Злом за зло

– Вам нужна помощь, - пожал плечами волшебник, - очень нужна. Я чувствую скорбь и страх, разлитый в воздухе. И отчаяние. Сам вдоволь напился этой горькой воды, знаю, каково это - медленно подыхать с пониманием, что никто тебе не поможет, никто не спасет. Дайте мне шанс помочь, а если преуспею, то приму любую благодарность, которую вы сочтете достойной.

Издали слышались голоса скотины, шелестела листва в лесу, шлепали по воде весла маленьких рыбацких лодочек на озере, журчала под приглядом больших фахверковых домов река, в траве на лугу стрекотали сверчки, а чужак отстраненно глядел пейзану в глаза.

– В дом, - прогудел Летье, тяжело поднимаясь и водружая на седую голову шляпу. Если священник и хотел что-то возразить на его решение, то воздержался.

Дом семейства Летье был просторным, рассчитанным на большое количество людей, однако внутри ничто не удивляло и не притягивало заинтересованных взглядов, обычный блеклый быт. Лишь ощущение тревоги и страха, словно въевшееся в стены живучей плесенью, заставляло напрячься и готовиться к чему-то недоброму. Нужная дверь находилась под охраной... нет, не так, она была забаррикадирована, и за тем, чтобы все так и оставалось, следили четверо крепких взрослых мужчин с дубинками. На лице одного из них темным пятном расплылся синяк, у другого была перебинтована рука, третий заметно хромал, а четвертый явно недавно потерял пару зубов.

– Видите эти битые рожи?
– обратился к Тобиусу Летье.
– Это ее работа. Отродясь никому не причинила боли, а как это началось...

– Вижу.

– Позапрошлым днем, - продолжил пейзан, глядя на забаррикадированную дверь, - когда мы шли на вознесенную службу, ей стало плохо. Она начала плакать, жаловаться на здоровье, просила отпустить ее домой, но об этом не могло быть и речи - моя жена очень набожна, к тому же мы должны были возблагодарить Господа-Кузнеца за ниспосланное нам чудо, всей семьей, без никаких. Чем ближе мы подходили к церкви, тем хуже она себя вела, теребила новое платье, чесала сквозь него грудь так, словно пыталась разодрать, кричала и лила слезы...

– Выла как тысяча безумных демонов, - внес свою лепту отец Эмиль, качая головой, - я стоял на пороге храма, встречал прихожан и видел, как малышка извивалась в руках своей матушки. Она вырвалась и попыталась убежать, месье Летье успел схватить ее за шкирку, ткань платья порвалась и стали видны ожоги на теле, там, где к коже прикасалась цепочка с нательным костерком. Она порвала ее. Потом мы пытались надеть другую, но легче было бы посадить на цепь бешеную собаку, прости Господи.
– Он осенил себя знаком Святого Костра.

Пейзаны нехотя стали отодвигать большой сундук, подпиравший дверь, а сделав это, отступили, сжимая дубинки. Никто изнутри не вырвался, было тихо и страшно. Тобиус вздохнул, распахнул дверь и шагнул в темный смрад перевернутой вверх тормашками комнаты. Кто-то заколотил окна - то ли чтобы одержимая не сбежала, то ли потому, что ей не нравился свет. Глаза быстро приспособились к перемене освещения, вертикальные зрачки расширились, и как раз вовремя - волшебник успел схватить бросившуюся на него девчонку. Пошатнулся. Он представлял ее совсем маленькой, а оказалось, что все время речь шла о девице шестнадцати лет, рослой, по-пейзански крепкой и сильной. Щелкали зубы, доносились нечленораздельные рычащие звуки, и пена стекала по подбородку.

– Господь-Кузнец, Молотодержец и святые апостолы!
– в ужасе закричал священник, неистово творя знак Святого Костра.

– Хватить глазеть на нее, повернитесь к хозяину, у него сейчас удар начнется!

Летье, который едва не рухнул, увидев свою дочь, двое мужчин взяли под руки и потащили в сторону, Тобиус же без размаха ударил извивающуюся и щелкающую зубами девицу левым кулаком в живот и швырнул на постель. Под его руководством священник и другие двое охранников кое-как сумели привязать одержимую, хотя та бешено сопротивлялась и норовила вгрызться им в руки.

