Злые игры. Книга 2
Шрифт:
— Это что это у тебя там такое? — прошептала она ему. — Что-то очень впечатляющее, лорд Максик.
— Прекрасно, Опал, великолепно. Офигительно великолепно. Так и стойте.
— С удовольствием, дорогой. С величайшим удовольствием!
— Не улыбайтесь! Вот так. Прекрасно. — Флинн Финниан, очередная звезда мира нью-йоркских фотографов, снимающих для изданий мод, защелкал своим «хассельбладом».
— Макс, не напрягайся, малыш. Она тебя не съест. О господи, я же сказал, не улыбайтесь. И не смеяться, черт возьми! Опал, прекрати смеяться! Слушайте, вы, оба! Через пять минут будете свободны, можете идти в раздевалку и трахаться там до посинения. А пока подумайте о бедном голодающем фотографе и попозируйте! Да позируйте же! Вы когда-нибудь слышали о том, что значит позировать? Если работаешь моделью, это иногда приходится делать. Вот так-то лучше. Держите позу, держите, держите! Великолепно, Опал. Боже, когда ты так смотришься, мне даже самому хочется тебя трахнуть. Вот так хорошо, Макс. Прекрасно. Теперь немножко
Хорошо. Чудненько. Макс, ну-ка соберись. Представь, что ты пропустил рюмашку и теперь ловишь кайф. Ну вот. Прекрасно. Великолепно. Фантастично. О'кей, сняли. Перерыв. Встречаемся через полчаса.
Макс вошел в раздевалку, думая лишь о том, чтобы поскорее закурить. Его трясло. Он как раз зажигал сигарету, когда в дверном проеме позади него появилась Опал. Она улыбнулась ему в зеркало, подошла к нему ленивой походкой и снова запустила руку ему в брюки; он почувствовал, как ее рука, слегка царапая его длинными ногтями, скользнула по ягодицам, немного задержавшись на них, и медленно двинулась дальше, по направлению к его мошонке. Он внимательно посмотрел на нее: Опал была негритянкой африканского происхождения, шести футов роста, неописуемой красоты, с коротко подстриженными волосами и длиннющей, не меньше девяти дюймов, шеей. На ней не было ничего, кроме очень маленьких красных шорт и стоячего воротничка, сплетенного из четырех ниток жемчуга. Высокие красные сапоги — единственное дополнение к этой одежде, которое было на ней во время съемок, — она уже сбросила. Веселая, вульгарная, бисексуальная, она была на год старше Макса. Агентство, от которого она работала, рекламировало ее как принцессу из какого-то затерянного африканского королевства, на самом же деле она была обитательницей Бронкса [31] уже в третьем поколении.
31
Один из районов Нью-Йорка.
— Нюхнуть хочешь? — спросила она. — У меня в сумке есть.
Макс отрицательно покачал головой:
— Не могу, когда работаю.
— Почему?
— Просто не могу. Перевозбуждаюсь.
— Бедняжка. Со мной ты и так перевозбудишься, Макс. Если я тут, никакой порошок не нужен. Ну-ка, повернись.
Макс обернулся. Опал медленно стянула с него брюки, не сводя глаз с его весьма внушительного торчащего члена.
— Ого, — проговорила она низким, слегка хрипловатым и очень серьезным голосом, — хорошая штуковина. Очень хорошая. Настоящий породистый английский член. Мне нравится. — Опал присела перед ним на корточки, слегка склонив голову набок, оценивающе его разглядывая; потом подняла глаза и широко улыбнулась. — Я бы с удовольствием, — проговорила она так, словно Макс приглашал ее на чашку чая, — но вот-вот должна появиться Серена, а ты знаешь о моих с ней отношениях. И о том, какая она ревнивая. Перенесем на другой раз, хорошо?
Наружная дверь студии открылась, и с улицы послышался нарочито насмешливый голос Флинна Финниана:
— Ну что, парочка, закончили? Ваша редакторша пришла.
