Змеи и лестницы

– Кому-то из персонала?

– Не смешите.

– Речь шла о постояльце?

– Скорее всего. Она написала ее при мне. Да, теперь я точно вспомнил. Она стояла ровно там, где стоите сейчас вы. Заказала пятьдесят грамм водки и попросила листок бумаги.

– Когда это произошло?

– Месяц назад. Да, точно. Двадцатого июля.

В нос Вересню ударил едва слышный запах ванили. Это не было связано с атмосферой бара, в которой были разлиты совсем другие ароматы – кофейных зерен, сигар и трубочного табака. Это был личный маркер следователя: если ноздри щекочет ваниль – будь внимателен и предельно собран, тебя ждет незапланированное открытие. Та самая случайность, что может сыграть на руку следствию.

– Странно. Вы забыли передать послание, но точно помните день и обстоятельства, при которых оно было написано.

– Ничего странного, – бармен хрустнул пальцами. – В тот день, утром, у меня угнали тачку. А я на ней и недели не откатался, в долги влез, чтобы купить.

– Красный BMW-кабриолет? – зачем-то спросил Вересень.

– Издеваетесь?

– Просто уточняю марку машины.

– Так вы и тачками занимаетесь?

– Иногда.

– Моя была попроще. «Шевроле-Авео» в базовой комплектации. Может, посодействуете в поиске? А то местные сыскари не чешутся. Говорят, слишком много угонов этим летом, и я у них не единственный.

– Давайте вернемся к двадцатому июля.

– А чего возвращаться? Черный день в моей жизни. Пять часов просидел в ментовке, давал показания и всякие бумажки заполнял. Хотел вообще отгул взять, не было никакого желания на работу идти. Но одному в четырех стенах сидеть – еще хуже. Короче, настроение у меня в тот день было на нуле. Только о своей ласточке и думал: какая сволота ее увела. А тут Крис с запиской. У нее настроение тоже было неважнецкое, так что по стопарику мы с ней хлопнули на пару. Вообще-то, я на работе никогда не пью, но тут…

– А почему у нее было неважное настроение?

Батов почесал затылок, отчего его шляпа соскользнула на лоб и закачалась на жестких, как проволока, волосах.

– Принц сорвался, я так думаю. Накануне она сидела с каким-то чуваком. И ушли они вместе. А в тот день она кого-то ждала. Причем кого-то конкретного. Точно! Она ждала.

– Откуда вы знаете? Она сама вам сказала?

– Нет, конечно. Но понять было несложно. Несколько раз к ней подкатывались какие-то деятели. Но она их довольно быстро отшила.

– Обычно она так не поступает?

– Обычно – нет. Недотрогам здесь не место. Только я вам ничего не говорил.

– Само собой, – кивнул Вересень. – И как долго она ждала?

– Так. Пришла она в семь и просидела чуть больше часа. Заказала лонг-дринк, а водку попросила уже у стойки. Я, конечно, не сдержался и выложил историю с моей ласточкой. И сказал, что день выдался паршивый.

– А она?

– Посочувствовала, но в тему не особенно вникала. Понятное дело: тут свои гондурасы чесать не успеваешь, где уж за чужими уследить. А перед тем, как бумагу попросить, Крис заявила, что как бы все не начиналось, все равно кончится паршиво. Как тот день.

– Записка все еще у вас?

– Да. Я потому и вспомнил, что на нее наткнулся. Голова была совсем другим забита, вот и не передал вовремя.

– Давайте ее сюда.

Сложенный вчетверо листок бумаги перекочевал в руки Вересня, а запах ванили стал таким острым, что разом вытеснил все другие запахи.

№ 17 — было написано в верхнем правом углу.

– Что это?

– Номер, в который я должен был отнести записку. Что же еще?

– А почему она сама не сделала этого?

– Может, не хотела видеться с человеком из семнадцатого номера. Или, наоборот, хотела, а того не оказалось на месте. Может, именно его она и ждала.

– Вернер Лоденбах. Человека из семнадцатого номера звали Вернер Лоденбах. Именно о нем я и спрашивал с самого начала.

– Можно еще раз взглянуть на фото?

На этот раз бармен изучал снимок намного дольше.

– Вспомните, не с ним ли была ваша подруга накануне? Это важно.

– Накануне бар был забит под завязку. У меня минуты свободной не было, где уж тут посетителей изучать. Но вроде похож.

– Вроде или похож?

– Да здесь сам черт не разберет, на этой фотографии! – в сердцах бросил бармен.

– А видеокамеры у вас установлены?

– В баре?

– Да.

– Стояли одно время, но это не нравилось клиентам. Сами понимаете уровень. – Драконы взметнулись куда-то ввысь, к перистому облаку, на котором проходило совместное заседание мирового правительства и мировой же закулисы, слегка разбавленное девочками по вызову. – Вот камеры и демонтировали. Но они есть внизу, в холле.

– Понятно. А со своей подругой вы больше не виделись?

– Нет, – Батов шмыгнул носом и попытался изобразить страдание на лице, но вышло не очень убедительно. – Те полста граммов водки были последними.

– Ясно. Ну, что ж, спасибо за помощь, Олег.

– Выходит, я помог?

Получив утвердительный ответ, бармен оживился:

– Ну, так как насчет моей ласточки? Может, и вправду посодействуете? Ты – мне, я – тебе, как говорится… О! Давайте-ка я вам фирменный коктейль забацаю! За счет заведения.

– Это лишнее.

Если бы не бьющая в нос ваниль, Вересень оставил бы просьбу развеселого парня в шляпе без всякого внимания. Но тот передал ему записку, адресованную Лоденбаху, а мог бы и не делать этого. Осталось только прочесть ее и – продвинуться в зияющей тоннельной темноте хотя бы на шаг. Полшага тоже будет достаточно.

– Сделаем так. Напишите мне имена и телефоны людей, которые занимаются вашим делом. А я, со своей стороны, попробую узнать его перспективы.

…Покинув бар и оказавшись в одиночестве, Вересень развернул записку мертвой девушки, адресованную мертвому парню. Он перечитывал ее снова и снова, но никак не мог понять, что она означает.

ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ ТИМБУКТУ. НЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ МЕСТО НА ЗЕМЛЕ. А ВЕДЬ Я ПОЧТИ ПОВЕРИЛА В НЕГО. ЖАЛЬ.

Что это еще за Тимбукту? Какое-то географическое название, место на земле. Жизнь в нем не сахар, если верить записке. Любой из дней, как бы он не начинался, заканчивается там паршиво. Разбитым сердцем, разбитыми мечтами.

Бедное дитя.

Вересень вдруг снова подумал о Кате Азимовой. Собственно, мысли о Кате не покидали его все последние два года. Отделившись от остальных мыслей, они заняли в голове Вересня особое место. Потайное – за занавеской, которую никто не отдернет без надобности. Но стоит только подуть даже легкому ветерку, как ткань взметнется парусом, воспарит, и – пожалуйста! – вот она, Катя. Никуда не делась, хотя миллион раз намеревалась уйти. Покинуть Вересня навсегда.