.

Как я был директором зоопарка

Подходит ко мне Бруно и говорит:

— Циттербаке, мы ведь с тобой друзья, верно?

Я подумал: «Что это он? Никогда он меня об этом не спрашивал. Не иначе, как ему что-то от меня надо». И я только хмыкнул в ответ.

— Вот видишь, — говорит Бруно. — Я всегда тебя за друга считал. Знаешь, я тут уезжаю недели на две, возьми пока себе моего хомяка.

Я очень люблю животных. Недаром же у меня живёт мой Попка! А вот о хомяках я что-то мало слышал. Может, и правда хорошо, когда у тебя есть живой хомяк?

— Ладно, давай приноси! Только не забудь корма прихватить, — сказал я.

На другой день заявляется ко мне Петер. И ему я, значит, понадобился!

— Альфи, — говорит. — Я еду в наш заводской лагерь. Папа и мама тоже уезжают. Может, возьмёшь пока мою кошку?

— Ладно, — говорю, — возьму и кошку.

Прошёл час, ну, может быть, два… Вдруг вижу — Эрвин ко мне прётся. И сразу же спрашивает, можно ли принести ко мне белых мышей. Он, мол, тоже уезжает в заводской лагерь.

Я ему сказал:

— Хоть ты уже третий, всё равно тащи! Мышки — они славненькие. А я на две недели заделаюсь директором зоопарка.

Когда мама вернулась со службы, она так и опешила.

— Да как же ты всех их прокормишь? — спросила она. — И запах от них дурной в квартире пойдёт.

— Ничего! — сказал я. — Как-нибудь уж не съедят друг друга.

Ночью я проснулся. Оказалось, кошка выпрыгнула в окно, а мой Попка заметил это и во всю глотку заорал:

— Дур-рак! Дур-р-рак!

Еле-еле я его успокоил.

«Ничего себе, хорошенькое начало, — подумал я. — А директорская должность, видно, не сладкая!»

На другой день я обегал весь город — всё искал кошку своего друга Петера. Ближе к вечеру я увидел, как её полосатый хвостик мелькнул за дверью мясной лавки. «Ну, — думаю, — утащит колбасу — прощай вся моя копилка!» Я скорее за кошкой, юркнул за прилавок и уже хотел схватить её, но поскользнулся и всей пятернёй въехал в бочку с комбижиром.

Вышел ужасный скандал. И никто мне не поверил, что это я колбасу спасал.

На ночь я запер кошку в коридоре. А она там взобралась на вешалку и сбросила мамин зонтик. Больше, правда, ничего не натворила. Но зато случилось кое-что другое.

Спал я очень плохо. Всё думал про кошку, как бы она опять из окна не сиганула, и прислушивался. Вдруг мне почудилось, что в комнате кто-то пилит лобзиком. Я прочистил оба уха — всё то же самое. Темно, и кто-то пилит: «ш-хш-шхш…»

Утром я рассказал об этом маме.

— Альфи, Альфи! Ох уж эти мне звери!.. Ты из-за них сам не свой! Видишь, ночью тебе всякие страхи чудятся.

Нет, неправда. Я хорошо слышал. А вдруг это кто-нибудь хотел к нам забраться и утащить всех зверей? Что тогда мои друзья скажут? На всякий случай я проверил под кроватью, заглянул и за шкаф, но ничего не нашёл. Надо будет ночью последить внимательнее! Кошку я опять запер в коридоре. Но с вешалки снял все шляпы и зонтики. А она, как нарочно, залезла на верхнюю полку, и оттуда среди ночи загремела корзина с бельём. Я, конечно, проснулся и опять услышал, как у меня в комнате кто-то пилит. Но найти никого не нашёл.

Зато мама кое-что нашла. Когда она подметала, то из-под окна вымела целую горсть опилок.

— Что это такое? — спрашивает.

Я пожал плечами. Тогда мама сама стала искать и нашла в полу дырку с кулак.

— Наконец-то мы его поймали! — обрадовался я. — Всю ночь напролёт он тут пилил! Но только кто же это?

Всю третью ночь кошка не переставая царапалась в дверь. Я проснулся и наконец обнаружил того, кто дырку прогрыз. Оказывается, хомяк вылез из своего домика, пристроился под окошком и снова своими острыми зубами грызёт пол. Я хотел его схватить, но он очень больно укусил меня за палец. Пришлось мне вооружиться щипцами для угля, и только тогда я с ним справился.