Опал мгновенно вскочила и встала так, чтобы загородить собой Макса.
— Ой, Серена, дорогая, здравствуй, как поживаешь? Меха принесла? Мне не терпится их примерить.
Макс лихорадочно натянул штаны; по счастью, эрекция у него прошла с весьма подобающей обстоятельствам скоростью; в дверях появилась Серена Сандеман; она была независимым редактором, работающим для журналов мод, и славилась как блестящий специалист, но еще более как лесбиянка; в руках у нее было что-то меховое, а холодные, как льдинки, бледно-голубые глаза внимательно ощупывали Опал.
— Ты располнела, — сразу же заявила она, — тебе надо сбросить не меньше четырех фунтов.
— Серена, не могу, — взмолилась Опал, — я и так ем сейчас раз в два дня. Я же скоро умру с голоду.
— У меня есть один новый знакомый. — Серена зажгла сигарету. — Он делает уколы через день. Совершенно не хочется есть, и при этом великолепно себя чувствуешь.
— Не перевозбуждаешься? — поинтересовался Флинн. — Я тут недавно пошел к одному такому, так чуть не вырубился. Меня даже накололи за езду в нетрезвом состоянии.
— Да нет, ничего, — ответила Серена. — Позвони ему. — Она протянула Опал визитную карточку. — Я не могу тебя взять на рекламу купальников с таким весом.
Макс посмотрел на поджарую фигурку Опал, на ее тонкую шейку, на выпирающие из-под угольно-черной кожи лопатки, на впалые щеки, на ярко-красные шорты, под которыми, казалось, совсем не было ягодиц, и с недоумением подумал, откуда же она возьмет эти четыре фунта. Разве что ногти обрежет.
Серена заметила, что он смотрит на Опал, перевела на него взгляд своих бесцветных глаз и улыбнулась ему ледяной улыбкой. Держись подальше, говорила эта улыбка.
— Вы, надо полагать, Макс Лей?
— Да.
— Я ведь просила черного, — обернулась она к Флинну — Почему же нам прислали его?
— В паре с Опал он смотрится великолепно, — ответил Флинн, —
лучше, чем гляделся бы черный парень. А потом, он все-таки новое лицо.— Англичанин, да? — спросила Серена.
Макс кивнул.
— Он лорд, — проговорила Опал. — Граф.
— Правда? — переспросила Серена тоном, еще более ледяным, чем улыбка.
— Ну, пока всего лишь виконт, — скромно возразил Макс.
В Нью-Йорк он заехал всего на неделю. После этих съемок он должен был отправляться в Лас-Вегас разыскивать Томми Соамс-Мак-свелла. Честно говоря, Макс и сам не совсем понимал, почему ему потребовалось почти полгода, чтобы собраться в эту поездку; отчасти, как он признавался себе, в этом повинна была его трусость, отчасти же — нехватка свободного времени и денег. Но рано или поздно он все равно должен был сделать это. Он уже не мог и дальше оставаться безразличным к своему происхождению. Макс был почти уверен, что ему не понравится то, что предстояло узнать о своих корнях, однако сочетание смертельного любопытства и стремления избавиться наконец от этой преследующей его кошмарной неопределенности побудили заняться необходимыми приготовлениями к поездке.
В Вегас он прилетел в полдень. И, увидев город, не поверил своим глазам: трудно было представить себе, что где-то на земле может существовать столь безобразное место. Город, внезапно возникший перед ним прямо посреди пустыни, когда он благоговейно смотрел на него сверху, из самолета, вблизи оказался похож на порождение какой-то гротескной фантазии: начисто лишенный красоты и очарования, застроенный отвратительными громоздкими гостиницами на тысячи номеров каждая, напичканный рекламными щитами, назойливо мигающей световой рекламой и бесконечными церквями, в которых шли бесконечные свадьбы. И шум, специфический шум Лас-Вегаса, рождающийся из клацания, побрякивания, жужжания игральных машин и автоматов; этот шум встретил его в аэропорту и преследовал повсюду, на каждой улице, в каждом здании. Стояла сильная жара, далеко за сорок, обжигающая, но сухая, поэтому она переносилась легко, даже легче, чем ужасающая влажность Нью-Йорка.