Тобиус прошелся по перевернутой комнате, перешагивая через разодранные клочья платьев и одеяла, черепки расколоченной посуды, сломанный настенный Святой Костер, приблизился к окну и выбил закрытые снаружи ставни, отчего внутрь хлынул солнечный свет. Охранники Летье... его слуги, помощники, работники, маг не знал, кем они точно определялись, были белы, словно стояли в полушаге от собственных могил. Непрекращающиеся вопли одержимой заставляли их дрожать - смотреть на нее они и вовсе не могли.

– Выйдите во двор, подышите, вас позовут, если понадобитесь.

Наружу они рванули чуть ли не наперегонки. Только отец Эмиль остался стоять в изножье кровати, созерцая причиняющее боль зрелище.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Вчера вечером.

– И она уже была такой?

– Нет... нет. Она выглядела сильно больной, истощенной, не в своем уме, но... это ужасно!

Клирик говорил искренне - то, что он видел, и было ужасно: зубы девушки превратись в набор острых клыков, торчавших из почерневших десен, глаза казались парой разверзнутых гноящихся ран, на правой стороне лба вздулась крупная шишка, а на левой точно такая же шишка уже лопнула, и из нее показался кончик маленького острого рога. Вдобавок ко всему пальцы на руках и ногах одержимой начали чернеть, будто их осмолили.

– Посторожите ее, отче.

Кухня в доме семейства Летье была огромной, просторной, и по деревенскому упрощенному укладу она же являлась и столовой. Хозяин сидел на одном из тяжелых основательных стульев, и в дрожащей руке его была кружка с вином. Без слов он подвинул бутылку в сторону Тобиуса, когда тот приблизился.

– Я только что смекнул, что не пригласил гостя за стол, - едва живым голосом проговорил пейзан, - жена бы меня убила за такое. В кладовке много снеди, сыры, окорока, колбасы, ни в чем себе не отказывай, только... сам, сам. В доме больше никого нет, некому ухаживать за гостями.

– Никого?
– Тобиус выглянул сквозь светлое окошко во двор, где один из помощников хозяина опорожнял желудок, стоя на четвереньках, - наверняка не столько от отвращения к увиденному, сколько от пережитого ужаса.

– Отправил жену к ее сестре, и сына следом. Она противилась, хотела быть рядом с дочкой, но это убивало мою жену, она теряла цвет и серела как труп после получаса вместе с Сабиной.

– Сабиной? Красивое имя, соломейское.

– Да, - Летье приложился к кружке, вытер рот рукавом, - моя жена из соломейских цитаро. Дочку я ей позволил назвать, но сыну дал наше, архаддирское имя. Славный мальчик мой Гийом, слава Господу-Кузнецу за него, за то чудо, которое он нам ниспослал.

– Слава...
– Тобиус осекся и облизнул губы, чувствуя острое желание сделать глубокую затяжку.
– Вы уже упомянули о некоем чуде.

– Что? А, да. Господь долго не посылал нам детей, а потом родилась Сабина, и мы с женой поняли, что и это благословение.

Тобиус вспомнил о семье кузнеца из Пьянокамня. В деревенских семьях во все времена редко бывало меньше пятерки детишек, а чаще их насчитывалось вдвое больше, но порой Господь-Кузнец просто не давал.

– Я ведь фермер, знаешь, довольно известный в здешних краях. У меня коровье стадо в несколько сот голов, молочная ферма, маслобойня, семейное дело. С детства Сабина за мной по ферме бегала, а я ее учил, готовил к наследованию, но семь лет назад жена родила Гийома, и уже двоих детей я стал учить, что и как. Сабина, конечно, старше, но Гийом - мальчик, и дело достанется ему, а дочь обойдется богатым приданым, как положено... так я думал до всего этого. Неделю назад моего единственного сына потоптала корова. Он заметил отбившегося от матери теленка, отвел его к стаду, а дурная телка неправильно истолковала и взбесилась. Боже, я думал, что сердце разорвется, когда увидел его еще живое, сломанное тельце. Мальчик никогда не был особо крепким, а тут... я привез из города лучших лекарей, каких нашел, но они лишь качали головами и советовали молиться, дабы он поскорее отмучился. И мы молились, но не о том, а о чуде...