Змееныш
Шрифт:
Как ни странно, именно в своем доме Слот снова почувствовал притяжение земмурского меча. Словно невидимый и едва ощутимый шестым чувством луч бил откуда-то с юга – может быть, из Элизенвара, – и порой Стервятник попадал под его влияние. Тогда он осознавал, что для полной завершенности ему не хватает всего лишь одного – орудия мести и войны, которое было больше чем куском стали – оно было союзником.
Он готовился к предначертанному. Нашел бутыль с загустевшим бальзамом и смазывал им раны на груди. Вскоре они перестали его беспокоить. Клинки, хранившиеся в оружейной комнате, местами покрылись ржавчиной и налетом плесени. Он почистил их и приступил к ежедневным упражнениям с воображаемым
По ночам он занимался магией и почувствовал более глубокий интерес к этому сомнительному ремеслу, особенно к тем силам и явлениям, что касались темной стороны. Едва ли не впервые он удостоил своим вниманием старинные книги и свитки, которые составляли самый ценный раздел библиотеки, собранной его более дальновидными предками. Оказалось, что многие редчайшие издания и рукописи избежали разрушительного действия сырости и времени. И только следы на полу напоминали об ущербе, нанесенном Верчедом Хоммусом.
Слоту стало ясно, что он совершеннейший невежда в делах, которые имели по крайней мере двухтысячелетнюю историю. Мир был пронизан благоприятными и гибельными ветрами, дующими в недоступных большинству людей областях жизни, а также течениями, увлекающими к смерти никчемный человеческий мусор…
Одну простую вещь, краеугольный камень магии, он уже знал: в этом мире невозможно победить, можно только отсрочить неизбежное поражение. Темная сторона поймала его в свои сети; обратной дороги не существовало. Он выбрал пугающее знание, и это было началом его мудрости, его старости и его конца…
Долгими зимними ночами он читал книги в переплетах из человеческой кожи и рассматривал рисунки, сделанные младенческой кровью. Из того, что было под рукой, он изготовил свои первые магические инструменты: восковую фигурку Мальвиуса, маленькую арфу, издававшую звуки только в полной темноте и вселявшую тревогу в душу ее создателя своей нечеловеческой музыкой, ажурное колесико на оси из стальной иглы, вращавшееся в фокусе зрительной трубы и вызнававшее тайны звезд, ловушку для призраков – непростительно жестокую игрушку, которая была свидетельством его ученической самоуверенности и опасного неведения.
В этих предметах не было особой необходимости, и он забавлялся ими, испытывая мрачное удовлетворение от своих новых возможностей, но «игрушки» пили из него жизнь и опустошали, как десяток ненасытных любовниц. Сказывалось отсутствие учителя, способного вовремя направить жадного до запретных знаний последователя по верному пути. Да и чей путь считать верным во владениях нездешнего ужаса?
Люгер даже пытался написать магический портрет Морта – примерно такой же, каким был портрет Алфиоса, с успехом использованный оборотнями, портрет, влияние которого в конце концов погубило генерала ордена, – но ввиду того что выращивание волшебных цветов зла потребовало бы слишком долгого времени, работа так и осталась незавершенной.
Несколько раз Стервятник пытался вызвать дух своего отца, но Люгер-старший не являлся на встречу – то ли Слот был слабым медиумом, то ли противодействие слишком велико, то ли дух несговорчив и коварен. Проще всего было предположить, что старик до сих пор жив и посмеивается где-нибудь неподалеку над неизлечимой наивностью своего отпрыска.
Однажды у Люгера возникла мысль обратиться к духу матери, умершей сразу после рождения единственного сына, но что-то удержало его от этого шага – может быть, плохое предчувствие, возникшее, когда он подобрался к последней черте, которую нельзя переступать ни в коем случае.
В течение месяца его не тревожили видения, кошмары, воспоминания.
Как-то раз, гуляя в парке,
он набрел на осевшую земляную насыпь, похожую на могилу. Здесь Густав Баклус закопал тело Хоммуса. Призрак старого врага также ни разу не побеспокоил Стервятника. А спустя неделю прошел обильный снегопад, и чистая мертвая белизна окончательно скрыла бурые листья, могилу и осеннюю грязь.Гадательная колода лежала нетронутой, хотя Люгеру казалось, что она стала значительно толще с тех пор, как он пользовался ею в последний раз. Раньше он тщательно взвешивал цену каждого превращения, сокращающего жизнь и разрушающего тело, но теперь это не вызывало в нем опасений или сожалений. Стервятник готов был превращаться столько раз, сколько понадобится, даже если к губам Сегейлы в конце концов прикоснутся губы дряхлого старика. Для него не осталось ничего особенно важного, ничего, кроме едва различимой во тьме и уводящей в такую же непроглядную тьму дороги, на которой он стоял, и черного неодолимого ветра, что подталкивал его в спину.
По прошествии тридцати дней после возвращения Стервятника в заброшенное поместье тайные силы сделали свое дело. Люгер больше не мог сопротивляться настойчивому зову и отправился в Элизенвар на поиски земмурского меча.
Глава двадцать третья
ХОЗЯИН МЕЧА
Королевский прокурор Мальвиус, совершенно голый, стоял возле роскошного ложа и приходил в возбуждение при виде красных рубцов, вспухавших на теле его рабыни Венги, а также от ее сдавленных стонов. Рубцы появлялись после каждого удара плетью, которые Мальвиус с упоением обрушивал на бедра и живот Венги.
Ее рот был заткнут скомканным белым платком, а руки и ноги широко разведены и привязаны к ажурным спинкам кровати, служившей прокурору для постельных утех. Иногда женщина бросала мутный от слез взгляд вверх – туда, где в ясные ночи видела звезды и луну сквозь застекленный потолок спальни, но в ту ночь небо было закрыто тучами, и на стеклах медленно таяли снежинки. Венга ощущала тепло и боль, но из боли рождалось возбуждение – они были неразделимы, как две стороны монеты; она не могла представить себе, что где-то в другом месте может быть одновременно холодно телу и спокойно душе…
Мальвиус вовсе не издевался над своей наложницей. Он знал, что ей нравятся подобные болезненные забавы. Она была проституткой, привезенной из Круах-Ан-Сиура и купленной владельцем одного из самых лучших и дорогих публичных домов Элизенвара. Этот человек, уличенный в кое-каких темных делишках, пытался откупиться от королевского прокурора, предложив Венгу в качестве оплаты своего «долга».
Мальвиус снисходительно согласился, но спустя несколько недель бывшего хозяина Венги нашли с перерезанным горлом в одном из беднейших кварталов на окраине столицы. Поиски убийц ничего не дали; считалось, что жертва была убита бродягами в уличной драке, и, конечно, никто не искал ответа на вопрос, как и зачем богатый владелец дома свиданий оказался один в столь неподходящем месте.
Таким образом Мальвиус стал хозяином наложницы, отличавшейся броской и несколько вульгарной красотой, удобной молчаливостью и весьма извращенными наклонностями. Именно она наконец дала возможность прокурору почувствовать себя не только удачливым интриганом, но и полноценным мужчиной.
Почти никто, кроме Мальвиуса, не знал о порочном прошлом Венги, и он осмелился на рискованный шаг – начал изредка появляться с нею в свете, представляя ее как родственницу, приехавшую из провинции. Единственное, что могло выдать, кем она является на самом деле, это татуировка на интимной части любвеобильного тела, поэтому своим туалетом ей приходилось заниматься самой, без служанок.