До центра города Макс доехал на такси и по совету Опал, которой пришлось однажды побывать в Лас-Вегасе, остановился в маленькой гостинице на бульваре. Этот район города и был ему нужен, а кроме того, как сказала Опал, тут было недорого и относительно безопасно.
Измученный и напуганный, он свалился в номере на постель; он уже почти жалел, что не взял Опал, изъявлявшую желание поехать с ним вместе. Но тогда ему пришлось бы слишком многое объяснять и слишком много врать, так что лучше уж одному. Подумав о том, что надо бы пойти и осмотреть это легендарное место, Макс уснул; проснулся он внезапно, от какого-то внутреннего толчка, и обнаружил, что уже больше пяти вечера. Он чувствовал голод; приведя себя в порядок, вышел на улицу и направился по бульвару в сторону Фремонт-стрит, купив по дороге гамбургер и кока-колу. Город производил на него почти сюрреалистическое впечатление; и если его отец действительно жил тут и чувствовал себя как дома, вряд ли им найдется что сказать друг другу. Потом Макс вдруг вспомнил, как еще в Итоне ему приходилось играть в азартные игры и какое возбуждение охватывало его, когда он следил за вращением игорного барабана, молясь в душе, чтобы стрелка остановилась на той цифре, на которую он поставил; и это возбуждение было настолько приятным, что ради него стоило пойти даже на риск оказаться исключенным из школы; а вспомнив все это, решил, что не имеет права судить слишком строго.
Вначале он хотел прогуляться пешком, однако на улице оказалось слишком жарко, поэтому он взял такси и поехал во «Дворец Цезаря», который считал абсолютно необходимым посмотреть независимо от того, найдет он Соамс-Максвелла или нет; приехав туда, Макс незаметно для себя самого очутился на движущемся тротуаре, который внес его в странный фантастический мир, в святая святых Вегаса — миниатюрный древнеримский город, с барком Клеопатры, с копией Аппиевой дороги; весь этот город был без окон, без дверей и оставлял впечатление кошмара, из которого невозможно выбраться. Макс был совершенно ошеломлен увиденным, он опьянел и от вина, которое в самом прямом смысле слова текло из фонтанчика в вестибюле, и его можно было набирать в пластмассовые стаканчики, и от ужасающего шума, и от буквально потрясающей вульгарности всего этого места. Осмотр «Дворца Цезаря» занял у него почти два часа; а потом, все сильнее ощущая себя ребенком, потерявшимся и заблудившимся в какой-то странной, полувраждебной ему стране, он перебрался во «Фламинго Хилтон», а оттуда в ультраэкзотический «Барбари Коуст» с его гигантским тридцатифутовым витражом из цветного стекла (где Макс забрел в столь же экзотический, тоже отделанный цветным стеклом «Макдональдс» и купил второй гамбургер); так он бродил до тех пор, пока не стало уже слишком поздно разыскивать в этот день Соамс-Максвелла. Тогда он снова взял такси и решил напоследок съездить в «Золотой самородок»; казалось совершенно невероятным, чтобы в этом растянувшемся на целый квартал заведении кто-то мог кого-то знать; но тут ему понравилось больше, чем во «Дворце Цезаря», здесь хотя бы пытались вспомнить о каком-то вкусе, что позволяли предположить бело-зеленые тенты; он подошел к кассе, и сидевшая там яркая блондинка ответила ему, что да, конечно, она знает мистера Соамс-Максвелла, он сюда постоянно заходит.