Змееносец. Истинная кровь
Шрифт:
Так за каким чертом он примчался сюда за ней? Что он забыл здесь? Зачем преследовал?
Мари вздрогнула.
Черт! Черт! Черт! Идиотка!
Он же на улице и часа не протянет! Там же машины!
Она и в самом деле взглянула на часы. Сколько же времени прошло, как она прогнала его? Минут сорок?
Мари неуклюже поднялась с пола и проковыляла к балкону. Резко дернула на себя ручку, впустив в комнату морозный воздух и, вцепившись пальцами в бортик, стала всматриваться в сплошной поток автомобилей и людей на улице.
— Мишель! — выкрикнула она. — Мишель!
Сидя на перилах ограждения
Среди шума, творящегося вокруг него, он услышал, что Мари зовет его. Поднял голову и увидел Ее Величество.
— Я здесь! — крикнул он ей в ответ.
— Пожалуйста, поднимись обратно! — едва переведя дыхание, крикнула она. И искренно надеялась, что он не заметил того, как дрожит ее голос. От усталости, от стресса, от страха за него. Когда же она успела из уверенной (ну, более или менее уверенной) в себе женщины превратиться в забитую перепуганную средневековую недотепу?
Глаза же Мишеля от слов забитой перепуганной средневековой недотепы счастливо загорелись. Наконец-то она позвала его. Он быстро взбежал на четвертый этаж, оказался в квартире. И стоял рядом с женой, смотрел, не отрываясь, на ее прекрасное лицо и мечтал, как они вернутся домой.
— Мари! Как мне доказать тебе, что ты — единственная женщина в моей жизни?
— Никак, — уверенно отрезала она, чем моментально погасила его взгляд. — Мне не интересно. Спать будешь на диване. На улицу одному выходить тебе нельзя. Через сколько дней ты вернешься в Трезмон?
— Да хоть на полу, — буркнул Мишель, решив не отвечать на ее вопрос.
Она только поджала губы, развернулась и скрылась за единственной дверью в этой странной обители. Вернулась через несколько минут. В руках ее были брюки и рубашка.
— Алекс оставил, — заявила она с невозмутимым видом. — Переоденься. Главное, не утащи с собой в двенадцатый век. Мне, видимо, еще возвращать эти вещи.
— Я вызову этого Алекса на поединок, убью его, и тебе не придется ничего возвращать, — хмуро сказал Его Величество.
— Я гляжу, ты уже кого-то вызвал, — холодно ответила Ее Величество. — В зеркало хоть смотрел?
Мишель потрогал свой разбитый нос. В собственных заботах он уж и забыл разгневанного де Конфьяна и растерянную Катрин. Diabolus! Что же такое произошло в саду?!
— Мари! Маркиза ничего не значит для меня. Никогда не значила.
Ее губы сжались в тонкую нить. Потом дрогнули, разомкнулись, и она заговорила:
— Я ничего не хочу об этом слышать. Ты будешь здесь, пока не вернешься к себе, чтобы не угодить под колеса. Я как-нибудь это переживу. Сколько на этот раз у тебя времени? И что ты должен сделать, чтобы убраться?
— Зачем ты так? Почему ты хочешь забыть все, что было у нас хорошего? И как же наш ребенок?
Мишель осторожно взял ее за руку. Но она тут же ее отдернула, будто он оставил на ней ожог.
— Не трогай меня, — прошептала она. Знала, что, если скажет не шепотом, он услышит в ее голосе слезы. — Я не буду об этом думать. Облегчи, пожалуйста, мне жизнь — заткнись.
Мишель нахмурился, кивнул и отошел к окну. Чувство обреченности и бессилия
охватывало его. А ведь еще вчера он был счастлив. И был уверен, что счастье его никогда не закончится. Рядом с ним была Мари — его прекрасная принцесса, ставшая для него целым миром. А теперь…Теперь у него остается последнее средство. Санграль. Его сила, которая поможет королю вернуть Мари. Он любит ее, у них будет ребенок. Они семья. Семьей и останутся. Его Величество не представлял себе, как сможет в этом сумасшедшем мире своей жены добраться до Монсальважа и найти проклятый Санграль. Но если это его последняя надежда, он сделает это.
IX
22 декабря 2015 года, Кюкюньян — 22 декабря 1186 года, Трезмонский замок
— Бабенберг. Поль Бабенберг. Он может еще Паулюсом Бабенбергским представляться. Двадцать три года. Волосы русые, глаза серые, телосложение… — Лиз судорожно вздохнула — телосложение античного божества. Но вряд ли полицейский коммуны Кюкюньян оценит метафору, — телосложение спортивное.
— Так когда, говорите, он пропал? — спросил полицейский, записывая ее слова.
— Сегодня утром. В замке Керибюс. Я же вам объясняла.
Полицейский, чуть пошевелив усами, удивленно воззрился на напавшую на него девицу, требовавшую немедленно организовать поисковую группу.
— Мадемуазель де Савинье, может быть, потерпим хотя бы до конца дня? — в голосе полицейского звучала надежда, впрочем, не очень уверенно. На его памяти такое происходило впервые.
— Вы с ума сошли? — сердито спросила Лиз. — Он же совсем один! Мало ли, что с ним может случиться.
Конечно, Вивьен Лиз прекрасно понимала, что случилось с ее… эээ…. парнем? Да! Парнем! Но маленькая надежда, что он все-таки провалился в какую-то яму или ущелье, а не в дыру во времени, не давала ей покоя. А вдруг?
— Мадемуазель, да что там может случиться? Там в жизни ничего не происходило! — упрямо ответил полицейский.
— Если вы мне не поможете, я сама пойду по домам! — воскликнула Лиз, сжимая кулачки. — Буду стучать в каждую дверь и просить о помощи! И я уверена, что кто-то да вызовется помочь, потому что не все такие бесчувственные люди, как вы!
— O piissima Virgo Maria! — воскликнула женщина напротив нее.
Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.
Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.
— Что вы собираетесь делать с этим мясом? — осторожно спросила Вивьен Лиз.
— Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, — икнув, ответила кухарка.
— Круто. А с чем подавать?
— Шпинат и бобы.
— Ясно. А где брат Паулюс?
— У себя в комнате.
— Тогда я пойду… исповедуюсь? — Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила:
— А вы кто? Тоже из дальних стран? Такие срамные одежды у нас в Трезмоне не носят…
— Типа того… только я это… привидение… вот.
Кухарка побледнела, взяла чашку со стола и шумно хлебнула.