Зловещее хихиканье в темноте
Шрифт:
– Какой еще санитар?! – спросил я, меж тем соображая, где и что делает Макс.
– Санитар больницы. Я здесь работаю. Помогаю врачам.
Мне все стало тут же ясно. Я всегда говорил, что ночные приключения никому не идут на пользу! Предельно сконцентрировавшись, я резко вырвался из противной лапы и обрушил факел на патлатую башку «санитара». Вмиг она исчезла в роскошном фейерверке искр, и вслед за тем «санитар» с утробным рычанием метнулся на меня. У меня не было желания упражняться в единоборствах с этим психом. Рискуя разбить собственную коробку для мозгов, я бросился вдаль по коридору, перепрыгивая через ломаные кушетки, размахивая факелом и вопя «Макс, Макс!!» Повернув за угол, я неожиданно увидел зеленоватый свет, льющийся из-за большой железной двери.
Бросившись к ней, я распахнул ее и…
Огромная комната была залита болотно-зеленым
волос… Эти пародии на хирургов срезали с костей моего приятеля его свежее кровоточащее мясо и бросали его прямо на пол. На полу, помимо прочего, валялись, словно забытые игрушки, головы Юли и Жанны-Оксаны.
– Вот ты и у друзей, – мягко и весело произнес подкравшийся сзади Санитар, – сейчас тебе будет хорошо. Верь мне.
Это последнее, что я запомнил. Очнулся я уже в камере. Как я потом узнал, проезжавший мимо старой больницы милицейский патруль был привлечен лучами зеленого света, вырывавшимися из разбитых окон третьего этажа. Зайдя в больницу, менты обнаружили зрелище, заставившее их как следует проблеваться. Небольшая комнатка была снизу доверху перемазана кровью. По полу были разбросаны жалкие изрезанные человеческие останки, а посреди этого безобразия, счастливо улыбаясь, сидел на четвереньках вымазанный чужими кишками идиот и ржавым скальпелем выковыривал глазные яблоки из отрезанной головы. Как вы уже поняли, этим идиотом был я…
На суде бабка Макса горестно вопила и требовала четвертовать убийцу ее «единственного внучика», который мало того, что спаивал Максимку и заставлял его красть бабушкины деньги, так еще и угрохал мальчика «по злобе своей»…
Единственное, что менты так и не смогли объяснить, так это зеленый свет в окнах. Меня признали невменяемым, и теперь я здесь, среди самых страшных психов и монстров, каких только рожала Русская земля. Вчера ночью ко мне приходил он, Санитар. Долго шептал мне, что все будет в порядке. А когда он ушел, я обнаружил, что сжимаю в руке старый скальпель.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ СОДОМА
Посвящается Георгию Михайловичу Тихонову, моему отцу.
Своя тьма успокаивает, чужая-настораживает.
(неизвестный средневековый автор).
«Что тебе до меня? Я – дух тьмы и одиночества, я не принесу тебе покоя».
(откровения Самаэля, частьIV, ст.8).
Усталый Андрей, уютно расположившийся на диванчике в санитарской, как-то резко и сразу отключился от действительности. Так бывает. Сядет человек вроде бы на полминуты поотдыхать от забот насущных, ан уже гляди – времени-то часа три прошмыгнуло. Срамота, одним словом. Почему срамота? Да потому что не должен человек, забыв о профессиональном своём долге, дрыхнуть как распоследний…Тем более, что и чай на электрической плите уже выкипел, и тараканы ползают по бутербродам. Но чай, бутерброды – всё это пустяки, херня, Андрей. Самое страшное – это то, что пока ты смотрел свои дурацкие сны, непонятно на кой ляд тебе ниспосланные, приезжал уже чей-то весёлый ночной «КАМАЗ» и, не достучавшись тебя, оставил под железными дверями дурно пахнущий грязный свёрток с торчащим из складок направлением в морг № 1 судмедэкспертизы города Литейска. И успеть бы тебе пробудиться досветла, и затащить бы свёрток в глубины своего тёмного царства – пока не обнаружили свёрток поутру суетливые местные бродяги и с разочарованными воплями не зашвырнули в запущенный кустарник (в отместку, что ли). И тогда – маяться тебе, Андрей, пока не пришло начальство. Резко и быстро маяться, высвобождая из цепких веток недельной давности останки пенсионера,
отравившегося некачественным алкоголем. И ведя за них смелую борьбу с бездомными псами. Будешь лупить собак отрезком водопроводной трубы, заготовленным чтобы отбиваться от некрофилов. А им бы – схватить кусок вонючей, тухлой плоти и бежать в сторону посёлка имени Калинина. И несть им числа, тварям…А старикашка-то всего один.Все эти грустные мысли, проплыв перед засыпающим сознанием Андрея, заставили его мощнейшим волевым усилием вырвать свою душу из объятий Морфея, открыть глаза и встать с клеёнчатого диванчика. Приготовив себе наикрепчайшего чаю и лениво жуя бутерброд с засохшей копчёной колбасой (четвёртый из восьми своих «ночных бутербродов»), он взял с подоконника ранее брошенный им туда роман Достоевского «Идиот» и открыл его там, где был заложен кусочек «Литейских вестей». Книжица была, прямо сказать… Скоро все эти ископаемые князья, генеральши и купцы своими непонятными и неинтересными проблемами вконец утомили Андрея – его снова стало клонить в сон. Аккуратно спрятав недогрызенный бутерброд в пакет, Андрей пристроился за столом и задремал, придавив щекой потрёпанного «Идиота».
