Злыднев Мир. Дилогия
Шрифт:
Увы, но проблемы с рождаемостью для высших классов Империи было делом обычным. Слишком долгое благополучие, имело и еще одну негативную сторону, – отсутствие притока свежей крови в Элиту. Так или иначе, все Благородные роды и семьи, многократно скрещивались и перекрещивались друг с другом, что не могло не сказаться на их здоровье.
Если бы не повсеместное, довольно снисходительное отношение к супружеской верности, и традиция время от времени жениться на простолюдинках из низших сословий, – роды давно бы деградировали.
Но что позволено Благородному, для Мэра является запретным. Сенатор может женить
Конечно Роман Комнус Виллий Сергиос Ком, был еще относительно молодым человеком. Пятый десяток лет, – для мужчины это еще не срок, когда надо хвататься за голову и молить богов о наследнике. Все еще было возможно. …НО.
Но. Разговоры вокруг наследника велись уже не один год. Пока, наиболее возможным и наименее желаемым кандидатом была Безумная Племянница. И это ни с одной стороны не было решением проблемы, а скорее Одной Огромной Проблемищей.
С одной стороны, женщина на Троне…, такое бывало. Очень редко, но бывало. Законы Империи, при прочтении их под определенным углом, вполне допускали подобную вещь.
Но женщина на Троне, это одно. А Безумная Племянница на Троне, это уже совсем другое. Девица дикого норова, не способная держать в узде собственные мысли и желания, зато способная взорваться в любую секунду, и к своему совершеннолетию уже имеющая десяток трупов на счету, – это не та кандидатура о которой мечтали наиболее ответственные Люди Империи. Несколько раз в истории, во главе Империи уже вставали буйные, помешенные на крови Мэры, и ни к чему хорошему это не приводило. Особенно для ближнего окружения.
Конечно такую проблему можно было решить, будь Безумная Племянница безумна абсолютно. Несколько раз Империей правили болванчики на Троне, а однажды был и Мэр, которого близкие были вынуждены держать в клетке, ради его же безопасности.
Беда лишь в том, что Безумная Племянница не была тупой деревяшкой, которую удастся обвести вокруг пальца, или бешеным животным, которого нужно изолировать.
Благодаря своим выходкам, она была «безумно» популярна в народе, а самое главное у Дворцовой Гвардии. А сталкиваться с Гвардией…., на это можно было решиться, только очень сильно отчаявшись.
В связи со всем вышеперечисленном, то вариант ее правления, как и вариант ее смещения, попахивали обильными потоками крови.
И тут появился Аттий Бузма.
Сначала он был странной блажью Мэра. Личный Советник, как Автор уже упоминал выше, мог быть и шутом, и мальчиком на побегушках, и важной персоной. Вступая в свою должность, Личный Советник Мэра навсегда выбывал из своей касты, сословия, рода и семьи, и становился частью совершенно особой касты людей, работающих исключительно на Мэра. Сюда входили и дворцовые слуги, и Гвардейцы, и Личные Советники. Вход в нее был открыт всем, кого пожелает приблизить Мэр. А выход был только в могилу.
…И да… Исторически, эта особая каста считалась частью Семьи
Мэра. И формально, слуга выносящий ночной горшок из покоев Мэра, был по Роду выше любого Сенатора. Мэру зачем-то понадобилось сделать не пойми откуда взявшегося купчика, частью своей семьи, и вознести его куда ближе к вершине управления Империей, чем позволяли его происхождения, и даже возраст. И это было поводом задуматься для тех, кто пристально следил за всеми изменениями во Власти, и Престолонаследии. В конце концов, Мэр, – должность выборная…, теоретически…Естественно, последний кто узнал о «раскрытии тайны происхождения Личного Советника Мэра», был сам Аттий Бузма. Очень долго он относил непривычное для него подобострастие, почтительность и потоки лести, на счет своих «подвигов», и близости к Мэру.
А сказать что его тяготила вся эта дутая слава, и внимание окружающих, – все равно что промолчать. – Она вызывала у него приступы отвращения переходящего в ярость.
Увы, но в нашем диком, лишенном морали, и самой жизнью выброшенным за пределы общества Эйе, проснулась совесть. А поскольку раньше она его абсолютно не беспокоило, но с непривычки, ее терзания были особенно мучительны.
Возможно Аттию Бузме было бы не так противно переносить дутость его Славы, если бы не Укар, и память о погибших членах его Отряда. То насколько несправедливо обошлись с Укаром, было словно противовесом незаслуженности его Славы. И каждая насмешка, каждое пренебрежительное высказывание, каждое оскорбление брошенные в сторону Укара, били по Аттию Бузме еще сильнее, чем возможно ударили бы по самому Укару. Ирония была еще и в том, что окружающие, наслышанные о вражде Аттия Бузмы и Укара, (информация о которой активно распространяла Служба), особенно старались ущипнуть, оплевать и замазать грязью опального Командующего, именно в присутствии обласканного Мэром и Сенатом, Личного Советника.
А тут еще и память о юнцах, которых именно он потащил в бой. Юнцах, которые никоим образом не собирались становиться солдатами, не готовились к такому поприщу, и по сути, пали жертвой его прихоти. Как ни странно, но их он тоже жалел.
Никто и никогда не объяснял Эйю, Бумбе, Скорпиону, или Аттию Бузме что такое хорошо, и что такое плохо. Для Эйя, все сводилось к «Выжить любой ценой». У Шакалов, Бумба почерпнул главное правило – «Держись за своих». В Школе Ловчей Службы, все моральные поучения сводились к понятию «Выгода Империи». И любой, самый отвратительный поступок идущий на Благо Империи, обязан был считаться хорошим. А любой благой поступок, идущий в разрез с Благом Империи, заранее считался аморальным. А уж Аттию Бузме, по самые уши искупавшемуся в «жизни высшего общества», про мораль было известно только, – «…Она нужна для быдла».
Так что обычно, в своих поступках Аттий Бузма руководствовался моралью Эйя, и Шакалов.
Как ни странно, но именно мораль Шакалов, в этом отношении была наиболее приближенна к тому, исходящему из глубин его души голосу, подсказывавшему Аттию Бузме, что хорошо и что плохо.
Жаль только, то голос этот был слишком глух и невнятнен, чтобы правильно и точно расслышать его послания. Все сводилось к ощущениям. Хорошо, – радость, приятно, легко. Плохо, – тошнит, противно, грустно. И пока не попробуешь, не поймешь, как тебе от этого будет.