Злые игры. Книга 2

— Бедняжечка. — Он накрыл ее руку своей. — Как жестоко. Жаль, что меня там не было.

— Тогда было бы еще хуже, — слабо улыбнулась ему в ответ Шарлотта, торопливо выдергивая свою руку. — Я бы и вас всего обревела.

— А я бы вытер твои слезы, отвез бы куда-нибудь, где можно изысканно и хорошо пообедать, и тогда ты бы больше уже не плакала.

— Что ж, — Шарлотта вздохнула, — тогда вас там не было.

— А тебе никогда не приходила в голову мысль все это бросить? Вернуться назад в Англию и заняться чем-нибудь другим?

— Нет, — коротко ответила она. — Ни на секунду.

— Ну, ты мужественная девочка. А почему нет?

— Во-первых, потому, что мне нравится банковское дело. А во-вторых, потому, что я не позволю им взять надо мной верх.

Попозже, и сильно попозже, он принялся рассказывать о себе. Шарлотта совершенно не представляла себе, который шел час; она вообще утратила способность ориентироваться в окружающем, ей казалось, что она очутилась в каком-то странном мире, где не было привычных измерений времени и пространства. Она уже не чувствовала себя больше усталой, а впала в состояние странной спокойной отрешенности. Они пересели на одну из кушеток; по просьбе Джереми Доусон принес большой кофейник горячего кофе. Шарлотта посмотрела на него и спросила, нельзя ли принести ей чаю.

— Очень по-английски. Конечно можно. Можно, Доусон?

— Разумеется, сэр. — Он появился через пять минут с серебряным подносом, на котором стояли чашка, молоко, сахар, чайник с горячей водой и вазочка, где горой лежали пакетики всевозможных чаев: тут были и китайский, и индийский, и фруктовый, и цветочный — какие только душе угодно. Поставив перед ней поднос, Доусон слегка поклонился и опять исчез.

— Наверное, если бы я попросила «Хорликс», он бы и его принес, — хихикнула Шарлотта.

— Разумеется, принес бы. Для этого он здесь и находится.

— А не для того, чтобы присматривать за несчастными девушками?

— Я тебя вовсе не считаю несчастной, — ответил Джереми, очень серьезно посмотрев на нее. — И потом, нет, не за этим. Если нужно, он умеет очень хорошо закрывать глаза.

— Понятно. — Она задумчиво разглядывала его. — Какой же вы испорченный! И каково, мистер Фостер, ощущать себя человеком, у которого все есть?

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — У меня-то ведь с таким человеком ничего общего. — И принялся долго и пространно разубеждать ее в том, будто бы у него действительно все есть и, следовательно, он и в самом деле счастлив. Разумеется, у него есть все, что можно купить за деньги, согласился он, но этого еще далеко не достаточно.

Шарлотту, которая выросла рядом с большим, однако не принадлежавшим ей богатством, тем не менее заинтриговали его рассказы о личных самолетах, готовых в любой момент умчать его туда, куда он скажет; об острове, который приобрели специально для того, чтобы принимать там гостей, и которым пользовались только два дня в году; о доме на Ямайке, где так пока никто и не жил со дня постройки; о легионах слуг в каждом из домов, о телохранителях, яхтах, вертолетах, о бесконечных приемах, прекрасных женщинах, о вечной погоне за наслаждениями. Он не хвастался, а говорил обо всем этом спокойно, почти с грустью.

— Единственное, чего мне всегда хотелось, — заключил он, — так это любви.

— Но вы ведь уже восемь лет как женаты на Изабелле, — заметила Шарлотта. — Разве это ничего не значит?

— Это значит, что мы отлично устраиваем друг друга, — ответил он. — Я ничего не требую от нее, а она от меня, лишь бы все выглядело благопристойно в глазах общества. Раз в неделю наши секретари координируют наши планы, и в результате возникают всякие обеды, приемы, собрания, совместные выходы и поездки. Но мы два одиноких человека. По крайней мере один из нас уж точно одинок.

— И чего же вы ищете? — спросила Шарлотта с интересом.

— Ну, — ответил он, протянув руку и потрепав ее легонько по щеке, — лично я без устали ищу любовь.

В комнате повисла долгая тишина; голова у Шарлотты очень медленно и приятно кружилась.

— А если бы вы нашли любовь, — проговорила она, — могло бы что-нибудь измениться? Могли бы вы с Изабеллой перестать устраивать друг друга?

— Ну, этого я сказать не могу. — Джереми взял и поцеловал ее руку. — Я ведь еще ни разу не встретил любовь. Бывал иногда к ней близко, даже очень близко, но так и не встретил.

— Если бы речь шла обо мне, — Шарлотта подлила себе чая, чтобы протрезветь, — последовательность должна была бы быть немного иной. Мне бы не улыбалось начать помогать вам в поисках любви, а потом оказаться низведенной до одного из вопросов во время ежедневной встречи секретарей.

Джереми посмотрел на нее, глаза у него стали очень темные и глядели испытующе, почти жестоко.

— Могу тебе обещать, — произнес он, — что если мы действительно найдем любовь, ты и я, то у меня появится желание все изменить, и очень быстро. Действительно очень быстро.

— Не думаю, Джереми, — возразила Шарлотта, смущенная и почти испуганная тем поворотом, который принимал их разговор, вообще всем этим вечером и убеждавшая себя, что, как ни приятно слышать подобные речи, нельзя забывать, что имеешь дело с мастером по части таких разговоров, великолепно знающим, куда и как их направить. — Не думаю, что это может когда-нибудь случиться. — Она поднялась довольно решительно. — Замечательный был вечер. Просто замечательный. Но… — она посмотрела на часы, — пять утра. К семи я должна быть на работе. Не могли бы вы распорядиться, чтобы ваш очень скромный шофер отвез меня домой?

Джереми посмотрел на нее и вздохнул:

— О боже, опять английская школьница. Такая благоразумная.

Шарлотте стало ужасно больно и обидно, у нее было такое ощущение, будто ее ужалили: ярлык благоразумной школьницы постоянно висел на ней, причиняя множество страданий; она вспомнила, как часто Гейб отпускал в ее адрес насмешки и ядовитые колкости на этот счет, да и ее брат тоже. Шарлотта вспыхнула и почувствовала, как слезы подступают у нее к глазам. В голове у нее внезапно прояснилось.

— Извините. — Она отвернулась. — Извините, что я такая английская и такая благоразумная. Я не всегда делаю это нарочно.

— Шарлотта, — Джереми говорил очень мягко, — прости меня. Я не хотел тебя расстраивать. Мне нравится в тебе эта английскость, честное слово, нравится. Мне она кажется очень… милой.

— Правда? — со вздохом спросила Шарлотта. — А большинству нет. Большинство считает ее просто ужасной.

— Ну, что касается меня, то я так не думаю. И хочу поблагодарить тебя за то, что ты меня выслушала. Что была сегодня со мной. У нас получился изумительный… вечер. Ты приедешь ко мне сюда еще раз? Когда-нибудь?