Первые сумеречные обрывки каких-то безобразных сновидений уже замельтешили у Андрея в голове, как вдруг резкий стук в обитую железом дверь заставил его вновь прийти в себя. С полминуты он сидел, бессмысленно таращась в заоконную августовскую черноту, пока повторный стук не вывел его из оцепенения. Прихватив трубу-дубинку, Андрей направился в холл, откуда глухим эхом разносился по холодным и тёмным коридорам морга этот сигнал судьбы.
– Кто?! – с напускной грозностью прозвучал хриплый голос Андрея.
Стук прекратился. За дверью вкрадчиво прошелестело:
– Открой – узнаешь…
– Я те щас узнаю! Выйду, навешаю по вазе…
За дверью раздался смех. Ничего гаже и страшнее Андрею ещё не доводилось услышать. Даже кассета с подборкой скандинавских металлических групп, которую Андрею навязал послушать один маньяковатый приятель, по мерзости своей этому смеху и в подмётки не годилась. Смеялось явно несколько человек и похоже это было на то, как если бы что-то густое и липкое чмокало в кастрюльке на плите и при этом кто-нибудь жевал бы битое стекло и живых лягушек одновременно.
– Я сейчас милицию вызову! Посмотрим тогда, кто посмеётся последним! – Андрей старался говорить властно, уверенно, хотя и порядком струхнул.
Разного рода инциденты происходили порой в этом печальном заведении: то ломилась обкуренная местная шпана в поисках развлечений, то приезжали крутые пощекотать себе и своим блядям нервы, то забредали на огонёк алкаши в надежде разжиться медицинским спиртом. А однажды ровно в полночь припёрлись какие-то недоумки, вооружённые огромными крестами, заточенными кольями и с гирляндами чеснока на шеях. Они требовали, видите ли, выдать им вампира, который притворяется честным покойником в холодильнике. Андрей тогда просто послал их куда подальше, и, простояв под дверями около часа, вдрызг пьяные последователи профессора Ван-Гельсинга, ушли, выкрикивая бессвязные угрозы. Но ни разу Андрею не было по-настоящему страшно. Некоторое напряжение, конечно, было, но ужаса он не испытывал ни разу. А сейчас, слыша этот смех, он чувствовал, как плотный, почти осязаемый ужас просачивается сквозь безопасную дверь и ледяными пальцами лезет под одежду, под кожу, ощупывает сердце, горло, старается заморозить мозг. Тот недоступный пониманию ужас, который превращает человека из личности в колонию взбунтовавшихся клеток.
Андрею за все двадцать четыре года его жизни лишь пару раз доводилось испытывать нечто подобное. Слабаком и хлюпиком он не был, и поэтому в панику никогда не впадал. Однако на сей раз почуствовал, что готов сорваться: в смехе и в голосе за дверью не было ничего человеческого. Так могли смеяться злые филины в сыром осеннем лесу.
– Ну, погодите у меня, пидорасы!!! – Андрей кинулся в санитарскую – с намерением сейчас же звонить «куда надо».
Пробегая мимо прозекторской, он вдруг подскочил от нового испуга: за закрытой белой дверью трупорезки раздался грохот, будто опрокинули что-то стеклянно-металлическое, а затем – вой и рычание. Ошарашенный Андрей распахнул дверь. В дальнем углу, на фоне светлеющей кафельной стены, что-то тёмное шевелилось, чмокало и невнятно ворчало. Переведя взгляд на столы для вскрытия, Андрей обнаружил, что приготовленные нынешним вечером к этой процедуре «клиенты» исчезли, не дожидаясь знакомства с пилой и скальпелем. И тут Андрей понял, что сошёл с ума.